Тяжелые тучи застыли на месте и больше не приближались. Я слушал исповедь Рейко, и мне уже было наплевать на то, пойдет дождь или нет. К тому же с какого-то момента ее речь перестала быть похожей на исповедь. Это уже были слова человека, которого она звала "учитель". При этом она не становилась сама "учителем" - она играла свою роль с максимальным напряжением. Это не было обычным сосредоточением, как, например, когда переходишь улицу, увертываясь от машин, или когда внимательно рассматриваешь картину, или опрокидываешь стаканчик в злачном местечке. В какие-то моменты, когда она силилась вспомнить то или иное слово, сказанное "учителем", мускулы на ее лице напрягались так, что мне чудилось, что она вот-вот заскрежещет зубами; но иногда тело ее полностью расслаблялось, будто бы она снова пыталась войти в образ. Казалось, что она уступает на время свое тело учителю. Интервалы между этими двумя фазами, напряжения и последующего расслабления, становились все короче, а затем они и вовсе смешались, сделавшись практически неотличимыми. Слова учителя давались ей нелегко. Тщательно выверяя каждое из них, Рейко напрягала все силы, стараясь удержать в памяти ускользающие мгновения, и временами речь ее становилась как бы рубленой, хотя, в целом, говорила она быстро, даже слегка задыхаясь. Создавалось впечатление, будто по полу скользит каменная или бронзовая статуя огромных размеров. Рейко играла, вкладывая всю душу в свою роль, тогда как я оставался в стороне, причем не как зритель в зале - просто я не мог пошевелиться. Правда, говорить "оставался в стороне" было бы не совсем верно. Я чувствовал себя захваченным неким магнитным полем, созданным этой актрисой. Мне больше не было никакого дела до ливня, я перестал понимать само значение слова "ливень" и связь между ним и серыми тучами, нависавшими над морем. Бело-голубой пейзаж Варадеро больше не ассоциировался со словом "пляж". Но это не означало, что я потерял рассудок. Точно так же, как Рейко могла вырваться из объятий своего безумия, лишь уступая свое тело учителю, так и я, смешивая понятия "пляж", "ливень" и "пот", мог еще осознавать, что нахожусь здесь. Такое со мной происходило первый раз за всю жизнь, хотя это и не казалось мне странным. Мое сознание удерживалось лишь тем, что актриса обращалась ко мне. Я был ее единственным зрителем. - "Как тебе удается все это запоминать? Ты, я, Кейко - мы были вместе по собственному желанию, но на самом деле это было не так, и дело было даже не в том, что я удерживал вас обеих своими деньгами, просто вы жаждали овладеть профессией, вам хотелось получить ангажемент: Кейко как танцовщице в музыкальной комедии, а тебе как актрисе - а почему бы и нет, в конце концов? не так ли, Рейко, мне кажется, хорошо, что все шло от интереса, и весь тот расчет, и то, что не было по расчету, - все это на самом деле и называется любовью; а мы никогда не рассказывали о нас самих, Кейко не могла найти общего языка со своими родителями, у тебя было несчастное детство, а меня несколько раз пыталась убить собственная кормилица, вот и все… мы никогда не рассказывали о нашем прошлом, и странно, что потом мы и не старались узнать больше друг о друге; а не вспомнишь ли, как в тот вечер началась наша игра, а, Рейко? ты ведь помнишь… я-то и не вспомню, а ты? ты же помнишь? - Вы пригласили нас есть суси. - Ах вот как? - Вы с Кейко ждали меня на первом этаже, в ресторане отеля "Акасака", я пришла позже. - И что Кейко сказала тебе? - Она произнесла: "Вас зовут Рейко, не так ли? Я много о вас слышала". - А что ты подумала тогда о ней? - Я вам уже не раз говорила об этом, кажется, тогда я сказала, что такого человека, как она, я не встречала до этого ни разу, ведь я работала секретарем в агентстве "Денцу" и там повидала и артистов, и писателей, и композиторов-аранжировщиков, и манекенщиц, и актрис, однако Кейко совсем не была на них похожа, тогда ей было всего двадцать, но я бы ей дала все тридцать пять… конечно, она была чрезвычайно красива, с гладкой шелковистой кожей, но мысленно я ее представляла некоей Пизанской башней, которая вот-вот рухнет, она выглядела так, словно пережила десятки, сотни периодов упадка и последующего возрождения, и лишь сила ее воли удерживала ее от падения, мне показалось, что ей грозит опасность, действительно, это было что-то необыкновенное. - И каким образом тогда началась наша игра? - Поскольку в результате прослушивания было не ясно, получила ли я роль, Кейко сказала, что после обеда она хотела бы посмотреть, как я танцую, и что мне не следовало слишком наедаться, правда, не из-за танца, а из-за того, что на сытый желудок экстази действует очень слабо. - Ах да, ведь ты тогда впервые попробовала экстази. Да, помню, на вид ты была такая душечка с расширенными во весь глаз зрачками, как у ребенка, у Феллини в "Ла Страде" имеется сцена в деревне, где Джельсомина встречает мальчика-шизофреника, в японском прокате эти кадры были вырезаны, так вот, у тебя были точь-в-точь такие же глаза, как и у того мальчика; Кейко показала тебе танец "латино", она покритиковала тебя за то, что в твоем исполнении совсем не чувствовалось сексуальности, и после того она стала показывать стриптиз, так? - Она мне сказала, что я еще не знаю, что такое стыд. Она также заметила: "Учитель будет на тебя смотреть, поэтому, когда ты окажешься к нему лицом, выставляй вперед свой таз, а когда повернешься к нему спиной - выгибайся, чтобы продемонстрировать ему свой зад, все твои достоинства должны быть на виду"; я танцевала фламенко, но в той позиции, которую показала мне Кейко, это было весьма затруднительно, тогда она стала орать на меня, мол, вижу, вы не вполне понимаете, о чем я вам говорю; я очень удивилась, так как меня еще никто не одергивал в таком тоне, да притом еще и женщина, я испугалась настолько, что даже заплакала, все это происходило в номере отеля "Акасака", откуда был виден весь Токио, там еще стоял стеклянный столик, и пока я рыдала, подействовало экстази… Учитель, не припомните, сколько раз со мной вы принимали экстази? В любом случае тогда был первый раз; Кейко, лежа на диване и мастурбируя, продолжала повторять: "Вы не знаете, что такое стыд", на ней был костюм восхитительного цвета, кажется, цвета глицинии, и она расстегнула пуговицы на блузке, потом высвободила грудь; "Эй, у меня маленькие груди, правда? Ведь правда маленькие?" - и говоря все это, она зажала соски большим и указательным пальцами, а потом она задрала юбку на живот, продолжая говорить тихим голосом: "Мне стыдно, стыдно, потому что у меня на лобке слишком густые волосы", и она спустила чулки, и я, никогда не имевшая лесбийских наклонностей, почувствовала, что возбуждаюсь, конечно, отчасти здесь проявился эффект от экстази, но тем не менее я возбуждалась; "А теперь вы повторите все это", - сказала она мне, и я попыталась, но у меня все равно не вышло так же хорошо, как у Кейко, и она опять стала кричать на меня, и пока приходила в себя, я оказалась лежащей на животе на том самом диване, абсолютно раздетой, а Кейко говорила мне: "Ты возбуждена, но ты еще далека от того, чтобы почувствовать настоящий оргазм"; как она могла знать об этом - не понимаю, но как только я увидела, что она видит меня насквозь, я стала приподниматься на колени, выставляя зад, и тогда Кейко вставила палец или что-то другое мне во влагалище, ритмических движений, правда, не получилось, но я уже не могла сделать лучше; и тогда она говорит мне прямо в ухо: "Рейко, пока я стараюсь доставить тебе удовольствие, ты должна смотреть только на учителя"; и я кивнула в знак согласия, но мне было так хорошо и так стыдно, что отвела глаза в сторону, и Кейко не выдержала: "Ну ты полная дура, настоящая идиотка, я не просила тебя кричать, не просила шевелить задницей, не просила дергать плечами, я велела тебе смотреть на учителя, смотри же на учителя, смотри на него не отрываясь, это несложно, это, по крайней мере, ты в состоянии сделать, так ведь? в состоянии, да?" Я слышала эти слова, наверное, десять тысяч раз с момента моего рождения, каждый раз, когда мне приходилось жестоко ругать себя, говорить самой себе, что я ничтожество, когда мальчишки не хотели играть со мной, каждый раз мне говорили те же самые слова, и я тогда съеживалась и чувствовала себя несчастной и маленькой, а потом эти слова сделались как будто громче, словно кто-то говорил мне: "Это не твои уши и не твоя голова, это где-то внизу, это самое дно, да, там, на самом дне, ты должна пережить самый глубокий стыд", словно мне повторяли раз за разом: Это, по крайней мере, ты в состоянии сделать, да? Это, по крайней мере, ты в состоянии сделать, да? Это, по крайней мере, ты в состоянии сделать, да? Это, по крайней мере, ты в состоянии сделать, да? Это, по крайней мере, ты в состоянии сделать, да? Это, по крайней мере, ты в состоянии сделать, да? Это, по крайней мере, ты в состоянии сделать, да? Это, по крайней мере, ты в состоянии сделать, да? Это, по крайней мере, ты в состоянии сделать, да? Это, по крайней мере, ты в состоянии сделать, да? Это, по крайней мере, ты в состоянии сделать, да? Это, по крайней мере, ты в состоянии сделать, да? Это, по крайней мере, ты в состоянии сделать, да? Это, по крайней мере, ты в состоянии сделать, да? Это, по крайней мере, ты в состоянии сделать, да? Это, по крайней мере, ты в состоянии сделать, да? Это, по крайней мере, Это, по крайней мере, Это, по крайней мере, Это, по крайней мере, Это, по крайней мере…" …слова шли, усиливаясь, из самого моего чрева, словно сдавленный звук, я хочу сказать, это напоминало стон аккордеона, и я снова начала плакать, и, плача, я смотрела на учителя, и вот так, не закрывая глаз, я испытала первый в жизни оргазм, не так ли, учитель? вы вспоминали об этом? Ну конечно, вы помните об этом, вы всегда помните то, что вас устраивает, не стройте иллюзий, я была далека от того, чтобы всегда, всегда, всегда и исключительно думать о вас, напротив, постоянно, постоянно, постоянно я забывала о вас, просто я не могла вам прямо сказать об этом, в течение двух с половиной лет, что я жила с вами, во мне много чего накопилось, но я не проводила с вами все время, вы звали меня, когда вам это было удобно, словно свою собаку: "Эй, пошла! идем на охоту!", но вот что единственно верно, так это то, что высвистывали вы меня мастерски, я очень хорошо помню, как я впервые увидела вас, я хорошо запомнила, как я в первый раз вошла в эту комнату на прослушивание, в ней было что-то странное: аура? "ки"? энергия? Не важно, как это называется, но оно там присутствовало, интересно, не от вашего ли взгляда там установилась такая атмосфера, в соседней комнате, где меня заставили ждать, я почувствовала, как начала расти моя ненависть, размалеванные красавицы в броских нарядах, вид из окна на Токио, походивший на сад в банке, диваны и кресла с вышитыми логотипами отеля, изогнутый полированный термос, в котором отражалось мое искаженное лицо, я должна была ненавидеть все это, иначе бы умерла прямо в этой комнате, моя семья не из бедных, но я никогда не сталкивалась с этим миром, в котором вы, кажется, провели всю свою жизнь, девяносто пять процентов людей не имеют даже представления об этом мире, и поэтому я должна была ненавидеть все, что могло находиться в той комнате, я решила покончить с собой, и ваш взгляд чувствовался даже за стенкой; в своем резюме я указала, что мне исполнился двадцать один год, когда на самом деле мне было двадцать четыре, два или три года до этого я работала в агентстве недвижимости, так вот, тогда тоже были смотрины, и девушки были приглашены в один из первоклассных токийских отелей, чтобы из всех них выбрать трех наиболее красивых, я оказалась среди этих трех; работа в агентстве не требовала никаких способностей: требовалось только сопровождать босса в ресторан, в бар, там я играла роль модного аксессуара и не более того, никаких тебе убеждений взглядом, никаких обменов важной информацией, у меня не было повода для ненависти, я должна была просто стоять там, как идиотка, впрочем, теперь, даже после того, как я сделалась вашей карманной собачкой, временами я вспоминаю те смотрины, сравниваю, и мне думается, что тогда, по крайней мере, передо мной стояли реальные цели, ведь для того чтобы добиться чего-то значительного, требуется желание, это требует каких-то затрат и связано с риском, а так как у торговца недвижимостью желание полностью зависит от наличия денег, а деньги непосредственно не предполагают удовольствия, размеры этого желания должны быть огромными - вот что я думаю по этому поводу; итак, я сидела в этой комнате, и когда меня вызвали, у меня ладони были уже влажными от пота, я старалась держать себя в руках, но это плохо получалось, в комнате было множество народу, стояла видеокамера и такой огромный стеклянный стол, которого я еще никогда не видела, а вас я заметила лишь краем глаза, я видела вас в течение двух десятых секунды, а потом я уж не смотрела ни на кого, и желание заполнило всю комнату, вернее, было два желания: ваше и мое, все остальные люди были не в счет, я больше никогда не испытывала такого животного чувства к другому человеку, как в тот раз, до сих пор я была подобна явлению растительного царства, у растений не бывает оргазма, по правде говоря, это было в первый раз, но не всегда получается так, как хотелось бы, вы тогда не сказали главного, а я подумала, что не понравилась вам, в комнате для ожидания другие девушки болтали, что вы сказали кому-то из них, что она красавица, у кого-то оценили некоторые фигуры танца, арабески и адажио, но вот про меня вы ничего-то и не сказали, я была убеждена, что провалилась, да у кого угодно могла появиться подобная мысль, не так ли? В те времена я работала в небольшом агентстве по подбору артистов, которое приглашало меня покривляться на приватные встречи политиков, а мой договор с агентством недвижимости к тому моменту уже был расторгнут, так что единственная постоянная работа у меня была три раза в неделю в баре фламенко; неделю спустя после того прослушивания трое мужчин в костюмах и при галстуках пришли в агентство, директор принял их очень услужливо, а потом объявил мне, что я должна покинуть его агентство, что я перехожу в другое, все это он сообщил чрезвычайно вежливым тоном, я поняла, что он продал меня, позже он позвонил и добавил, что за меня ему дали что-то около трех с половиной миллионов иен, он заклинал меня никому не рассказывать об этом и не звонить больше ему, и что он сам тоже больше никогда не позвонит мне, а потом, в ближайший вечер, меня пригласили в бар, где играл немецкий пианист, он исполнял джаз в какой-то механистической манере, я промучилась два часа, решая, что бы мне надеть, я выбрала свое красное платье, самое короткое, еще полтора часа я выщипывала у себя волоски, за ушами и под мышками я умастилась духами от "Герлен", а их оставалось на самом донышке, потом я быстро наложила легкий макияж и наконец вышла, но в баре мне сначала пришлось пообщаться с одним влиятельным бизнесменом и прослушать его усыпляющую лекцию об условиях и задачах производства, в конце концов он ушел и подошли вы, на вас был летний костюм из очень легкой ткани, галстук цвета индиго с розоватыми прожилками, вид у вас был крайне усталый, вы были плохо выбриты, под глазами мешки - впервые я видела плохо выбритого человека в шикарном костюме и галстуке, вы поздоровались со мной и, глядя на пианиста, присели на диван, пробормотав сквозь зубы: "Почему бы ему не исполнить что-нибудь из Билла Эванса, ведь в остальном немцы полные ничтожества", и в течение минут пятнадцати мы с вами говорили о джазе, рассуждали об Эрике Долфи, Майлзе Дэвисе, Альберте Эйлере, Сан Ра, потом мы направились в ресторан, я не помню, находился он в том же здании, где и бар, или нет, когда вы впервые дали мне попробовать экстази, вы сказали, что это медицинский препарат, разработанный в Швейцарии для страдающих аутизмом, он позволяет снять внутренние запреты и делает поведение человека более искренним: "А вам не хотелось бы искренне рассказать мне о чем-нибудь?", и я вам сказала, что солгала относительно моего возраста и что я совсем забыла, где находится ресторан; он и вправду оказался очень маленьким, немного старомодным, официант и посетители говорили тихими голосами, голоса сливались в один, и их невозможно было различить - совсем как ветер в распустившихся листочках вишневого дерева, после того как опали цветы; в начале мая я стала ощущать у себя сексуальное настроение, для меня это означает, что моя ненависть рассеивается; меня глубоко и больно задели ваши слова после первой нашей встречи, я не знала, что происходит, и тут вы заявили: "Рейко, то чувство, о котором ты говорила, я уверен, что это ненависть", для меня это было подобно открытию, что маленький пушистый зверек, которого я выхаживала, оказался, к примеру, злобной лаской: "Я допускаю, пускай будет ненависть, но вы скажите, отчего такая штука могла зародиться во мне?" |
