Шекспир Уильям - Два веронца.

    Их можно спеть, но вы должны на голос

    Их положить, - вы в этом мастерица.

    Подобный вздор моих трудов не стоит,

    Пой на мотив: "Блаженный свет любви"⁶.

    Но стих тяжелый, а мотив - веселый.

    Да что ж он - гири подвязал к словам?

    Вы спели б сами - вышло б мелодичней.

    А ты не можешь?

    Слишком высоко.

    Давай письмо, плутовка!

    (Берет письмо.)

    Разберемся.

    Возьмите верный тон, - и песня будет

    Чудесная. Пока ваш тон фальшив.

    А ты дерзка.

    Тут нужно петь дуэтом,

    Ваш голос должен тенор поддержать.

    Твой бас все портит.

    Я ведь за Протея

    Стараюсь.

    Прекрати-ка болтовню!

    Любовные мольбы, признанья…

    (Разрывает письмо.)

    В клочья!

    И пусть лежат, а ты ступай, Лючетта,

    Не смей их подбирать - я рассержусь.

    Ишь, недотрога! А ведь как хотела б

    Сердиться вновь - за новое письмо!

    (Уходит.)

    Когда б я рассердилась хоть за это!

    Вы, руки ненавистные мои,

    Зачем слова любви вы разорвали?

    Как злые осы, сладкий мед сосете,

    Кусая насмерть медоносных пчел!

    Я в искупленье каждую бумажку,

    Обрывок каждый нежно расцелую.

    Не стыдно ль? "Доброй Джулии" - он пишет.

    В отместку за свою неблагодарность

    Я брошу имя "Джулия" на камень,

    Я растопчу свою пустую спесь!

    Смотри: "Любовью раненный Протей".

    О сладостное раненое имя!

    Лежи отныне на моей груди,

    Пока твои не исцелятся раны.

    Их боль я поцелуями смягчу.

    А ведь Протей здесь назван был три раза.

    О ветер милый, не умчи ни слова,

    Дай мне собрать по буквам все письмо.

    Но лишь не имя "Джулия"! Ты, буря,

    Взмети его на край скалы прибрежной

    И с вышины в морскую бездну кинь!

    А! вот! В одной строке он назван дважды:

    "Протей влюбленный, горестный Протей -

    Прелестной Джулии". Я это разорву…

    Нет, ни за что! Ведь правда, как красиво

    Соединил он наши имена!

    Я лучше приложу одно к другому:

    Целуйтесь нежно, ссорьтесь, обнимайтесь.

    Входит Лючетта.

    Сударыня, обед уже готов.

    Вас ждет отец.

    Иду, иду, Лючетта.

    А что ж клочки - останутся лежать,

    Чтоб выдать нас?

    Возьми их, если хочешь.

    Когда я подбирала их, вы были

    Разгневаны, но все ж я их возьму.

    Ведь здесь они простынут.

    Вижу, вижу,

    Без них тебе и жизнь уж не мила.

    Коль видите, вы так и говорите.

    Я и сама все вижу - не слепая!

    Идем, идем. Пойдешь ты, наконец?

    Уходят.

    Верона. Комната в доме Антонио.

    Входят Антонио и Пантино.

    Каким, Пантино, важным разговором

    Мой брат вас задержал в монастыре?

    Шла речь о вашем сыне, о Протее.

    И что же говорил он?

    Удивлялся,

    Что ваша милость позволяет сыну,

    Теряя дни, сидеть бесплодно дома,

    Меж тем как люди победнее родом

    Шлют сыновей за прибылью и славой,

    Тот - на войну, чтоб испытать фортуну,

    Тот - в море, чтобы земли открывать,

    Тот - в университет, во храм науки.

    Он говорит, что сын ваш преуспел бы

    В любом из мною названных занятий,

    И мне велел настойчиво просить вас,

    Чтоб сын ваш дома больше не сидел,

    Не пожалел бы в старости бессильной,

    Что мир широкий смолоду не видел.

    Меня не нужно долго убеждать

    В том, что ему твердил я целый месяц.

    Я знаю сам, что он теряет время,

    Что не созреет ни умом, ни сердцем,

    Покуда школу жизни не пройдет.

    Мы лишь в трудах приобретаем опыт,

    А время совершенствует его.

    Куда ж послать мне сына, посоветуй.

    Но ваша милость, вероятно, знает,

    Что друг Протея, юный Валентин,

    Не так давно в столицу перебрался

    И состоит при герцоге.

    Я знаю.

    Отправьте также сына ко двору,

    Чтоб он учился рыцарскому делу,

    Изысканным речам и обращенью,

    Беседовал с вельможами и видел,

    Каким быть должен юный дворянин.

    Совет хорош. И мне он так по сердцу,

    Что я б ему последовал немедля,

    Когда бы вдруг представился мне случай

    Тотчас же ко двору его отправить.

    Осмелюсь молвить: завтра дон Альфонсо

    И с ним другие знатные синьоры

    В Милан поедут к герцогу, чтоб лично

    Свои услуги предложить ему.

    Что ж, общество прекрасное для сына.

    Я прикажу! Пусть едет в добрый час!

    Входит Протей.

    О светлый день! О сладостные строки!

    О нежные признания в любви!

    Ее рукой здесь говорило сердце,

    Здесь клятва - чести девичьей залог.

    Когда б отцы наш брак благословили,

    Согласьем наше счастье закрепив!

    О Джулия, небесное созданье!

    Мой сын, что за письмо в твоих руках?

    Ах, мой отец, привет от Валентина,

    Доставленный мне нашим общим другом.

    Дай мне письмо, посмотрим, что он пишет.

    Он пишет, мой отец, лишь об одном:

    Как он любим и как живет счастливо,

    Как благосклонно герцогом он принят.

    Зовет меня - с ним разделить фортуну.

    А ты б хотел откликнуться на зов?

    Я подчиняюсь только вашей воле,

    А не порывам дружеских желаний.

    Его порыв совпал с моею волей.

    Не удивляйся, я решенье принял,

    Я так хочу! Да, так хочу - и все.

    Ты должен будешь вместе с Валентином

    Пожить в гостях при герцогском дворе.

    Тебе я назначаю ту же сумму,

    Какую шлет его отец ему.

    Готовься в путь. Поедешь завтра утром.

    Я так решил, не вздумай возражать.

    Синьор, так быстро я не соберусь.

    Прошу вас, на день, на два отложите.

    Вслед за тобой пошлю твои пожитки.

    Мы кончили, ты едешь завтра утром.

    А вам, Пантино, поручаю сборы.

    Задержки я не разрешу. Пойдемте.

    Антонио и Пантино уходят.

    Чтоб не сгореть, от пламени бежал я,

    Но вот упал в пучину и тону.

    Ему письмо я показать боялся,

    Чтоб не восстал он на мою любовь.

    Но тем, что скрыл мою любовь трусливо,

    Я сам же на любовь мою восстал.

    О, как весна любви напоминает

    Апрельский день, изменчивый полет!

    Едва блеснуло солнце золотое,

    На небе туча темная встает.

    Входит Пантино.

    Синьор Протей! Отец велел позвать вас.

    Он хмурится! Прошу, поторопитесь.

    Что делать сердцу? Молвив "да" в ответ,

    Сто тысяч раз воскликнуть хочет "нет"!

    Уходят.

    Милан. Комната во дворце герцога.

    Входят Валентин и Спид.

    (протягивая перчатку)

    Синьор, перчатка ваша?

    Нет, как видишь.

    Мои - на мне.

    А эта - ни на ком.

    Жаль, что она не ваша.

    Покажи-ка.

    Моя! Она моя! Дай мне ее!

    Божественной руки покров прелестный!

    О Сильвия, Сильвия!

    (во все горло)

    Сильвия! Сильвия!

    Ты что, дурак?

    Все равно она не слышит, синьор.

    Кто вас просил, синьор, звать ее?

    Да вы сами, ваша милость. Или я ослышался?

    Всегда ты норовишь забежать вперед.

    Но вы же только вчера сказали, что я нерасторопный.

    Убирайтесь к черту, синьор. Однако скажи, ты знаешь госпожу Сильвию?

    Ту, в которую ваша милость влюблены?

    Откуда ты знаешь, что я влюблен в нее?

    По следующим признакам: во-первых, вы научились подобно синьору Протею стоять скрестив руки на груди и так смотреть, как будто вам жизнь не мила; наслаждаться любовной песней, как малиновка; бродить в одиночку, как зачумленный; вздыхать, как школьник, потерявший букварь; плакать, как девушка на могиле бабушки; поститься, как больной, посаженный на голодную диету; не спать по ночам, как богач, боящийся вора; гнусавить, как нищий на паперти. Прежде, когда вы смеялись, можно было подумать, что это кукарекает петух. Вы не шли, а гордо выступали, точно лев на прогулке. Вы постились только час после обеда. Вы грустили только при отсутствии денег. А теперь ваша возлюбленная так преобразила вас, что я на вас гляжу и не знаю: мой ли это господин?

    Неужели это так заметно по мне?

    Это заметно всем, кроме вас.

    Кроме меня? Быть не может.

    Кроме вас! И это святая истина, потому что второго такого простака в целом свете не сыщешь. И эта глупость так заполнила ваше нутро, что она поминутно выпирает из вас наружу. А когда глядишь на вас, она просвечивает, словно моча в ночном сосуде. Поэтому нужны только глаза, чтобы стать вашим врачом и распознать вашу болезнь.

    Но скажи, наконец, ты знаешь мою Сильвию?

    Ту, с которой вы глаз не спускаете за обедом и ужином?

    Ты это заметил? Да-да, именно ее.

    Нет, синьор, я ее не знаю.

    Как, ты знаешь, что я с нее глаз не спускаю, а ее самой не знаешь?

    Не та ли это, которую от всех придворных дам отличает уродство?

    Напротив, дружище, ее отличает красота, а еще больше отличает ее нечто другое.

    Вот это я знаю, синьор.

    Что ты знаешь?

    Знаю, что ее отличает не столько красота, сколько ваша милость.

    Не в этом дело. Я хочу сказать, что ее красота необычайна, а другие достоинства неисчислимы.

    Ну, конечно, потому что ее красота намалеванная, а другого никто и не считал.

    Как - намалеванная? Как - никто не считал?

    А вот так, синьор. Ради красоты она так размалевала себя, что ее красота ни у кого в счет не идет.

    А меня ты ни за кого считаешь? Я в восторге от ее красоты.

    А вы ее вовсе и не видали с тех пор, как она так изменилась.

    Когда же это она так изменилась?

    А тогда, когда вы в нее влюбились.

    Я люблю ее с тех пор, как увидал, и вижу, что она по-прежнему красива.

    Если вы ее любите, то не можете ее видеть.

    Как так?

    А вот так. Любовь слепа. О, если бы у вас были мои глаза! Если бы ваши глаза были так же остры, как в ту пору, когда вы бранили синьора Протея за то, что он ходит без подвязок!⁷

    Что же я тогда увидел бы?

    Вы увидели бы свою нынешнюю глупость, а заодно разглядели бы ее уродство. Синьор Протей, когда был влюблен, не видел, что он вышел без подвязок, а вы не видите, что не надели брюк.

    Тогда, видимо, и ты влюблен, дружище: сегодня утром ты видел так плохо, что не мог почистить мои башмаки.

    Вы правы, синьор. Я был влюблен в свою постель. Спасибо, вы из меня вытрясли мою любовь. Это дает мне смелость ругать вас за вашу.

    Как бы ты ни ругал меня, я очарован ею, я люблю Сильвию бесконечно.

    А хорошо бы вы разочаровались. Тогда бы кончилась и любовь.

    Вчера она приказала мне написать несколько строк тому, кто мил ее сердцу.

    И вы написали?

    Написал.

    И неплохо написали?

    Друг мой, я постарался написать как можно лучше. Но тише. Это она!

    (в сторону)

    Вот так штука! Вот так кукольная комедия! Он, значит, будет всю ее роль говорить за нее!

    Входит Сильвия.

    Синьора и госпожа моя, тысячу раз доброе утро!

    (в сторону)

    А кстати, и доброй ночи! А тогда уж - целого миллиона любезностей!

    Синьор Валентин, мой слуга, две тысячи раз доброе утро!⁸

    (в сторону)

    Полагалось бы, чтоб он давал проценты ей, а выходит, что она их дает ему.

    Я вашему неназванному другу,

    Как вы велели, написал за вас.

    Я это сделал крайне неохотно,

    Но долг мой я исполнил, госпожа.