- Ба! - Алина щелкнула пальцами. - Это означает только, что от него во что бы то ни стало следует избавиться. - Она придвинулась к молодому человеку еще ближе и положила ему на плечо вторую руку. - Из-за этого совсем не обязательно менять наши планы. Поезжайте в Америку - прямо завтра, - а к тому времени, когда вы вернетесь, Василия Петровича уже не будет. Стеттон подивился ее спокойному тону. Тысячи раз он пытался внушить себе, что навлекает опасность на свою голову, и тысячи раз забывал обо всем на свете, увидев обещание в ее глазах и ощутив сладость ее поцелуев. Она обвила руками его шею; она шептала ему на ухо слова любви. Он, охваченный безумием, крепко сжимал ее в объятиях, чувствуя, как у его груди бьется ее сердце. - Алина, - шептал он, - вы знаете, я люблю вас... я люблю вас... я люблю вас... Принцесса вдруг вздрогнула и быстро повернула голову. - Что это? - тревожно прошептала она, но рук с шеи молодого человека не сняла. - Что? Я ничего не слышал. - То дерево... та ветка над балюстрадой... она шевельнулась... - Это ветер. - Но ветра нет. Стеттон, давайте уйдем. Признаюсь, мне страшно. - Ба! Вы фантазируете. Ничего нет. - Он снова крепко обнял ее и прижался губами к ее губам. - Ну же, Алина... я ведь завтра уеду... будьте ко мне добры сегодня вечером! Я так люблю вас! А что касается Василия Петровича, то вы правы, мы не позволим ему лишить нас... Предложение осталось незаконченным. Стеттон вдруг ощутил, как его горло железной хваткой стиснули чьи-то пальцы, и в тот же момент увидел, как другая рука из-за его плеча протянулась к Алине. Она с криком ужаса откинулась назад, увидев прямо перед собой человека с черной бородой и темными колючими глазами, которые ярко блестели даже в темноте, окутавшей балкон. К несчастью, она оказалась недостаточно проворна; пальцы свободной руки бородатого сомкнулись вокруг ее горла, длинные и белые, и погрузились в плоть. Все это происходило в абсолютном безмолвии. Человек с бородой возвышался над ними как башня, удерживая их на почтительном расстоянии от себя и друг от друга. Против его огромной силы они были словно дети. Они хватали его за рукава одежды и старались вырваться на свободу; они отрывали его пальцы, которые еще крепче сжимались на их глотках; все было бесполезно. - Мария, - послышался голос Василия Петровича, беспощадный и ужасный, - Мария, дьявол во плоти! Посмотри на меня... посмотри мне в глаза. Что вы видите в них, Мария Николаевна? Это гнев божий! Их борьба ослабевала. Чернобородый громко рассмеялся: - Бросьте... Это бесполезно... Это рука судьбы на твоем горле... и на твоем, лживый пес. Я ждал... Я ждал... Медленно, неуклонно он прижимал их к полу всем своим весом и силой... на колени... еще ниже... и вот они лежат, опрокинутые на спины на мраморных плитах, а пальцы все сжимаются... Василий Петрович стоял между ними на коленях; его руки двигались вверх и вниз; был слышен глухой, вызывающий тошноту стук. Два, три, четыре; затем, не отрывая рук от их тел, он наклонился очень близко сначала к лицу Стеттона, потом к лицу принцессы. Он долго вглядывался. И увидел, что они мертвы. Тогда Василий Петрович поднялся на ноги и стоял так, глядя вниз на тело женщины. - Мария, - пробормотал он и несколько раз повторил: - Мария... Мария. Потом резко повернулся, подошел к балюстраде, одним махом взлетел на сук дерева, нависавший над балконом, и исчез в густой листве. Послышался легкий треск сгибающихся под его тяжестью ветвей, потом, мгновением позже, звук приземления. Сук мягко покачивался над мраморной балюстрадой. Это движение становилось все медленнее и медленнее, пока даже листья не перестали трепетать, и все смолкло. На балконе воцарились ночь и тишина. Где-то на юге Франции - не так уж важно, где именно, может быть, в Ницце - на белом песке пляжа под огромным разноцветным зонтом сидели молодой человек и девушка. На них были купальные костюмы, но при этом сухие. Возможно, на пляж их привлекало нечто более интересное, чем купанье в Средиземном море. Они долго молчали, пристально глядя друг другу в глаза, и при этом крепко держались за руки. Внезапно девушка заговорила: - А еще... я верю... моя печаль делает полнее мое счастье. - Она спокойно улыбнулась. - Так что вы не должны ревновать. Молодой человек посмотрел на нее. Вернее, посмотрел бы, если бы не был этим занят и раньше. - Я ревную ко всему и ко всем, если это хоть чуть-чуть отвлекает ваши мысли от меня, - решительно заявил он. - Нет. Я серьезно, - ответила девушка. - Вы не должны мне предлагать забыть Алину, и если я хочу говорить о ней, то только с вами и ни с кем больше. Как я могу забыть? Это было так ужасно! Девушка закрыла лицо руками. - Виви! Виви, дорогая! - Молодой человек попытался отвести ее руки. Вы не должны думать об этом... решительно не должны. Пожалуйста, дорогая. Что касается Алины, я не стану просить вас забыть ее. И я буду говорить с вами о ней столько, сколько вы сами захотите. Дорогая, но вы не должны... доктор этого не разрешает, к нему надо прислушаться. Ну, поговорим обо мне, - вы знаете, чего я хочу. Чтобы вы сказали... Очевидно, молодой человек знал, как ее отвлечь, потому что после этой просьбы девушка вдруг открыла лицо и посмотрела на него. - Месье Науманн, - внушительно произнесла она, - не начинайте снова, не то пожалеете. - Но, Виви! Ждать целый год невозможно! Полгода - самое большее! Вы знаете, моя мама думает... Девушка прервала его: - Ваша мама согласна со мной, молодой человек, и вы это знаете. - Тьфу, пропасть, говорю же вам, я не могу ждать целый год! Я не выдержу! Осенью я должен быть в Риме, а вы останетесь в Берлине... Как вы полагаете, какого черта делать мне? Девушка вскочила на ноги. - Все, что вам нравится, месье! - весело закричала она. - Всегда делайте то, что вам нравится. Таков мой девиз, поскольку именно такой девиз был в Телемской обители. А теперь прощайте, месье. Шутливо помахав ему рукой, она понеслась по пляжу навстречу прибою. В то же мгновение он вскочил тоже, догнал ее, и оба они с шумным плеском вбежали в воду. Таким образом, в конце концов так получилось, что Виви Жанвур, француженка с головы до пят, изменила как свою национальность, так и свое имя и стала немецкой фрау. Никто не станет утверждать, что она не заслуживает своего счастья, или упрекать ее за то, что она хранит память о единственном друге ее ранних лет. Пребывание в женском монастыре и не менее скромная жизнь во дворце создали из нее самую лучшую и самую послушную из жен. И все же - только это шепотом, - если вы желаете заслужить доброжелательное к себе отношение герра Фредерика Науманна, ставшего большим авторитетом в политике и дипломатии, то не худо было бы сперва заручиться поддержкой хозяйки дома. И кстати, во время оно Науманн все-таки настоял на своем относительно некоей даты.
www.profismart.org |