Научной фантастики до Второй мировой войны в Японии не существовало. В пятидесятых годах появились первые фантастические повести для детей молодого астронома Сэгавы, но при всей своей прогрессивной направленности они были очень литературно несовершенны. Любители фантастики в Японии пробавлялись американской литературой и случайными подражаниями американцам своих авторов. Датой рождения, собственно, японской, национальной фантастики следует считать 1958 год, когда в одном из солидных литературных журналов появилась повесть известного японского прозаика Кобо Абэ "Четвертый ледниковый период". Видимо, это произведение будет считаться в Японии классическим, а Абэ удостоится звания "отца японской фантастики". Крупный специалист по электронно-счетной технике профессор Кацуми создает машину-предсказатель, способную на основании введенных в нее данных о состоянии какого-либо объекта или целого мира предсказывать состояние этого объекта или целого мира на любой момент времени в будущем. Между тем на нашу планету надвигается катастрофа: кончается четвертый ледниковый период, начинается эпоха чудовищных геологических потрясений, на дне Тихого океана лопается земная кора, и массы сжатого водяного пара устремляются наружу, медленно и неуклонно повышая уровень мирового океана. Об этом знают только правительства, но, кроме того, о предстоящем затоплении суши знает и одна тайная организация в Японии, которая, стремясь сохранить человечество, готовится перевести его под воду: создает людей-амфибий, направляя, соответственно, развитие человеческих зародышей. Чтобы узнать судьбу этого исполинского предприятия, организация обращается к помощи машины-предсказателя. Машина демонстрирует им удивительные картины будущего планеты. Огромные города на дне океанов, новая, совершенно иная культура, новая психология, новые, чуждые современному человеку интересы. Профессор Кацуми, талантливый ученый, но безнадежный мещанин и обыватель по натуре, убежденный, что капиталистическая действительность его времени непоколебима, не выдерживает критики. Не приняв иного будущего, чем пассивное продолжение настоящего, он вынужден уйти из жизни. В такой гротескной форме Абэ утверждает неминуемую гибель буржуазной культуры и наступление нового, совершенно иного образа жизни. Характерно, что в повести всемирный потоп заливает все материки, за исключением Советского Союза: СССР, подразумевает Кобо, уже и без внешних воздействий вступил на другой путь развития. В Англии большой известностью и огромным успехом пользуются писатели-фантасты Джон Уиндем и Артур Кларк. Джона Уиндема критика называет современным Уэллсом. Действительно, яркая образность, огромная эмоциональная насыщенность и великолепная фантазия Уиндема вполне сравнимы с литературными достоинствами великого английского фантаста. И хотя Уиндем в отношении философской и социологической проблематики ничего нового по сравнению с Уэллсом не внес, его великолепные и мрачные утопии "Кракен пробуждается" (о войне между человечеством и неизвестными пришельцами из космоса, поселившимися на дне океанов), "День триффидов" (о катастрофе, постигшей человечество – все люди внезапно ослепли, – и о борьбе против жутких движущихся растений) и другие получили заслуженную известность как в самой Англии, так и за ее пределами. Пафос произведений Уиндема состоит в утверждении того, что даже находясь на грани гибели, даже оказавшись в самом отчаянном положении, человек будет бороться и, несомненно, победит. Артура Кларка можно без натяжек назвать современным Жюлем Верном. Он единственный из зарубежных фантастов сознательно ставит перед собой задачу добросовестно, не отклоняясь ни на йоту от духа и буквы современных научных знаний, рисовать правдоподобные картины ближайшего будущего человечества. Особенно интересуют его ближайшие перспективы завоевания космического пространства и освоения планет Солнечной системы: на эту тему он написал серию научно-фантастических очерков, а также отличные повести "Пески Марса", "Прелюдия к космосу", "Лунная пыль". Изучает он средствами фантастики и проблему дальнейшего освоения нашей собственной планеты. В романе "Бездна" он описывает деятельность предприятий, занятых океанским животноводством и океанской агрономией. Отважные "пастухи" на подводных лодках пасут китов, перегоняют их с одного планктонного пастбища на другое, охраняют их от хищников; а грандиозные предприятия, объединяющие в себе бойни и мясокомбинаты, непрерывно перерабатывают поступающие к ним китовые стада на мясо, костную муку, различные виды жиров и выделанные кожи. Роман "Бездна", пожалуй, является самым удачным произведением Артура Кларка. В современной зарубежной фантастике много хороших имен, и нет возможности перечислить всех заслуженных авторов. К фантастике обращаются и крупные писатели-нефантасты, как, например, Говард Фаст, Веркор, Джон Пристли, Э. Триоле. Зарубежный да и наш читатель знаком с именами американцев Саймака, Лейнстера, Оливера, Брауна, Пола, Корнблата, Нортона, англичан Тенна и Кристофера, японцев Комацу, Мицусэ, Хоси, поляков Боруня и Фиалковского, француза Карсака, румынов Штефана и Нора, чехов Несвадьбы и Бабулы и других. Аркадий Стругацкий, Борис Стругацкий
"Погружение у рифа Октопус"[2]
Они явились рано утром, на седьмой день после того, как "Онекотан" вышел из Шанхая. В дверь постучали, Александр натянул халат и сказал: "Можно", и они втиснулись в каюту: сначала высокий худощавый, очень загорелый человек в белом тропическом костюме, за ним румяный, плохо выбритый толстяк в мятом плаще. – Здравствуйте, – сказал худощавый. – Товарищ Костиков? – осведомился толстяк, выдвигаясь из-за плеча худощавого. – Костылин, – поправил Александр. – Здравствуйте. – Командир отряда батискафов? – уточнил толстяк. – Да, – сказал Александр. – А вы, вероятно, представители? – Инженер Дудник Виктор Андреевич, – сказал худощавый. – ЦНИИ Гидромаш. Александр пожал руку Дуднику. – Планетолог Царев, – сказал толстяк. – Позвольте. – Он отодвинул инженера. – Геннадий Васильевич Царев. ИПИП. Институт Планетографии и Планетологии. Александр пожал руку и Цареву. – Мы прилетели на турболете, – сообщил толстяк и плюхнулся на койку. – Это ничего, что я так бесцеремонно? Александр сказал, что это ничего, усадил инженера в откидное кресло и сел рядом с толстяком. Толстяк пыхтел и вытирал лицо огромным белым платком. Инженер сидел очень прямо, глядя перед собой и выпятив челюсть. Кресло было низкое, и колени инженера, обтянутые узкими брюками, угрожающе торчали вверх и вперед, как стартовые штоки турбоскаутов. – Слушаю вас, – сказал Александр. Он еще не успел умыться и почистить зубы. – Видите ли… Э-э-э… – сказал толстяк. – Костылин Александр Сергеевич. – Да-да, простите. Так вот, Александр… э-э… Сергеевич. Мы, собственно, должны вами руководить. Но это пустяки. Вы не отчаивайтесь. Мы в ваших подводных делах ничего не понимаем. Во всяком случае, я ничего не понимаю. Так что вмешиваться в вашу работу мы не собираемся. Только вы уж помогите нам. Вы ведь в курсе дела? – Почти, – сказал Александр. – Коротко говоря, речь идет о том, чтобы исправить просчет неких инженеров из Гидромаша… – Или планетографов из ИПИПа, – сказал громко инженер, глядя перед собой. – Э-э… из Гидромаша и спасти плоды четырехлетней работы. Он стал рассказывать. В связи с тем, что Совет Мира перебросил большую часть межпланетного флота на обслуживание периферийных станций, подвижные планетологические базы ИПИПа остались без пилотируемых транспортных средств. В спешном порядке были разработаны системы автоматической транспортировки. Три декады назад база "Бамберга" отправила в сторону Земли фотонный автомат с образцами рудных и самородных ископаемых. Автомат благополучно прошел по заданной траектории около миллиарда километров ("в сложнейших условиях, Александр… э-э-э… Степанович! Оверсаном!.."), достиг зоны, контролируемой постами телеуправления, был выведен на возлеземную орбиту в первой зоне и в точно заданный момент сбросил грузовой контейнер. Контейнер упал в точно заданном месте – в ста милях к северу от рифа Октопус, куда за ним своевременно вышли спецсуда. Но спецсуда не нашли контейнер. Он затонул. Он затонул, потому что не сработали надувные понтоны, которые должны были обеспечить ему плавучесть, а понтоны конструировал ЦНИИ Гидромаш (инженер Дудник попытался было сказать что-то про "товарищей из ИПИПа", но толстяк не остановился). Потеря двухсот тонн руды и самородков – иридий, осмий, уникальные образцы кристаллического никеля необычного изотопного состава – означает, что четыре года работы планетологической базы "Бамберга" затрачены впустую, что срывается глобальный план научно-исследовательских работ целого отделения Института Планетологии и Планетографии, и поставлен под угрозу авторитет всех трансмарсианских планетологических баз. ("Александр… э-э-э… Софронович понимает, что Комитет Межпланетных Сообщений не станет выделять даже беспилотные средства для перелетов с э-э-э… неопределенным финишем".) – Что я… э-э… хочу сказать? – сказал толстяк. – Что было бы хорошо, если бы контейнер удалось разыскать и… э-э-э… разыскав, поднять. В общих чертах все это было уже известно Александру. Дело это ему не нравилось, хотя он понимал, что помочь межпланетникам совершенно необходимо. Самым скверным было то, что контейнер упал севернее рифа Октопус. Межпланетники могли бы выбрать место и получше. Район севернее рифа Октопус представляет собой подводное нагорье, покрытое километровой толщей глобигеринового ила и почти неизученное. Ущелья, пропасти, отвесные кручи, и все это под мощными пластами белесого ила, зыбкими и ноздреватыми, как манный пудинг. И все это на глубине от трех с половиной до четырех километров. У злосчастного контейнера были все шансы остаться там, где он сейчас находился. – В Хабаровске нас заверили, – сказал толстяк, – что глубоководники сделают все возможное. Заверил лично товарищ… э-э-э… Зазывалов. – Званцев, – сердито поправил инженер Дудник. – Да-да, Званцев. Милейший человек. Николай… э-э… Да. Да. Александр промолчал. – Люди четыре года работали, – жалобно сказал толстяк, заглядывая ему в лицо. – За миллиард километров от Земли… – Да нет, мы попробуем, конечно, – сказал Александр. – Пожалуйста, – сказал толстяк. – Будьте добры. Все, что можно. – Что представляет собой контейнер? – спросил Александр. – Керамический бак, – сказал инженер. – Форма цилиндрическая. Длина – пятнадцать метров, диаметр – шесть метров. – Керамический? Что значит – керамический? – Огнеупорный керамик, – сказал инженер, – с маленьким удельным весом. – Это плохо. – Почему? – Они оба уставились на Александра. – Давайте посмотрим, чем я располагаю, – сказал Александр. – Три БПГ. Восемь ТА. Один ТРР… – Простите, – сказал толстяк. – Что это такое – бэпэгэ, атээр? – БПГ – это батискаф предельных глубин. В отряде три батискафа предельных глубин… – Вот оно что, – сказал толстяк. – ТА – это тральщик-автомат. В отряде восемь тральщиков-автоматов. И один телевизионный робот-разведчик – ТРР. Оборудованы они очень хорошо, но чем искать огнеупорный керамик – я просто не знаю. Тем более что он наверняка зарылся в ил. – А какое у вас оборудование? – спросил инженер. Александр пожал плечами. – Обычное. Прожектора – ультрафиолетовые и ультразвуковые. Магнитные искатели… – Ну и прекрасно, – сказал инженер. Толстяк посмотрел на него с надеждой. – Там несколько десятков тонн никеля. – Ага, – сказал Александр. – Это другое дело. – Кроме того, много металла в системе управления понтонами. – Инженер посмотрел на толстяка и сказал ядовито: – Если только планетологи на Бамберге не забыли установить ее перед стартом. – Не забыли, будьте покойны, – сказал толстяк. – Ну еще бы, – сказал инженер. – У планетологов вообще превосходная память. Не правда ли, Александр… э-э-э… (он протянул это "э-э" с необычайным ехидством) … Серапионович? Толстяк взбеленился. – Александр… э-э-э… товарищ Коростылев… э-э-э, простите – Костенко… – Ладно, – недовольно сказал Александр. – Меня все-таки зовут Костылин Александр Сергеевич, и пойдемте завтракать. Только подождите – я умоюсь и оденусь. Он умывался и одевался, а они все шипели друг на друга, деликатно понизив голоса до шепота. До Александра доносилось: "Почему-то раньше они всегда всплывали…", "… не разработали до конца, так нечего было предлагать…", "Моя фамилия Дудник, а не Дудкин!" В столовой Александр представил их личному составу отряда. Кажется, инженер и планетолог произвели на ребят отличное впечатление. Инженер то и дело обращался к толстяку с разными просьбами, каждый раз называя его по-новому. В столовой раздавалось: "Будьте любезны, Геннадий Власович, передайте соусник", "Горчицу, пожалуйста, Влас… э-э-э Гермогенович", "Спасибо большое, Василий… э-э-э… Власович". Толстяк наливался кровью, а ребята развлекались вовсю. Наконец планетолог, чтобы отвлечь от себя внимание (инженер только что назвал его товарищем Водкиным), спросил штурмана Ахмета Баратбекова, правда ли, что глубоководникам постоянно приходится сталкиваться в океанских глубинах с необычайными чудовищами. За столом моментально стало тихо, и у Александра екнуло сердце. – Приходится, – осторожно сказал Ахмет. – Бывает всякое. – Куда ты дел панцирь того кальмара, Ахмет? – спросил Зайцев, оператор робота-разведчика. На лице инженера появилась недобрая улыбка – он понял. – Ба! – сказан Баратбеков. – Как! Ты не знаешь? Я, понимаешь, отвез панцирь к себе на дачу и устроил в нем, понимаешь, гараж для вертолета. У меня вертолет небольшой, четырехместный ВЛ-02. И понимаешь, какая неприятность. Его обгрызли кролики. Насквозь, понимаешь, проели. Александр стиснул зубы и пнул Ахмета под столом ногой, но попал, кажется, в инженера, потому что инженер подскочил на месте и изумленно огляделся. А Ахмет продолжал с увлечением: – Вот это было чудовище, понимаешь. Помнишь, Зайцев? Двумя громадными лапами захватил наш батискаф, понимаешь, и потянул, понимаешь, в пещеру. я даю всплытие! Но, понимаешь, корпус-поплавок конструировали в ЦНИИ Гидромаша, и всплытия, понимаешь, как всегда, нет… Александр поглядел на окаменевшее лицо инженера и поспешно приказал заканчивать завтрак. – Продолжайте, продолжайте! – сказал толстяк мстительно. – В другой раз, – с сожалением сказал Баратбеков. – Служба, понимаешь… Все поднялись из-за стола. Александр задержал Ахмета и, когда все вышли из столовой, дал ему пинка. – За что? – осведомился он. – За дискредитацию, – сказал Александр. – Понимаешь, – проникновенно сказал Ахмет, – я просто не мог удержаться. Это было бы пятном на всей моей беспорочной биографии, если бы я удержался. Весь день отряд готовил батискафы к погружению, а "Онекотан" со скоростью сорок узлов шел к рифу Октопус. |
