Шарни рассказал, как вернулся в Париж, как на улице Эшель повстречался с патрулем патриотов, как они допросили его и как он вселил в них уверенность, что король спит у себя в постели. Потом он поведал, как, проникнув в Тюильри, где царило обычное спокойствие, прошел к себе в спальню, переоделся, вернулся через коридоры королевских покоев и еще раз убедился, что никто не догадывается о бегстве, даже г-н де Гувьон, который, видя, что цепь часовых, расставленных им вокруг покоев короля, ни на что не нужна, снял ее и распустил офицеров и командиров батальонов по домам. Затем г-н де Шарни вновь вскочил на коня, которого оставил во дворе под присмотром одного из дежурных слуг, и, рассудив, что в этот час ему будет стоить огромного труда найти на парижской почтовой станции хоть какую-нибудь клячу, отправился в Бонди на том же самом коне. Несчастное животное выбилось из сил, но доскакало, а большего и не требовалось. В Бонди граф пересел на свежую лошадь и помчался дальше. В остальном по дороге все было спокойно. Королева нашла предлог протянуть графу руку: за столь добрые вести он заслужил этой милости. Шарни почтительно поцеловал королеве руку. Почему королева побледнела? От радости, что Шарни поцеловал ей руку? От горя, что не пожал? Вернулись в карету. Карета тронулась. Шарни галопом скакал у самой дверцы. На ближайшей почтовой станции нашли приготовленных лошадей, не было только коня под седлом для Шарни. Изидор не знал, что брату понадобится конь, и не приказал его подать. Итак, ему пришлось задержаться из-за коня; карета тронулась. Спустя пять минут Шарни был в седле. Впрочем, было предусмотрено, что он поедет за каретой, а не рядом с ней. Однако он ехал на совсем близком расстоянии, чтобы королева, выглядывая из кареты, всякий раз могла его увидеть и чтобы на каждой подставе он успевал обменяться несколькими словами с августейшими путешественниками. Переменив коня в Монмирайле, Шарни полагал, что карета находится в четверти часа езды от него, как вдруг, после поворота, его конь буквально уткнулся в нее носом: карета стояла, а оба гвардейца пытались починить постромки. Граф спешился, заглянул в карету, посоветовал королю не высовываться, а королеве не беспокоиться; затем открыл особый сундучок, куда заранее сложил все предметы упряжи и инструменты на случай дорожного происшествия; там отыскались постромки, которыми немедля заменили лопнувшие. Воспользовавшись этой остановкой, оба гвардейца попросили, чтобы им выдали оружие, но король категорически этому воспротивился. Ему возразили, что оружие понадобится в случае, если карету остановят, а он продолжал твердить, что не желает, чтобы из-за него лилась кровь. Наконец упряжь наладили, сундучок закрыли, оба гвардейца взобрались на козлы, и карета тронулась. Правда, потеряно оказалось более получаса, и это при том, что каждая минута оборачивалась невосполнимой утратой. В два часа прибыли в Шалон. - Если мы доберемся до Шалона и никто нас не остановит, - сказал король, - значит, все будет хорошо. До Шалона добрались без помех и стали менять лошадей. Король на мгновение выглянул. В толпе, сгрудившейся вокруг кареты, два человека посмотрели на него с пристальным вниманием. Потом один из этих людей поспешно удалился. Другой подошел ближе. - Государь, - вполголоса произнес он, - не выглядывайте из кареты, вы себя погубите. Потом обратился к форейторам. - А ну, пошевеливайтесь, бездельники! - сказал он. - Разве так услужают добрым путешественникам, которые платят тридцать су за прогон? И сам принялся помогать форейторам. Это был смотритель почтовой станции. Наконец запрягли лошадей, форейторы вскочили в седло. Первый форейтор хочет стронуть своих лошадей с места. Обе лошади падают. Лошадей поднимают ударами кнута, пытаются привести карету в движение; тут падают другие две лошади. Одна из лошадей придавила собой форейтора. Шарни, который молча ждал поодаль, потянул форейтора на себя, высвободил его из-под лошади, под которой остались его ботфорты. - Сударь! - вскричал Шарни, обращаясь к смотрителю станции и не зная о его предательстве. - Каких лошадей вы нам дали? - Лучших во всей конюшне! - отвечал тот. Просто на лошадях были так туго натянуты постромки, что чем больше они старались встать, тем сильнее запутывались. Шарни бросился распускать постромки. - А ну-ка, - сказал он, - распряжем и запряжем снова, так оно выйдет быстрее. Смотритель, плача от отчаяния, берется за работу. Тем временем человек, приметивший путешественников, бросается к мэру: он сообщает, что в это время король и все королевское семейство меняют лошадей на почтовой станции, и просит отдать приказ об их аресте. На счастье, мэр оказался не слишком ревностным республиканцем, а может быть, просто не желал брать на себя такую ответственность. Вместо того чтобы пойти и убедиться самому, он ударился в бесконечные расспросы, стал уверять, что такого не может быть, и в конце концов, выведенный из себя, явился-таки на почтовую станцию в тот миг, когда карета скрылась за поворотом дороги. Было потеряно более двадцати минут. В королевской карете царило смятение. Эти лошади, падавшие одна за другой без всякой видимой причины, напомнили королеве о свечах, которые угасали сами по себе. Тем не менее, выезжая из городских ворот, король, королева и Мадам Елизавета хором сказали: - Мы спасены! Но через сотню шагов какой-то человек бросился к карете, заглянул в окно и крикнул августейшим путешественникам: - Вы плохо подготовились: вас арестуют! У королевы вырвался крик, человек метнулся в сторону и скрылся в лесу. К счастью, до Пон-де-Сомвеля оставалось не больше четырех лье, а там ждут г-н де Шаузель и сорок его гусар. Беда только в том, что было уже три часа дня и они опаздывали на четыре часа! Глава 24. СУДЬБА
Как мы помним, герцог де Шуазель укатил в почтовой карете вместе с Леонаром, который был в отчаянии от того, что не запер дверь своей спальни, увез плащ и шляпу своего брата и нарушил обещание г-же де л'Ааж сделать ей прическу. Беднягу Леонара утешало только одно: г-н де Шуазель твердо обещал ему, что увезет его только за два-три лье и даст ему особое поручение от имени королевы, а потом он будет свободен. И вот в Бонди, чувствуя, что карета останавливается, он вздохнул с облегчением и приготовился выходить. - Потому что Катрин больше нет. - Мы еще не добрались до места. Лошади были заказаны заранее; за несколько секунд их впрягли, и карета стрелой помчалась дальше. - Но все-таки, сударь, - спросил бедный Леонар, - куда же мы едем? - Не все ли вам равно, - возразил г-н де Шуазель, - если завтра утром вы будете дома? - В самом деле, - согласился Леонар, - лишь бы мне быть в Тюильри в десять утра, чтобы причесать королеву. - Ведь вам только того и надо, не правда ли? - Разумеется. Только не худо бы мне вернуться пораньше, я тогда успел бы успокоить брата и объяснить госпоже де л'Ааж, что не по своей вине не сдержал данного ей слова. - Если дело только в этом, успокойтесь, любезный Леонар, все будет как нельзя лучше, - отвечал г-н де Шуазель. У Леонара не было никаких оснований предполагать, что г-н де Шуазель хочет его похитить, поэтому он успокоился, во всяком случае на время. Но в Кле, видя, что в карету вновь впрягают свежих лошадей, а о том, чтобы остановиться и речи нет, несчастный вскричал: - Что это, ваша светлость? Разве мы едем на край света? - Послушайте, Леонар, - с важным видом сказал ему г-н де Шуазель, - я везу вас не в дом под Парижем, а на самую границу. Леонар испустил вопль, уронил руки на колени и в ужасе уставился на герцога. - На… на гра… на границу? - пролепетал он. - Да, мой дорогой. Там, в моем полку, меня будет ждать письмо, представляющее чрезвычайную важность для королевы. Поскольку я не имею возможности передать его ей собственноручно, я нуждался в надежном человеке, который мог бы его доставить. Я попросил ее указать мне такого человека, и выбор ее пал на вас, поскольку в силу вашей преданности вы наиболее заслуживаете ее доверия. - Ох, сударь, - воскликнул Леонар, - конечно, я заслуживаю доверия королевы! Но как же я вернусь? На мне легкие башмаки, белые шелковые чулки, шелковые кюлоты. У меня при себе ни белья, ни денег. Милейший парикмахер совсем забыл, что в карманах у него бриллианты королевы на два миллиона. - Не беспокойтесь, дружище, - сказал ему г-н де Шуазель. - У меня в карете припасены сапоги, одежда, белье, деньги - словом, все, что вам может понадобиться, и вы ни в чем не испытаете недостатка. - Конечно, ваша светлость, я-то рядом с вами могу не беспокоиться, у меня все будет, но как же мой бедный брат, у которого я забрал шляпу и плащ, но как же бедная госпожа де л'Ааж, которую никто, кроме меня, не умеет толком причесать… Боже, Боже, чем все это кончится? - Все будет хорошо, любезный Леонар, по крайней мере я на это уповаю. Они неслись как ветер; г-н де Шуазель велел своему курьеру приказать, чтобы в Монмирайле, где им предстояло провести остаток ночи, для них приготовили две постели и ужин. Прибыв в Монмирайль, путешественники убедились, что и постели, и ужин ждут их. Если не считать плаща и шляпы, заимствованных у брата, да горя из-за неисполненного обещания причесать г-жу де л'Ааж, Леонар вполне утешился. Время от времени он даже отпускал радостные восклицания, из которых легко было заключить, что гордость его польщена: как-никак сама королева избрала его для выполнения какой-то, судя по всему, весьма важной миссии. После ужина оба путешественника легли спать. Г-н де Шуазель распорядился, чтобы карету подали в четыре утра. Если они заснут, без четверти четыре в дверь к ним должны были постучать. В три часа г-н де Шуазель еще не сомкнул глаз, как вдруг из своей спальни, расположенной прямо над входом в почтовую станцию, он услыхал стук кареты, сопровождаемый щелканьем кнута, которым путешественники и форейторы возвещают о своем приезде. Спрыгнуть с кровати и подбежать к окну было для г-на де Шуазеля делом одной секунды. У дверей остановился кабриолет. Из него вышли двое мужчин в мундирах национальной гвардии и настойчиво потребовали лошадей. Что это были за люди? Что им надо в три часа утра? И откуда такая спешка? Г-н де Шуазель кликнул слугу и приказал распорядиться, чтобы запрягали. Потом он разбудил Леонара. Оба путешественника улеглись спать одетыми. Поэтому мгновение спустя они были готовы. Когда они сошли вниз, обе кареты уже запрягли. Г-н де Шуазель велел форейтору пропустить экипаж с солдатами национальной гвардии вперед, а самому ехать следом, так, чтобы ни на минуту не терять их из виду. Потом он осмотрел пистолеты, которые были в карманах внутри кареты, и засыпал в них свежий порох, чем изрядно встревожил Леонара. Так проехали от одного до полутора лье, но между Этожем и Шентри кабриолет свернул на проселок, в сторону Шалона и Эперне. Двое солдат национальной гвардии, которых г-н де Шуазель заподозрил в дурных намерениях, были добрые граждане, возвращавшиеся к себе домой из Ла-Ферте. Успокоившись на этот счет, г-н де Шуазель держал путь дальше. В десять часов он проехал Шалон, в одиннадцать прибыл в Пон-де-Сомвель. Он навел справки: гусары еще не прибыли. Он остановился у почтовой станции, вышел из кареты, спросил комнату и переоделся в мундир. Леонар с нескрываемым беспокойством следил за всеми этими приготовлениями, сопровождая их вздохами, которые тронули г-на де Шуазеля. - Леонар, - обратился он к парикмахеру, - настал час открыть вам всю правду. - Как это, всю правду! - возопил Леонар, которого ждал сюрприз за сюрпризом. - Да разве я еще не знаю правды? - Знаете только ее часть, а я поведаю сам все остальное. Леонар умоляюще сложил руки. - Вы ведь преданы вашим хозяевам, не правда ли, милый Леонар? - На жизнь и на смерть, ваша светлость! - Так вот, через два часа они будут здесь. - Боже всемогущий, возможно ли? - вскричал бедняга. - Да, - продолжал г-н де Шуазель, - будут здесь, с детьми и с Мадам Елизаветой. Вам известно, каким опасностям они подвергались? - Леонар утвердительно покивал головой. - Каким опасностям все еще подвергаются? - Леонар возвел глаза к небу. - Так вот, через два часа они будут спасены! Леонар не мог отвечать, он плакал в три ручья. Еле-еле удалось ему пролепетать: - Здесь, через два часа? Вы в этом уверены? - Да, через два часа. В одиннадцать или в половине двенадцатого вечера они должны были выехать из Тюильри; в полдень должны были прибыть в Шалон. Положим еще полтора часа на те четыре лье, что мы проделали; самое позднее, они будут здесь через два часа. Закажем обед. Я ожидаю отряд гусар, который должен привести сюда господин де Гогла. Постараемся растянуть обед как можно дольше. - Ох, сударь, - перебил Леонар, - я совершенно не голоден. - Ничего, сделаете над собой усилие и пообедаете. - Хорошо, ваша светлость. - Итак, растянем обед как можно дольше, чтобы иметь повод здесь задержаться… А, поглядите-ка, вот и гусары! И впрямь, тут же послышались звуки трубы и стук копыт. В этот миг в комнату вошел г-н де Гогла и передал г-ну де Шуазелю пакет от г-на де Буйе. В пакете было шесть подписанных бланков и копия приказа короля, данного по всей форме и предписывавшего всем офицерам армии, в любых чинах и любой давности службы, повиноваться г-ну де Шуазелю. Г-н де Шуазель приказал привязать лошадей, раздал гусарам хлеб и вино и в свой черед сел за стол. Г-н де Гогла привез недобрые новости: везде по дороге он обнаружил сильное брожение. Уже более года слухи о бегстве короля распространялись не только в Париже, но и в провинции, и отряды разных родов войск, разместившиеся в Сент-Мену и Варенне, вызывали у людей подозрения. Он даже слышал, как в одной деревушке близ дороги били в набат. Все это изрядно испортило аппетит г-ну де Шуазелю. И вот, высидев за столом час, он, как только пробило половину первого, поднялся и, оставив отряд на г-на Буде, вернулся на дорогу, которая у въезда в Пон-де-Сомвель взбирается на холм, так что с нее открывается обзор на пол-лье вокруг. Ни курьера, ни кареты не было видно, но в этом еще не было ничего удивительного. Как мы уже сказали, г-н де Шуазель учитывал возможность непредвиденных задержек и был готов к тому, что курьер появится не раньше чем через час-полтора, а король - через полтора-два часа. Между тем время шло, а на дороге не видать было ни души - во всяком случае, из тех, кого ждали. Г-н де Шуазель каждые пять минут вытаскивал из кармана часы, и всякий раз, стоило ему достать часы, Леонар начинал причитать: - Ох, не приедут они… Бедные мои хозяева! Бедные мои хозяева! С ними, наверно, приключилось несчастье! И отчаяние бедняги еще больше усиливало тревогу г-на де Шуазеля. В половине третьего, в три, в половине четвертого - ни курьера, ни кареты! Мы помним, что король только в три часа выехал из Шалона. Но покуда г-н де Шуазель ждал на дороге, судьба подстроила в Пон-де-Сомвеле событие, которому предстояло оказать величайшее влияние на драму, о которой мы повествуем. Судьба - повторим это слово - распорядилась так, что несколько дней назад крестьяне на землях, принадлежащих г-же д'Эльбеф, расположенных близ Пон-де-Сомвеля, отказались от уплаты неотмененных податей. Им пригрозили, что усмирят их при помощи солдат, но Федерация уже успела принести свои плоды, и крестьяне окрестных деревень посулили прийти на выручку к крестьянам земель г-жи д'Эльбеф, если эти угрозы осуществятся. Когда прибыли гусары, крестьяне решили, что они стали здесь с враждебным умыслом. Из Пон-де-Сомвеля были немедля разосланы гонцы в соседние деревни, и около трех часов на всю округу загремел набат. Слыша этот шум, г-н де Шуазель вернулся в Пон-де-Сомвель; он нашел своего младшего лейтенанта г-на Буде сильно обеспокоенным. Против гусар поднялись глухие угрозы: в те времена гусары были одним из наиболее ненавидимых в народе родов войск. Крестьяне издевались над ними, распевали прямо у них под носом сочиненную на этот случай песенку: Мы гусарам цену знаем, Дуракам и негодяям! К тому же некоторые, лучше осведомленные или более подозрительные, уже начали шепотом поговаривать, что гусары прибыли не для усмирения крестьян г-жи д'Эльбеф, а для того, чтобы ждать короля и королеву. Между тем пробило уже четыре часа - ни курьера, ни новостей! | 
