- Это наш жаргон... - Следите за жаргоном, Айсман. - На случай непредвиденного, пока вы будете в Париже... Бауэр перебил его: - Никаких непредвиденностей. Я вернусь из Парижа в шесть вечера. Надеюсь, за это время вы сможете ничего не предпринимать? - Господин Бауэр, я думаю не о себе, а о нашем общем деле... - Понимаю... Простите, если я был резок. Словом, пока мне трудно наметить перспективу в подробной раскладке возможных изменений... Сначала надо ознакомиться с материалами Берга... Но если вы в чем-то ошиблись, не рассчитав, надо круто менять курс. Здесь я учусь у политиков. Когда они заходят в тупик, использовав все возможности для выполнения задуманной ими линии, они эту линию ломают. Это производит шоковое впечатление, и это шоковое впечатление дает выигрыш во времени. А время - это все. Так вот, если нам придется отступать, мы поможем Бергу доказать алиби Люса. Это раз. Бауэр взглянул на Айсмана и усмехнулся: у того в глазах было детское изумление. - Это раз, - повторил Бауэр, - как это сделать - подумаем. Я вам подброшу пару мыслей, а вы разработаете операцию. Теперь второе - мы поможем Бергу запутаться, выдвинув через наших свидетелей две новые версии. Первая: Кочев - агент КГБ, он пытался вербовать наших людей... Впрочем, вторую трогать пока не будем. - А пленка Ленца? - Пленка нам на руку. У Люса этот материал скопировали агенты Ульбрихта и подсунули Ленцу, чтобы вызвать напряженность в Западном Берлине. И подумайте - на самый крайний случай, - как нам обернуть Кочева против покойного Ганса. Это была бы окончательная победа... Болгарин отравил Ганса, который ездил налаживать контакты в Китай. Как? Ничего? - Когда станете канцлером, не забудьте старого глупого Айсмана... - Хорошо, - серьезно ответил Бауэр, - не забуду. Только одна беда - я не собираюсь становиться канцлером. Я не хочу менять свободу на кабалу. Неужели вам по-прежнему хочется быть лакеем? - Я ваш подчиненный, но есть грань допустимого в разговоре... - Вы не понимаете шуток, Айсман... Все эти гиммлеры, гессы, таддены... Ваше поколение не понимает шуток. - Наше поколение понимает шутку, но не любит высокомерия, господин Бауэр. Я могу быть свободным? - Не сердитесь. Дело-то слишком серьезное, чтобы сердиться по пустякам. - Я не считаю пустяком обиду. - Тогда извините меня, я не хотел, вас обидеть, Айсман. Айсман поднялся и, поклонившись, молча пошел к двери. - Не сердитесь, - снова попросил Бауэр, - послали бы меня к черту, если так уж обиделись. Айсман заставил себя улыбнуться: - Считаем инцидент исчерпанным... Я считаю его исчерпанным лишь потому, что лучше получить оплеуху от умного, чем поцелуй от дурака. Мне интересно работать с вами. - Ну спасибо, старый волк, - ответил Бауэр, - я пойду спать, а вы страдайте до утра: у меня на аэродроме должны быть хорошие материалы для Парижа. Уж если алиби - так во всем алиби. - Положитесь на меня, господин Бауэр. - Я только это и делаю, - улыбнулся Бауэр, - поэтому у меня столько неприятностей. 2
- Здравствуйте, дорогой старик! - сказал Кройцман, входя в кабинет Берга. - Извините, что я не позвонил вам, утром ваш номер не отвечал, а с аэродрома уже не было смысла трезвонить. - Здравствуй, Юрген, - сказал Берг, поднявшись из-за стола, - или теперь я должен называть тебя "господин статс-секретарь министерства юстиции"? Берг все понял, когда вошел Кройцман, и поэтому решил ударить первым - боннское министерство не имело права вмешиваться в его дела, поскольку прокурор подчинялся лишь сенату Западного Берлина. - Тогда я обязан обращаться к вам "господин профессор, мой дорогой учитель", - ответил Кройцман, поняв тайный смысл слов Берга. - Я читал, что Пушкину один из старых поэтов подарил книгу с надписью: "Победителю-ученику от побежденного учителя". - В этом есть что-то от кокетства... - Прошлый век вообще был кокетлив, и, признаться, мне это нравится. Наш прагматизм похож на естественные каждодневные отправления: поел, значит, через пять часов надо бежать в клозет... Ну, что стряслось? - Вот, - сказал Кройцман, положив перед Бергом страничку машинописного текста с грифом "Совершенно секретно". - Зачем мне это знать, если тут штамп МИДа и все наглухо засекречено, Юрген? Это имеет отношение к делам, которые я веду? - К одному из ваших дел - к Кочеву это имеет прямое отношение... Берг прочитал документ, в котором МИД просил ускорить разбирательство дела Кочева. Болгары неоднократно напоминали и продолжают напоминать, что судьба аспиранта Кочева беспокоит их и что они требуют либо встречи с ним, либо официального уведомления властей о том, что они предоставляют ему политическое убежище. - Я не могу выдвинуть никакой версии, Юрген... Ответь им, что дело находится в стадии следствия... Пока что любая версия будет преждевременной. - Пресса на все лады обсуждает арест Люса. Это странная съемка Кочева... Люс левый. Стоит ли нам идти на конфронтацию с нашими левыми во всем этом деле? - Я бы поставил тебе самый низкий балл за такой ответ, Юрген. Я не знаю, стоит или не стоит идти на конфронтацию: это не моя сфера. Я служу закону, верю закону и отчитываюсь перед законом, принятым сенатом Западного Берлина. - Я не призываю вас нарушать закон. В данном случае, однако, мне кажется нецелесообразным разделять понятия "нация" и "закон". Речь идет - естественно, в какой-то мере - о престиже государства. - Нация и закон - разные категории, Юрген. Я до сих пор не совсем понял: ты приехал с каким-то предложением? Или ты хочешь отдать мне приказ? - Я не смею отдавать вам приказа, профессор, - пожал плечами Кройцман, - вы же это знаете. Вы не подчинены нам... А если бы и подчинялись - я бы не посмел отдать вам никакого приказа. Не согласились ли бы вы встретиться с представителями болгарского посольства и ознакомить их с ходом следствия? Это моя просьба, а не приказ. - Это не мое дело, Юрген, не надо опять-таки преступать закон. Пусть этим занимается министерство иностранных дел. - Они давят на нас. Они вправе потребовать у нас отчета в том, как идет расследование. Ваши уклончивые пресс-конференции не устраивают болгар. Они хотят знать правду. И в наших интересах пойти им в этом навстречу, ибо официальный курс "наведения мостов" может быть сильно скомпрометирован дурацкой историей с Кочевым... - Насморк у Наполеона при Ватерлоо, - заметил Берг, - похоже, а? - Именно. - А при чем здесь Люс? Почему ты начал с Люса? Какое он имеет отношение к Кочеву? - Они уже начали поговаривать о том, что преступления правых мы перекладываем на плечи левых интеллигентов, так уже, пишут они, было в тридцать третьем. - Ну и пусть себе пишут... Мало ли что мы пишем друг о друге. - Все верно, - согласился Кройцман, - но министр поручил мне ответить на эту бумагу МИДа. Поэтому сначала я предложил вам ознакомить красных с ходом следствия. Если вы отказываетесь, то мне придется лишь проинформировать МИД о проделанной вами работе. - Это пожалуйста, - согласился Берг. - Когда ты рассчитываешь вернуться в Бонн? - Я это должен сделать сегодня же. Желательно до конца дня. - А завтра? До завтра никак нельзя подождать? - К сожалению, нет. Министр пообещал Кизингеру, что я сегодня же привезу исчерпывающие материалы. - Значит, тебе обязательно надо вернуться туда сегодня?.. - Обязательно. "Ну вот тут я тебя и прихлопну, малыш, - подумал Берг, - а то уж больно ты интересуешься тем, что у меня лежит в сейфе. И это неспроста. Все здесь неспроста - в этом я теперь не сомневаюсь. И то, что Айсман вчера ночью ездил к Бауэру, и то, что тот улетел наутро в Париж, и то, что по пути он где-то садился, иначе мне бы сообщили из Парижа о его прилете туда в то время, когда он должен был прилететь, а он задержался на два часа, этот парень с челюстями..." - Тогда, Юрген, бери карандаш и записывай то, что я стану тебе рассказывать. - Зачем мне отрывать вас от дел? Я посмотрю материалы, сделаю необходимые выписки и улечу. - Я поэтому и спрашивал: сколько ты имеешь времени, Юрген? У меня накопилось более двухсот пятидесяти страниц с расшифрованными допросами... Мой почерк - ты же знаешь... Теперь все стали такими говорунами на допросах... Просто сил моих нет выслушивать их... Ты не успеешь просмотреть и четверти материалов, Юрген, так что лучше тебе записать мои показания, - усмехнулся Берг, - так будет вернее... "Как он ловко загнал меня в угол, - с каким-то даже удовлетворением подумал Кройцман, - я даже не успел понять, где он расставил силки, и уже оказался в углу". - Прекрасно, - сказал Кройцман, - я возьму бумагу... Или лучше мы все наговорим на диктофон? - На диктофон даже вернее, Юрген... Мы с тобой сэкономим время... Кройцман достал магнитофон из плоского портфеля, зарядил кассету и сказал: - Я готов. - Зато я не готов, - вздохнул Берг, - извини, язва есть язва, и за нее я не отвечаю... Клозет рядом, так что я скоро... Когда Берг вышел, Кройцман ощутил усталость. "Как после экзамена у этого беса, - подумал он. - Он всегда гонял нас на экзамене, но мы любили его, несмотря ни на что. Но как он ловко меня обвел... Ничего, все-таки я из его школы, реванш я возьму, и этот реванш будет неожиданным для старика". - Значит, давай начнем сначала, - сказал Берг, входя в кабинет и на ходу поправляя подтяжки. - Пропал Кочев. В ночь на двадцать второе. Ленц опубликовал интервью: "Я выбрал свободу!" - заявил Кочев". "Покажите его, - попросили мы. - И кончим на этом дело". - "Он не хочет ни с кем встречаться". - "Хорошо. Давайте мне человека, который беседовал с ним, Кочевым, пусть он под присягой дает показания, и на этом мы ставим точку". Этого человека я не получил, а получил пленку, которая была сфабрикована. Ленц был арестован не мной, а полицией, и он дал показания майору Гельтоффу о том, что пленку и первое интервью ему всучил Люс. Левый. Это уже бомба. Человек, который борется с нацистами и не скрывает симпатий к Марксу, ведет грязную игру. Более того, он у меня проходит по делу о гибели Ганса Дорнброка. - Я знаю. - Это не могло не удивить меня. Более того, алиби, которое выдвинул Люс, подтвердилось не в полной мере. - У вас достаточно улик для его ареста? - Вполне. Когда я сажал Люса, у меня были достаточные данные для его ареста. - Когда сажали. А сейчас? Вы приучали нас, профессор, к точности формулировок. - Видишь ли, Юрген ("Пусть там послушают, как я называю тебя, господин статс-секретарь, пусть. Ты сейчас станешь злиться, а это очень хорошо, когда злятся начальники, особенно из молодых"), видишь ли, сынок, сейчас я перепроверяю его алиби. Не то, которое он выдвинул, а то, которое мне пришлось вытягивать клещами у свидетелей. Ты же понимаешь, что прокурору не к лицу вытягивать клещами показания в пользу арестованного, но мы живем в демократической стране, слава богу, где задача прокурора не в том, чтобы осудить, а в том, чтобы докопаться до истины. - Стоило ли ради этого сажать Люса в тюрьму? - По букве закона я мог это сделать, Юрген. - Понимаю. Но мы отвлеклись от Люса... - Нет, мы не отвлекались от Люса. Это ты меня навел на Люса, и я не совсем понимаю, зачем тебе это надо, когда мы исследуем Кочева. Мы должны рассматривать Люса как эпизод в цепи непонятной комбинации, которую все время кто-то норовит разыграть против нас с тобой, против нашего закона. Главное ведь, что волнует нас с тобой: где Кочев? Как нам выпутаться из этого дела, которое красные так мастерски - по твоим словам - используют против нас? Я ищу Кочева, а Люс сидит у меня лишь потому, что я веду дело Дорнброка. Понимаешь? В этом есть свое преимущество. - Теперь понимаю. Он дал какие-нибудь показания в связи с Кочевым? - Никаких. Конкретно - никаких. - А косвенно? - Он отрицает, что знал Кочева, когда проводил съемку своего фильма "Берлин остается Берлином". - Вы не позволите мне взглянуть на эти показания? - Пожалуйста... "Вот и все, - удовлетворенно подумал Кройцман, - все дело сейчас ляжет на стол, и я просмотрю его и пойму, как он вышел на то, что интересует Бауэра". Берг достал из сейфа тонкую папку и положил ее перед Кройцманом. - Я всегда режу дела на эпизоды, - пояснил он, - здесь как раз то, что тебя интересует... Видишь, - он кивнул на открытый сейф, - эту гору... Все эпизоды разложены по папкам. "Сволочь, - ожесточился Кройцман, - старая сволочь". Он пролистал папку и сказал: - По-моему, Люс дает искренние показания. - По-моему, тоже. Только надо их до конца подтвердить во времени и месте: свидетелями, данными возможного наблюдения... - За ним наблюдали? Кто? Ваши люди? - Не только наши. За мной тоже, я заметил, стали наблюдать. Вряд ли за мной наблюдают наши люди... - Вы позволите мне проверить, кто наблюдает за вами?.. - Пока не стоит. А вдруг это у меня начинает проявляться мания подозрительности? Если за мной смотрят красные, то наша контрразведка, надеюсь, сможет охранить меня... Хотя, впрочем, от чего меня охранять? Хоть я и бабник, но забыл, как это делается; пить не могу - язва... Работа - дом, дом - работа. - Вы отрицаете возможность того, что вся эта история с Кочевым - провокация коммунистов? От начала и до конца? - Смысл? Какой им смысл? - Мы - фронтовой город, мы наводим мосты, а здесь исчезает их гражданин. - Он не исчезает. Он скрывается здесь, по нашим версиям... - Все верно. Ну а если все же подумать о моей версии? Она ведь бьет и по Люсу. Раньше он делал фильмы против нацистов, которые так хвалили на Востоке, а теперь делает заявление в печати о том, что мир обречен и никто не в силах его спасти. Может, он отошел от них? Чтобы никто не упрекал его в прямой связи. Агент должен быть нейтралом в политике, иначе он бесполезен. - Интересное предположение. У тебя есть какие-нибудь факты? - Пока нет. - Что значит "пока"? Ты их ищешь? Помимо меня? - Разведка не входит в мое ведомство, но они ведь тоже не спят в своем доме. - Может быть, ты поможешь мне связаться с ними для обмена информацией? - Вы заметили, что я на это время выключил диктофон? Я говорю то, что мне шепнули друзья в конфиденциальной беседе. "Ну-ну, - подумал Берг, - твой выключен, а мой диктофошка пишет". - А если вы докажете непричастность Люса ко всему этому делу и отпустите его - будете вы готовы мотивированно объяснить происшествие с Кочевым? - Юрген, я ничего не буду делать специально для красных. Я все буду делать для нас, для нашего закона. И потом, я не совсем увязываю: вначале ты говорил о политике "наведения мостов", а теперь о провокации коммунистов. - Как раз это и увязывается. Чтобы сорвать нашу политику наведения мостов, они должны убедить общественное мнение, будто наш берег ненадежен. - Сейчас понял. Ты позволишь мне поразмыслить над твоими словами? - Конечно. А я пока пороюсь в папках - для себя, если позволите. - Нет, сынок, не стоит... Там много моих пометок, и это рабочие материалы, а пометки твоего бывшего учителя могут запечатлеться в твоем мозгу, и это будет плохо, потому что ты можешь оказаться в плену моей версии. - Значит, у вас есть версия? - Да. Она отличается от твоей. По-моему, Кочев здесь в Берлине, но почему он здесь и где - это я собираюсь выяснить в течение ближайших трех - пяти дней. Если этот срок тебя не устраивает, тогда я готов передать дело другому человеку, оформив материалы таким образом, чтобы не было горы эпизодов, а лишь единая папка... - Я буду докладывать министру и советнику Винцбеккеру в МИДе. - Боюсь, их этот срок не устроит, а? - Если они будут возражать, я стану спорить с ними. - Вряд ли ты переспоришь министра... - Я попробую сразиться с ними. Я вижу, вы не хотите, - Кройцман спрятал диктофон в портфель, - раскрывать все карты, и это ваше право. Я могу более настойчиво просить вас показать мне все дело, чтобы составить полное представление, но я не сделаю этого, потому что я вам многим обязан в жизни. Без ваших уроков я бы не был юристом, я был бы обыкновенным болтуном, каких сотни в наших органах юстиции. - Если хочешь, мы можем вместе пообедать и там поболтаем еще с часок. - С удовольствием. "У старика есть данные против Бауэра, - подумал Кройцман, помогая прокурору Бергу надеть плащ, - он ведет серьезную игру, и он будет бить наотмашь, когда соберет доказательства". | 
