- Мистер Харт, - сказала она серьезно, - не зайдете ли на минутку в гостиную? Перед нами открылась возможность заработать приличные деньги. И наша задача теперь - как можно больше сократить расходы, чтобы не тратить сверх нужды ни цента. - Согласен, - ответил Боб. - Дело есть дело. Вы свои деньги распихиваете по банкам; а мне каждую ночь снится мой домик с поваром-японцем, и чтоб там больше ни живой души. Всякое соображение насчет того, как увеличить чистый доход, представляет для меня интерес. - Зайдите же на минуту в гостиную, - еще серьезнее повторила Черри. - У меня к вам есть деловое предложение, как сократить расходы и помочь вам в осуществлении вашей мечты, а мне - моей. Сугубо деловое предложение.
Скетч "Кот издох - мышам раздолье" шел в Нью-Йорке с огромным успехом целых десять недель - для эстрадных театров срок немалый, - а потом уехал в провинцию. Не вдаваясь в детали, можно сказать, что он служил нашему дуэту верным и неисчерпаемым источником дохода, за два года нисколько не утратив своей шумной популярности. Сэм Паккард, директор одного из нью-йоркских эстрадных театров, так говорил о Харте и Черри: - Самая лучшая и самая порядочная эстрадная пара. Одно удовольствие - читать их имена в афишке. Спокойные, трудолюбивые, никаких истерик и сердечных страданий, на работу являются минута в минуту, после выступления - сразу домой, и оба такие джентльмены, ну прямо настоящие леди. Никогда еще актеры не причиняли мне меньше неприятностей и не внушали мне больше уважения к своей профессии. И здесь, ободрав, наконец, всю шелуху, мы подобрались к зерну нашего рассказа. В конце второго сезона "Мыши" вернулись в Нью-Йорк для второго прогона в летних театрах и на открытых эстрадах. Их с готовностью и на самых выгодных условиях включали в любую эстрадную программу. У Боба Харта домик его мечты был уже, можно сказать, в кармане, а Черри накопила столько банковских книжек, что пришлось ей покупать для них в рассрочку книжные полки. Говоря это, я просто хочу убедить вас в том, что и среди актеров очень часто встречаются люди, которые живут во имя избранной цели - как, скажем, человек, мечтающий стать президентом, или бакалейщик, задумавший обзавестись собственным загородным домом, или благородная дама, собравшаяся сменить графский хрен на княжескую редьку. И при этом да будет мне позволено заметить, не для печати, что, идя к своей цели, они поистине способны порой свершать чудеса. Слушайте же. Во время представления "Мышей" в новом здании театра "Вестфалия" в Нью-Йорке Винона Черри почему-то нервничала. И, стреляя в фотографию на камине, она, вместо того чтобы попасть в лицо красотке и в медный кружочек, пустила пулю в шею Бобу Харту над левой ключицей. От неожиданности Харт упал замертво, а Черри картинно грохнулась в обморок. Публика, полагая, что ей показали комедию, а не трагедию с женитьбой и примирением, радостно аплодировала. Единственный человек, не потерявший присутствия духа (один такой всегда найдется на месте подобных происшествий), дал знак опустить занавес, и две бригады рабочих сцены уволокли в разные стороны два распростертых тела. Объявили следующий номер программы, и веселье продолжалось. У актерского подъезда был выловлен молодой медик, дожидавшийся своей пациентки с букетом алых роз наготове. Он внимательно осмотрел Харта и посмеялся от души. - В газетах о вас не напишут, старина! - таков был его диагноз. - На два дюйма левее - и была бы повреждена сонная артерия. А так пусть бутафор оторвет у какой-нибудь хористочки от подола полоску валансьенских кружев и наложит вам повязку, потом поезжайте домой, там вас перевяжет районный доктор, и все пройдет. А теперь прошу меня простить, меня ждет тяжелобольная. Боб Харт воспрянул духом и почувствовал себя гораздо лучше. Тут в помещение, где он лежал, пришел Винченте - Великий Фокусник, подлинный артист своего дела. Винченте, он же в быту Сэм Григгз из Брэтлборо, штат Вермонт, был серьезный человек, из каждого города посылавший игрушки и сласти двум маленьким дочкам. Он вместе с Хартом и Черри ездил по провинции и состоял с ними в дружбе. - Боб, - озабоченно сказал Великий Фокусник, - слава богу, что рана не опасна. Девочка вне себя. - Кто? - не понял Харт. - Да Черри. Мы не знали, в каком ты состоянии, и не пускали ее к тебе. Директор и три девушки держат ее там из последних сил. - Но я же понимаю, это несчастный случай, - сказал Харт. - Я на Черри не в обиде. Просто она не совсем хорошо себя чувствовала. Пусть не угрызается. Она человек деловой. Через три дня, доктор говорит, я снова смогу выступать. Так что незачем ей беспокоиться. - Парень, - свирепо проговорил Сэм Григгз, нахмуря свой старый, обветренный, складчатый лоб. - Ты что, автомат или мужчина? Черри все глаза по тебе выплакала, все кричит: "Боб! Боб!" - и к тебе рвется, а ее держат за руки, за ноги, сюда не пускают. - Чего это она? - недоуменно спросил Харт. - Через три дня возобновим выступления. Доктор говорит, рана не опасная. Она не потеряет на этом и половины недельного заработка. Несчастный случай, я понимаю. Чего это она? - Да ты-то чего, слепой или дурак? - ответил ему Винченте. - Она тебя любит и чуть с ума не сошла оттого, что ты ранен. Что с тобой? Или она для тебя ничего не значит? Слышал бы ты, как она тебя зовет! - Она… меня… любит? - повторил Боб Харт, приподнимаясь на груде размалеванных задников. - Черри меня любит? Да этого быть не может. - Ты бы на нее посмотрел да сам послушал. - Но говорю тебе, - сказал Боб садясь, - этого быть не может. Мне никогда ничего подобного и в голову не приходило. - Тут двух мнений быть не может, - произнес Великий Фокусник. - Она голову потеряла от любви к тебе. Как ты мог быть таким слепцом? - Но господи ты боже мой! - Боб вскочил на ноги. - Ведь теперь уже поздно. Поздно, говорю тебе, Сэм. Понимаешь? Поздно! Не может этого быть. Ты, наверно, ошибся. Не может быть. Тут что-то не так. - Она плачет по тебе, - сказал Великий Фокусник. - Из любви к тебе она одна борется против троих и так громко зовет тебя, что дирекция не решается поднять занавес. Проснись и протри глаза. - Из любви ко мне? - растерянно повторил Боб Харт. - Да говорю я тебе: поздно! Слышишь? Поздно. Мы же с ней уже два года женаты.
Золото, которое блеснуло
Рассказ с моралью подобен москиту с его жалом. Он вам сначала надоедает, а после себя оставляет яд, который надолго отравляет нашу совесть. Поэтому лучше всего начать с нравоучения, чтобы сразу же с ним и покончить. Не все то золото, что блестит, - но иногда бывает благоразумнее подальше убрать пузырек с кислотой и воздержаться от испытания подлинности металла. Вблизи того места, где Бродвей подходит к площади, над которой царит Правдивый Джордж,[3] находится Литл-Риальто. Здесь можно встретить всех актеров района; это их штаб-квартира. "Никаких мягких, - говорю я Фроману, - два с половиной доллара за выход; ни центом меньше не возьму" - и ухожу. К западу и к югу от царства Мельпомены лежат одна или две улицы, где тесно жмутся другу к другу представители испано-американской колонии в надежде создать себе хоть некоторую иллюзию тропической жары на беспощадном севере. Центром, вокруг которого сосредоточивается вся жизнь этой местности, является "Эль-Рефугио", кафе-ресторан, обслуживающий легкомысленных эмигрантов с юга. Из Чили, Боливии, Колумбии, из вечно шумящих республик Центральной Америки, с кипящих страстями Вест-Индских островов залетают сюда одетые в плащ и сомбреро сеньоры, выбрасываемые, подобно горячей лаве, из своих государств политическими извержениями. Сюда они являются, чтобы составлять заговоры, ожидать благоприятной минуты, добывать средства, вербовать флибустьеров, вывозить контрабандой оружие и военные припасы - одним словом, заниматься различными авантюрами. Здесь, в "Эль-Рефугио", господствует атмосфера, необходимая для их процветания. В ресторане "Эль-Рефугио" подаются кушанья, наиболее ценимые жителями стран, лежащих между Козерогом и Раком. Из человеколюбия мы должны здесь на время прервать наш рассказ. О ты, едок, которому надоели кулинарные ухищрения галлов! Отправляйся в "Эль-Рефугио"! Только там найдешь ты рыбу из Мексиканского залива, поджаренную по-испански. Томаты придают ей цвет, индивидуальность и дух; чилийская капуста сообщает ей вкус, оригинальность и прелесть; неведомые травы добавляют пикантность, экзотичность и… впрочем, заключительное совершенство ее заслуживает отдельного предложения. Вокруг нее, над ней, под ней, поблизости, - но отнюдь не в ней самой, - витает эфирная аура, эманация столь тонкая и нежная, что только Общество Психических Изысканий могло бы открыть ее происхождение. Не позволяйте себе утверждать, что в "Эль-Рефугио" кладут в рыбу чеснок. Можно только сказать, что дух чеснока, пролетая, мимоходом коснулся устами обложенного петрушкой блюда; но поцелуй этот неизгладим, как воспоминание о тех поцелуях, которые "в мечтаниях ты срываешь с уст, уж отданных другому". А потом, когда Кончито, слуга, подает вам порцию румяных frijoles и графин вина, которое прямым сообщением приехало без остановок в "Эль-Рефугио" из Опорто - ah, Dios!.. Однажды с пассажирского парохода Гамбургско-Американской линии сошел на пристань № 55 генерал Перрико Хименес Виллабланка Фалькон, прибывший из Картахены. Мастью генерал был не то рыжий, не то гнедой, объем его талии равнялся сорока двум дюймам, а рост его, вместе с каблуками времен Людовика XV, не превышал пяти футов четырех дюймов. По усам его можно было принять за содержателя тира; одет он был как член конгресса из Техаса и держался с важным видом делегата, получившего неограниченные полномочия. Генерал Фалькон был достаточно знаком с английским языком, чтобы спросить, как пройти на улицу, где помещается "Эль-Рефугио". Дойдя до тех краев, он увидел приличного вида красный кирпичный дом, на котором была вывеска "Hotel Espanol". В окне была выставлена карточка, на которой было написано по-испански: "Aqui se habla Espanol".[4] Генерал вошел, уверенный в том, что он найдет здесь тихую пристань у соотечественников. В уютно обставленной конторе сидела владелица, миссис О'Брайен. Это была блондинка - несомненная, безупречная блондинка. Что касается прочего, то она была воплощенная любезность и отличалась довольно внушительными размерами. Генерал Фалькон почтительно ее приветствовал, отвесив ей низкий поклон, причем его широкополая шляпа даже слегка коснулась земли, и разразился по-испански речью, извергая слова, как пулемет. - Испанец или даго?[5] - любезно спросила миссис О'Брайен. - Я из Колумбии, сеньора, - гордо ответил генерал. - Я говорю испанский. На вашем окно написано: здесь говорят по-испански. Как же это? - Да ведь вы же сейчас и говорили по-испански, - возразила дама. - А я-то вот и не умею. Генерал Фалькон снял в гостинице номер и устроился в нем. Когда начало смеркаться, он вышел на улицу, чтобы полюбоваться диковинами оглушительно шумной северной столицы. По дороге он вспомнил необыкновенно золотистые волосы миссис О'Брайен. "Вот где, - сказал себе генерал (без сомнения, на родном языке), - можно найти самых красивых сеньор в мире. Родная Колумбия не имеет подобных красавиц среди своих дочерей. Но что я! Не мне, не генералу Фалькону, думать о красоте! Все мои помыслы должны принадлежать моей родине!" На углу Бродвея и Литл-Риальто генерал растерялся. Трамваи ошеломляли его, а под конец предохранительная решетка одного из них бросила его на ручную тележку, наполненную апельсинами. Извозчик чуть не наехал на него, даже слегка задел беднягу и излил на его голову поток отборной ругани. Генерал кое-как добрался до тротуара, но сейчас же привскочил в ужасе, услыхав над ухом резкий свисток и почувствовав, что его обдало горячим паром: на этот раз его испугала переносная жаровня для орехов… "Yalgame Dios![6] Что за дьявольский город!" Как подстреленная птица, генерал отпрыгнул в сторону от бесконечного потока прохожих, и тут его одновременно увидели и наметили, как подходящую дичь, два охотника. Один был "Забияка" Мак-Гайр, охотничья система которого была основана на употреблении кулаков и злоупотреблении металлической трубкой дюймов в восемь длины. Второй Нимврод мостовой был некто Келли, по прозвищу "Паук", спортсмен, признававший лишь более утонченные методы. Оба сразу бросились на столь явную добычу, как генерал; но при этом мистер Келли на секунду опередил своего соперника. Он только-только успел отстранить локтем наскочившего мистера Мак-Гайра. - Пшел вон! - резко объявил он. - Я первый увидал его. И Мак-Гайр скрылся, склонив оружие перед высшим интеллектом. - Виноват, - обратился к генералу мистер Келли. - Но вы, кажется, пострадали в давке? Разрешите прийти вам на помощь. Он поднял шляпу генерала и смахнул с нее пыль. Образ действий мистера Келли не мог не иметь успеха. Генерал, растерянный и смущенный невиданным уличным движением, приветствовал своего спасителя, как истого кабаллеро с бескорыстной душой. - У меня есть желание, - сказал генерал, - вернуться в гостиницу О'Брайен, где я остановил себя. Карамба, сеньор, какая у вас шумность и быстротность движения в вашем Новом Йорке! Но вежливость не позволяла мистеру Келли покинуть знатного колумбийца одного среди опасностей, ожидавших его на обратном пути. У входа в "Hotel Espanol" оба остановились. Немного дальше, по другую сторону улицы, сияла скромно освещенная вывеска "Эль-Рефугио". Мистеру Келли, знавшему город как свои пять пальцев, было известно по виду и это заведение, как сборный пункт всех даго. Мистер Келли делил иностранцев на две категории: на даго и на французов. Он предложил генералу отправиться в кафе и подвести под их случайное знакомство жидкий фундамент. Час спустя генерал Фалькон и мистер Келли все еще сидели за столиком в "Эль-Рефугио", в углу заговорщиков. Перед ними стояли бутылки и стаканы. В десятый раз генерал поверял тайну своей миссии в Соединенные Штаты. По его словам, ему было поручено приобрести оружие - две тысячи винчестеров - для революционеров в Колумбии. В кармане его лежали чеки на сумму в двадцать пять тысяч долларов, выданные Картахенским банком на Нью-Йоркский банк. За соседними столами другие революционеры громким криком передавали политические тайны своим сообщникам; но никто не орал так, как генерал. Он стучал кулаком по столу; он требовал еще вина; он вопил, что данное ему поручение - совершенно секретное и что о нем нельзя даже намекнуть ни одному живому человеку. В душе мистера Келли проснулся ответный, полный сочувствия восторг. Он схватил через стол руку генерала и крепко пожал ее. - Мусью, - проникновенно сказал он, - я не знаю, где лежит эта ваша страна, но я всей душой за нее. Впрочем, она, вероятно, входит в состав Соединенных Штатов, потому что все стихоплеты и школьные учительницы называют нас Колумбией. Ну и подвезло же вам, что вы сегодня на меня натолкнулись. Я единственный человек во всем Нью-Йорке, через которого вы можете провести ваше дело с оружием. Военный министр Соединенных Штатов - мой лучший друг Он сейчас здесь, и я повидаюсь с ним завтра и поговорю насчет вас. А пока что, мусью, запрячьте чеки подальше во внутренний карман. Я завтра зайду за вами и поведу вас к нему. Да, послушайте, вот что: ведь у вас речь идет не об округе Колумбия, не правда ли? - заключил мистер Келли, внезапно почувствовав угрызения совести. - Вам все равно не удастся захватить его с двумя тысячами винтовок. Уже пробовали с большим числом, да и то не вышло. - Нет, нет, нет! - воскликнул генерал. - Это республика Колумбия, ве-ли-ка-я республика на самой верхушке у Южной Америки. Так, так! - Ладно, - сказал успокоенный мистер Колли. - Ну а теперь давайте-ка понемногу домой собираться. Я сегодня напишу министру, чтоб он мне назначил день для переговоров. Вывезти оружие из Нью-Йорка - дело хитрое. Они расстались у входа в "Hotel Espanol". Генерал, закатив глаза, взглянул на луну и вздохнул. - Великий это город, этот ваш Новый Йорк, - сказал он. - Правда, что трамваи могут погубить человека, а машина, которая жарит орехи, ужасно кричит в ухо. Но зато, сеньор Келли, здешние сеньоры! Сеньоры с волосами из золота, восхитительно полные, они - magnificas! Muy magnificas![7] Келли отправился в ближайшую телефонную будку и позвонил в кафе Мак-Крэри на Верхнем Бродвее. Он велел вызвать Джимми Денна. - Кто у телефона? Джимми Денн? - спросил Келли. - Да, - был ответ. - Вот ты и соврал! - радостно объявил Келли. - Ты - военный министр. Жди меня - я сейчас приеду. Я, брат, закинул удочку и поймал такую рыбку, которая тебе и во сне не снилась. Она из породы колорадо-мадура, с золотым пояском вокруг, и так начинена купонами, что ты можешь хоть сейчас идти покупать себе все, что хочешь, хоть стоячую красную лампу и статуэтку Психеи у ручья. Я сейчас сажусь в вагон. Джимми Денн был великим мастером жульнической ложи. Он был настоящим артистом и делал только самую тонкую работу. Он в жизни своей не брал в руки дубины и вообще презирал физические меры воздействия. Можно поручиться, что он всегда угощал бы намеченных им жертв лишь чистыми, нефальсифицированными напитками, если бы их можно было вообще достать в Нью-Йорке. "Паук" Келли лелеял честолюбивую мечту - когда-нибудь подняться до уровня Джимми. Между приятелями произошло в тот же вечер совещание у Мак-Крэри. Келли объяснил дело. - Это детская игра. Он приехал с острова Колумбии, где происходит какая-то потасовка, или гражданская война, или что-то в этом роде, и его прислали сюда, чтобы закупить две тысячи винчестеров, чтобы решить это дело. Он показал мне два чека, на десять тысяч долларов каждый, и один на пять тысяч. Понимаешь, Джимми, меня даже разозлило, что он не превратил их в тысячные билеты и не подал мне их на серебряном подносе. Теперь надо подождать, пока он сходит в банк и достанет для нас эти деньги. Совещание длилось часа два, после чего Денн объявил: - Приведи его туда, на Бродвей, завтра в четыре. |
