Ему начал сниться его первый сын. Ди Джей. Может, это как-то связано с беспокойством за Фрэнки, но вот уже несколько ночей подряд он видит Ди Джея, которому около пяти лет. Во сне Джин пьян и играет с Ди Джеем в прятки во дворе кливлендского дома, где живёт сейчас. Тут растёт старая плакучая ива, и Джин видит, как мальчик появляется из-за её толстого ствола и весело бежит через лужайку, никого не боясь, совсем как Фрэнки. Ди Джей оглядывается через плечо и смеётся, а Джин, спотыкаясь, бредёт за ним, добродушный - наверное, не меньше шести банок пива усидел, - туповатый бухой папашка. Ощущение так реально, что, проснувшись, он всё ещё чувствует опьянение. Проходит несколько минут, прежде чем удаётся его стряхнуть.
Однажды утром, после особенно яркой версии этого сна, Фрэнки просыпается и жалуется на странное ощущение - "прямо вот тут", говорит он и показывает на свой лоб. Голова не болит, говорит он. - Это как будто пчёлы! Пчёлы жужжат! - Он трёт ладошкой лоб. - У меня в голове. - С минуту он размышляет. - Знаете, как пчёлы стучат в стекло, когда попадают в дом и хотят вылететь наружу? - Такое объяснение ему нравится, он слегка постукивает пальцем по лбу и жужжит - ззззз. - Тебе больно? - спрашивает Карен. - Нет, - отвечает Фрэнки. - Щекотно. Карен бросает на Джина озабоченный взгляд. Она заставляет Фрэнки прилечь на диван и ненадолго закрыть глаза. Несколько минут спустя он поднимается и, улыбаясь, сообщает, что всё прошло. - Милый, ты уверен? - переспрашивает Карен. Отбросив с лица волосы, она ладонью скользит по лбу Фрэнки. - Не горячий, - сообщает она, а Фрэнки уже нетерпеливо вскакивает: ему срочно понадобилось достать крошечную машинку, которую он уронил под стул. Карен достаёт одну из своих книг по уходу за детьми, и Джин видит, как её лицо застывает в тревоге, пока она медленно перелистывает страницы. Она просматривает главу третью, "Нервная система", и Джин следит за ней, когда она задерживается то здесь, то там, читая список симптомов. - Наверное, нам надо ещё раз сводить его к доктору Банерджи, - говорит она. Джин кивает, и ему вспоминаются слова доктора об "эмоциональной травме". - Ты боишься пчёл? - спрашивает он Фрэнки. - И поэтому беспокоишься? - Нет, - отвечает Фрэнки. - Вообще-то нет. Когда Фрэнки было три года, пчела ужалила его в лоб, прямо над левой бровью. Они тогда были в походе всей семьёй и ещё не знали, что у Фрэнки "аллергия средней тяжести" на укусы пчёл. Через считаные минуты после укуса его лицо исказилось, распухло, прищуренные глаза слезились. Он стал похож на урода. Джин не помнил, чтобы ему ещё когда-нибудь было так страшно, как тогда, пока он, прижимая сына к груди, бежал по тропинке к автомобилю, а потом усаживал Фрэнки в машину, чтобы доставить к врачу, и всё время боялся, как бы он не умер. Сам Фрэнки был спокоен. Джин откашливается. Ему знакомо ощущение, о котором говорит Фрэнки, - он и сам испытывал эту странную щекотку, точно кто-то пёрышком водит внутри головы. Вот и сейчас тоже. Он прижимает подушечки пальцев ко лбу. "Эмоциональная травма", - шепчет его мозг, но думает он о Ди Джее, а не о Фрэнки. - Чего ты боишься? - спрашивает Джин у Фрэнки минуту спустя. - Ты боишься чего-нибудь? - Знаешь, что самое страшное? - отвечает Фрэнки и делает большие глаза, изображая испуг. - Такая безголовая женщина, она ходит по лесу и ищет свою голову. "Дай… мне… мою… голову…" - И где ты такого наслушался! - восклицает Карен. - Папа мне рассказал, - говорит Фрэнки. - Когда мы в походе были. Джин заливается краской стыда, ещё прежде чем Карен бросает на него укоризненный взгляд. - Отлично, - говорит она. - Замечательно. Он отводит глаза. - Мы просто рассказывали истории про привидения, - говорит он тихо. - Я думал, ему понравится. - Господи, Джин, - говорит она. - Это с его-то кошмарами? Да как тебе в голову такое пришло?
Это неприятное воспоминание, одно из тех, которых ему обычно удаётся избегать. Он думает о Мэнди, бывшей жене. У Карен он замечает тот же взгляд, которым обычно смотрела на него Мэнди, стоило ему облажаться. "Ты что, идиот? - говорила она обычно. - Чокнутый?" В те времена Джин, похоже, ни на что не был способен, и когда она орала на него, от стыда и невыразимой злости сводило живот. Я же старался, думал он тогда, я же хотел как лучше, чёрт побери, - но, что бы он ни делал, не получалось ничего. Гнев овладевал им всё сильнее, и наконец, однажды, когда стало совсем плохо, он не выдержал и ударил её. "Вот вечно тебе надо, чтобы я чувствовал себя последним дерьмом, - процедил он сквозь зубы. - Я тебе не козёл какой-нибудь", - добавил он, а когда она выкатила на него глаза, он отвесил ей такую оплеуху, что она свалилась со стула. Это было, когда он водил Ди Джея на карнавал. Была суббота, он слегка выпил, а Мэнди это не нравилось, но, в конце концов, подумал он, Ди Джей и мой сын тоже; отец имеет право провести время с собственным сыном. А Мэнди ему не указчик, пусть не воображает. Просто ей нравится делать так, чтобы он себя ненавидел. Больше всего её взбесило то, что он повёл Ди Джея на велоциратор. Он потом и сам понял, что не надо было. Но Ди Джей так просил! Ему только исполнилось четыре, а Джину - двадцать три, и он чувствовал себя глубоким стариком. Хотелось немного развлечься. Кроме того, никто ведь не сказал ему, что нельзя брать мальчишку на такой аттракцион. Когда они с Ди Джеем проходили в ворота, билетёрша даже улыбнулась, как будто говоря: "Вот парень пришёл развлечь своего малыша". Джин подмигнул Ди Джею и ухмыльнулся, прикладываясь к фляжке с мятным шнапсом. Он чувствовал себя хорошим отцом. Жаль, что его собственный папаша не водил его на карнавальные карусели! Дверь велоциратора открылась, как люк большой серебристой летающей тарелки. Оттуда заорала диско-музыка, которая стала ещё громче, когда они вошли. Внутри оказалась круглая, обитая чем-то мягким комната, где служитель поставил их рядышком, спиной к стене, и пристегнул ремнями. После шнапса Джин чувствовал себя большим и тёплым. Он взял Ди Джея за руку, и ему показалось, что он прямо-таки светится от любви. - Приготовься, малыш, - шепнул Джин. - Это будет круто. С тихим вздохом герметической двери люк велоциратора стал на место. И тут же стены закружились, сначала совсем медленно. Чем быстрее они вращались, набирая обороты, тем крепче сжимал Джин руку мальчика. Миг, и мягкая обивка, к которой их пристегнули, сплющилась, и центробежная сила притянула их к вращающейся стене, словно куски магнита к железу. Джину казалось, что его щёки и губы поехали назад, и от чувства беспомощности ему стало весело. И тут Ди Джей начал визжать. - Нет! Нет! Останови его! Пусть он остановится! - Вопли были жуткие, и Джин крепко сжал ладонь мальчика. - Всё в порядке! - весело проорал он, стараясь перекричать музыку. - Всё нормально! Я с тобой! - Но завывания ребёнка стали только громче. Его крики кругами носились мимо Джина, словно пойманный дух, они метались в кольце аттракциона, волоча за собой шлейф отголосков. Когда машина, наконец, остановилась, Ди Джей сотрясался от рыданий, и человек за контрольной панелью глядел злобно. Остальные пассажиры тоже мерили Джина мрачными, осуждающими взглядами. Джину хотелось провалиться сквозь землю. Всё было так хорошо, они переживали незабываемый миг единения, а теперь он чувствовал, как его сердце обрывается в темноту. Ди Джей продолжал плакать, хотя они уже покинули карусель и шли по проходу, и Джин пытался отвлечь его обещаниями сахарной ваты и мягких игрушек. - Я хочу домой, - рыдал Ди Джей и добавил: - Я хочу к маме! К маме хочу! Джина это серьезно задело. Он скрипнул зубами. - Отлично! - прошипел он. - Пошли домой, к мамочке, маленький плакса. Богом клянусь, ты никуда больше со мной не пойдёшь. - И он слегка встряхнул Ди Джея. - Господи Иисусе, да что с тобой такое? Глянь-ка, над тобой люди смеются. Видишь? Большой мальчик, а ревёт, как девчонка.
Воспоминание настигает его внезапно. Он давно и думать о том случае забыл, а теперь переживает его снова и снова. Те вопли были похожи на звуки, которые Фрэнки издаёт по ночам, и они раз за разом, без предупреждения, проникают сквозь мембрану его мыслей. На следующий день он обнаруживает, что снова проигрывает в памяти тот эпизод; воспоминание о крике производит на него такое впечатление, что он вынужден остановить свой грузовик у обочины и закрыть лицо руками. Ужас! Ужас! Каким чудовищем, наверное, казался он ребёнку. Сидя в кабине своего фургона, он жалеет, что никак не может найти их - Мэнди и Ди Джея. Что не может сказать, как он виноват перед ними, и послать им денег. Он прижимает пальцы ко лбу, а мимо него едут машины, и в доме, у которого он остановился, какой-то старик выглядывает из окна - а вдруг Джин привёз ему посылку. "Где же они?" - думает Джин. Он пытается представить себе город, дом, в котором они живут, но видит лишь пустоту. Уж конечно, Мэнди давно нашла бы его, из-под земли достала бы и потребовала алименты. Уж ей понравилось бы выставить его беглым папашей-неплательщиком, она бы адвокатов наняла, чтобы они распорядились его заработками. И вдруг прямо там, на обочине дороги, его настигает мысль о том, что их нет в живых. Он вспоминает свою автокатастрофу под Де Мойном и думает, что, погибни он тогда, они бы никогда и не узнали. Он вспоминает, как очнулся в госпитале, и пожилая сиделка сказала: "Вам очень повезло, молодой человек. Вас вытащили с того света". Может быть, они умерли, думает он. Мэнди и Ди Джей. Мысль эта бьет его наотмашь, потому что наверняка так оно и есть. Иначе почему они его до сих пор не нашли. Конечно. Он не знает, что делать с этим чувством. Да, смешно, да, жалко, да, безумно, но именно сейчас, когда они с Карен так тревожатся за Фрэнки, страх полностью берёт над ним верх. Он приходит с работы домой, и Карен смотрит на него тяжёлым взглядом. - Что случилось? - спрашивает она, и он пожимает плечами. - Ужасно выглядишь, - добавляет она. - Ничего, - говорит он, но она не сводит с него недоверчивого взгляда. Качает головой. - Сегодня я снова водила Фрэнки к врачу, - говорит она немного погодя, и Джин садится вместе с ней за стол, где разложены её учебники и бумаги. - Наверное, ты думаешь, что я невротичка, - говорит она. - Может, я просто всё время имею дело с болезнями. Джин трясёт головой. - Нет, нет… - говорит он. У него пересыхает в горле. - Ты права. Лучше перестраховаться, чем потом жалеть. - Угу, - отвечает она задумчиво. - Наверное, доктор Банерджи скоро меня возненавидит… - Ну что ты, - отвечает Джин. - Как можно тебя ненавидеть. - Сделав над собой усилие, он нежно улыбается. Как полагается хорошему мужу, целует ей руку, запястье. - Попробуй не волноваться, - говорит он, хотя его нервы и дрожат. Фрэнки командует кем-то во дворе. - С кем это он? - спрашивает Джин, но Карен не поворачивает головы. - А, - отвечает она, - с Буббой, наверное. Бубба - воображаемый друг Фрэнки. Джин кивает. Он подходит к окну и смотрит наружу. Фрэнки в кого-то понарошку стреляет, сжав кулак и оттопырив большой и указательный пальцы наподобие дула пистолета. - Вали его! Вали! - орёт Фрэнки и прыгает за дерево. Фрэнки нисколько не похож на Ди Джея, но, когда он высовывается из-за висячей листвы большой ивы, Джин чувствует лёгкую дрожь - словно что-то промелькнуло. Он стискивает зубы. - Этот курс просто сводит меня с ума, - говорит Карен. - Стоит мне только прочитать о каком-нибудь тяжёлом случае, как я начинаю дёргаться. Странно. Чем больше знаешь, тем неувереннее себя чувствуешь. - Что сказала доктор? - спрашивает Джин. Он тревожно переминается с ноги на ногу, по-прежнему глядя на Фрэнки, но ему мерещатся какие-то чёрные точки, которые кружат и ныряют в углу двора. - На вид с ним всё в порядке. Карен пожимает плечами. - Говорят - вроде бы в порядке. - Она заглядывает в свой учебник, встряхивает головой. - На вид здоровый. - Он нежно кладёт ладонь ей сзади на шею, и она, запрокинув голову, трётся затылком о его пальцы. "Мне всегда казалось, что со мной не может произойти ничего по-настоящему страшного", - сказала она как-то, вскоре после свадьбы, и он испугался. "Не говори так", - шепнул он, и она рассмеялась. "Так ты суеверен, - сказала она. - Как мило".
Он не может уснуть. Странная уверенность в том, что Мэнди и Ди Джей мертвы, не оставляет его, и он сучит ногами под одеялом, пытаясь устроиться поудобнее. В отдалении тихо трещит старенькая электрическая машинка, на которой Карен печатает бумаги для школы. Торопливые очереди слов напоминают ему язык насекомых. Когда Карен, наконец, ложится, он закрывает глаза и притворяется спящим, но мозг щекочут несвязные, мелькающие образы: его бывшая жена и сын, обрывки фотографии, которой у него не было, которую он не сохранил. Они умерли, чётко произносит в голове чей-то ясный голос. Был пожар. И они сгорели. Голос - не совсем его, и вдруг ему представляется горящий дом, точнее, трейлер где-то на окраине маленького городка, из открытой двери валит чёрный дым, пластиковые оконные рамы покоробились и плавятся, в небо поднимаются клубы дыма, точно от старинного паровоза. Он не видит, что происходит внутри, слышит только треск ярко-оранжевых вспышек пламени, но знает, что они там. На миг перед ним встаёт лицо Ди Джея - он пристально смотрит из окна горящего вагона наружу, открыв неестественно круглый рот, как будто поёт. Он открывает глаза. Карен дышит ровно, она крепко спит, и он, выбравшись тихонько из постели, беспокойно шлёпает по дому в пижаме. Они не умерли, твердит он себе, и, остановившись у холодильника, льёт молоко из картонки прямо себе в рот. Эта старая привычка осталась у него с тех дней, когда он, находясь в завязке, так перебарывал тягу к спиртному. Но теперь и это не помогает. Сон, или видение, напугал его, и он садится на диван перед телевизором, накидывает на плечи лохматый плед и включает какую-то научную программу. На экране учёная дама осматривает мумию. Ребёнка. Он лысый - считай, одна черепушка. Древняя кожа туго натянута над глазницами. Губы раздвинулись, обнажив мелкие и острые, как у грызуна, зубки. Джин вновь невольно думает о Ди Джее и торопливо оглядывается через плечо, как раньше.
Последний год, когда он и Мэнди были вместе, Ди Джей иногда наводил на него страх - пугал по-настоящему. Он был необычайно худым ребёнком, с головой птенца, с длинными, костистыми ступнями и странно удлинёнными пальцами ног, словно предназначенными для того, чтобы хватать. Мальчик, бывало, скользил босой по комнатам, крадучись, высматривая - выслеживая, думал тогда Джин, вечно меня выслеживая. С годами ему почти удалось избавиться от этого воспоминания, он не любит его и не доверяет ему. Тогда он сильно пил, а теперь знает, что алкоголь странно искажает восприятие. Но внезапно потревоженное старое чувство вновь окутывает его, точно клубы дыма. В те времена ему казалось, что это Мэнди настроила против него Ди Джея, что мальчик каким-то немыслимым образом едва ли не превратился в того, кто никак не мог быть настоящим сыном Джина. Джин помнит, как порой, сидя на диване перед телевизором, вдруг испытывал странное чувство. Повернув голову, он обязательно видел Ди Джея, который, сгорбив костлявую спину и вытянув шею, пристально глядел на него непомерно большими глазами. Бывало, когда Джин и Мэнди ругались, в комнату вдруг бочком проскальзывал Ди Джей, подкрадывался к матери и клал голову ей на грудь прямо в разгар серьёзного разговора. "Пить хосю", - говорил он, подражая детской речи. Ему уже исполнилось пять, а он всё разыгрывал из себя годовалого. "Мама, - говорил он. - Я хоцю пи-и-ить". И на мгновение Джин ловил его взгляд, холодный, полный расчётливой ненависти. Разумеется, теперь Джин знает, что на самом деле всё было не так. Он был пьяницей, а Ди Джей - просто маленьким, грустным ребёнком, который, как умел, справлялся с паршивой жизнью. Позже, в клинике для зависимых, воспоминания о сыне заставляли его содрогаться от стыда, и он не мог заставить себя говорить о них, даже когда подходил к концу всех двенадцати ступеней. Разве мог он сознаться, какое отвращение внушал ему этот ребёнок, какой ужас перед ним он испытывал. Господи Иисусе, да ведь Ди Джей был просто несчастным пятилетним мальчиком! Но в памяти Джина он остался злобным карликом, который, обидчиво прижавшись к мамашиной груди, гундося и шепелявя, не мигая, глядел на Джина в упор с нехорошей улыбкой. Джин помнит, как однажды схватил его за шею. "Хочешь говорить, так говори нормально, - процедил он сквозь зубы, крепче сжимая пальцами шею ребёнка. - Ты уже не маленький. Никого ты не обманешь". Ди Джей оскалил зубы и тоненько, с присвистом заскулил.
Он просыпается и не может вдохнуть. Перед глазами всё плывёт, он задыхается от ощущения, что на него смотрят, смотрят с ненавистью, и он начинает хватать воздух ртом. Над ним склоняется какая-то женщина, и он ждёт, что она скажет: "Вам очень повезло, молодой человек. Вас вытащили с того света". Но это Карен. - Что ты делаешь? - спрашивает она. Уже утро, и Джин с трудом соображает, где он, - лежит на полу в гостиной, а телевизор по-прежнему работает. - Господи, - говорит он и закашливается. - О боже мой. - Он весь в поту, лицо горит, но он пытается успокоиться под полным ужаса взглядом Карен. - Плохой сон, - говорит он, унимая расходившееся дыхание. - Господи, - говорит он и трясёт головой, стараясь улыбнуться ободряюще. - Я встал вчера ночью и не мог уснуть. Наверное, отключился потом, под телевизор. Но Карен продолжает глядеть на него испуганно и неуверенно, как будто что-то в нём меняется прямо у неё на глазах. - Джин, - говорит она. - С тобой всё в порядке? |
