Кавалеры так набрались, что забыли о ней начисто, и ушли, оставив ее здесь… Она - плакать… Призналась нам, что приехала из Парижа на лето и даже не имеет денег, чтобы заплатить за гостиницу… Ну я ее и оставила у себя на ночь… Так и привыкла сюда приходить… - Похоже, это удел каждого, кто бы ни заглянул сюда! - проворчал Мегрэ. - А что вы думаете! - воскликнула, просияв, пожилая женщина. - У нас чтут законы гостеприимства! Понапрасну не переживаем. И принимаем жизнь такой, какая она есть… Жажа говорила искренне. Ее взгляд медленно спустился на грудь девушки, и она вздохнула: - Жаль, подпортила себе здоровье… До сих пор видны ребра… Уильям предлагал оплатить ей один месяц в санатории, но она ни в какую… - Простите! - проговорил Мегрэ. - А Уильям и она… Разгневанная Сильви вмешалась в разговор: - Никогда! Это ложь! И толстушка Жажа, прихлебывая кофе, поспешила растолковать ее ответ: - Не такой он был человек… Особенно с ней… Но врать не стану, время от времени погуливал… - С кем? - С разными… С женщинами, которых подбирал где попало… Но редко… Он не ахти какой был любитель этого дела… - А в котором часу он ушел от вас в пятницу? - Сразу после обеда… Около двух было, как сейчас… - А не сказал, куда идет? - Он никогда не говорил… - Сильви находилась здесь? - Она ушла за пять минут до него. - И куда же, позвольте узнать? - повернулся к девушке Мегрэ. Та презрительно огрызнулась: - Не ваше дело! - К порту?.. Там вы себе находите?.. - И там, и в других местах! - А в баре никого, кроме вас, больше не было? - Никого… Жара стояла сильная… Я даже подремала часок на стуле… Однако Уильям Браун вернулся на своей машине в Антиб уже в шестом часу! - А он посещал какие-нибудь другие бары? - Никуда больше ни ногой! Да разве другой такой сыщешь! Действительно! Хотя Мегрэ пробыл здесь не более часа, ему уже начало казаться, будто он уже давным-давно знал бар "Либерти". Возможно, оттого, что в нем начисто отсутствовала индивидуальность? Или во всем виновата царившая здесь атмосфера ленивой, расслабленной жизни? Нет сил встать, уйти. Время замедлило бег. И только стрелки будильника все так же двигались на белесом циферблате. А прямоугольник солнца постепенно бледнел в подвальном окошке. - Я в газетах прочла… Мне ведь Уильям даже фамилии своей не сказывал… По фотографии лишь и признала… Мы с Сильви поплакали… Зачем он связался с этими двумя женщинами?.. Но в нашем положении в такие дела лучше не вмешиваться, правда?.. Я была уже готова к тому, что с минуты на минуту заявится полиция… И когда вы вышли из бара напротив, мне сразу все стало ясно… Она говорила медленно. Наполняла рюмки. И потягивала вино небольшими глоточками. Тот, кто это сделал, самая настоящая сволочь, потому что таких людей, как Уильям, раз, два и обчелся… А мне пришлось повидать немало на своем веку!.. - А он вам рассказывал что-нибудь о своем прошлом? Жажа вздохнула. Неужели Мегрэ никак не поймет, что в таком доме, как у них, никогда не говорят о прошлом? - Все, что я могу вам сказать, - так это то, что он был настоящим джентльменом! И очень богатым когда-то, а может, таковым и оставался… Кто знает… Раньше у него водилась яхта, масса слуг… - Он был грустным человеком? Она снова вздохнула. - Вы так и не поняли?.. Вы же видели Яна… Как по-вашему, он грустный?.. Но это не то же самое… А я грустная?.. Однако мы пьем, рассказываем всякие истории, не имеющие конца и от которых иногда хочется плакать… Сильви смотрела на нее неодобрительно. Правда, она пила лишь кофе, в то время как толстушка Жажа опустошала уже третью рюмку. - Я очень довольна, что вы пришли, я хоть душу отвела… Мне нечего скрывать, не в чем себя упрекнуть… Но как известно, от полицейских можно ждать чего угодно… И будьте уверены, явись сюда люди из каннской полиции, меня живо посадили бы… - Уильям много тратил денег? Она еще не пришла в отчаяние от его неспособности вникнуть в ситуацию? - Он тратил, но не транжирил… И давал всегда ровно столько, чтобы хватило выпить и закусить… Иногда оплачивал счет за газ и электричество или давал Сильви сотню франков на чулки. Мегрэ проголодался. А в нескольких сантиметрах от его ноздрей источала пленительный дух баранья нога. Два отрезанных куска лежали на блюде. Комиссар подхватил один прямо руками, будто он уже успел войти в число завсегдатаев бара, и стал его есть, продолжая беседовать: - А Сильви водит клиентов сюда? - Никогда! А то бы нас в два счета прикрыли… Для таких вещей в Канне предостаточно гостиниц!.. Смотря Мегрэ в глаза, Жажа добавила: - А вы и впрямь думаете, что эти две женщины… Внезапно она повернула голову в сторону двери. Сильви немного привстала, чтобы посмотреть сквозь тюль. Хлопнула входная дверь. В бар вошел человек, толкнул дверь в их комнату и удивленно остановился на пороге, заметив незнакомое лицо. Сильви поднялась со стула. Жажа, похоже, слегка покраснев, обратилась к вошедшему: - Входи!.. К нам пришел комиссар, который ведет дело об убийстве Уильяма… Затем, повернувшись в сторону Мегрэ, объяснила: - Это свой… Жозеф… Работает официантом в казино… Мегрэ и сам об этом догадался по белой манишке, серому костюму с черным галстуком и лакированным туфлям. - Я лучше попозже зайду… - проговорил Жозеф. - Да нет! Входи… Но тот все еще колебался. - Я просто шел мимо, вот и решил зайти поздороваться. Кое-что узнал о втором заезде и… - Вы играете на скачках? - спросил Мегрэ, развернувшись боком к официанту. - Время от времени… Некоторые посетители кафе сообщают мне кое-какие полезные сведения… Однако мне пора бежать… И он заспешил прочь, сделав украдкой, как показалось комиссару, какой-то знак Сильви. Та вновь села. Жажа вздохнула: - Опять проиграет… Но неплохой парень. - Мне нужно одеваться! - проговорила Сильви и встала. Полы ее халата широко распахнулись, но в этом движении девушки не чувствовалось намеренного бесстыдства, как если бы ходить в таком виде было для нее самым естественным делом на свете. Она поднялась по лестнице на второй этаж, и сверху донесся звук ее шагов взад и вперед по комнате. Мегрэ показалось, что толстушка Жажа к чему-то прислушивается. - Она иногда тоже ходит по магазинам… Бедняжка больше всех потеряла со смертью Уильяма… Мегрэ резко вскочил, бросился в бар и открыл входную дверь. Но было уже поздно. Жозеф быстрыми шагами, не оборачиваясь, уходил прочь. На первом этаже захлопнулось окно. - Что это с вами вдруг? - Так, ничего… одна мысль в голову пришла… - Может быть, еще рюмочку?.. Послушайте, если вам понравилась баранья ножка… Спустилась Сильви в темно-синем костюме, и Мегрэ с трудом узнал ее - совсем девчонка! Хотя он и успел вдоволь наглядеться на ее наготу, маленькие дрожащие грудки под белой шелковой рубашкой показались ему по-настоящему соблазнительными. Юбка плотно облегала плоский живот, нервную линию бедер. На ногах шелковые чулки. - До вечера! Сильви в свою очередь поцеловала Жажа в лоб и повернулась к Мегрэ, не зная, как ей поступить. Неужели ей хотелось уйти не попрощавшись или, хуже того, бросить ему напоследок какое-нибудь бранное словцо? По крайней мере, относилась она к нему явно враждебно. И даже не пыталась скрыть своих чувств. - До свидания!.. Надеюсь, я вам больше не нужна? Сказала и напряженно застыла. Подождала немного, а затем решительной походкой вышла из комнаты. Жажа засмеялась и вновь наполнила рюмки. - Не обращайте на нее внимания… Совсем еще малышка, несмышленыш. Хотите, я принесу тарелку и вы попробуете моего салатика? Пустой бар выходил на узкую улочку; наверху, за поворотом лестницы, комнатушка, где небось царил страшный беспорядок; в подвальном окне виднелась часть двора, откуда медленно уходило солнце… Таков был странный мир, в центре которого перед остатками благоухающего салата находился Мегрэ в компании растолстевшей женщины. А та будто возлежала на собственной пышной груди и вздыхала: - Со мной, когда я была в ее возрасте, обращались иначе! Жажа не надо было уточнять свою мысль. Комиссар сразу представил себе, как она стояла где-нибудь возле ворот Сент-Дени или на Монмартре в платье из яркого шелка, а за ней в окно близлежащего бара наблюдал требовательный дружок. - Сегодня… Жажа слишком часто прикладывалась к бутылке. Ее глаза, обращенные на Мегрэ, внезапно увлажнились. Рот по-детски скривился, казалось, еще немного - и польются слезы. - Вы напомнили мне Уильяма… Он как раз здесь и сидел… И тоже, когда ел, клал трубку возле тарелки… Плечи у вас одинаковые… А знаете, вы на него похожи! Она вытерла глаза, но плакать не стала. Глава 4
Настойка из корня горечавки
Наступил час, когда закатное солнце покрыло все ровным, розовым светом, а испарения от земли стали рассеиваться в прохладе приближавшейся ночи. Мегрэ вышел из бара "Либерти", как обычно выходят из какого-нибудь сомнительного заведения, то есть засунув руки в карманы и надвинув шляпу на глаза. Однако не прошел он и десяти шагов, как ему неожиданно захотелось обернуться и словно убедиться, что все это ему не приснилось. Но нет, бар находился на своем прежнем месте, и на его узком, окрашенном в грязный коричневый цвет фасаде, зажатом соседними домами, все так же желтели буквы вывески. За окном торчал горшок с цветами, рядом спала кошка. Жажа, скорее всего, тоже дремала на задней половине бара, и будильник для нее одной отсчитывал минуты… В конце улочки жизнь принимала нормальный облик: магазины, прилично одетые люди, автобусы, трамваи, полицейский на посту… Чуть дальше, правее, начиналась Ла-Круазет, будто сошедшая с рекламных акварельных рисунков, что печатал в богатых иллюстрированных журналах каннский коммерческий профсоюз. Все было тихо, мирно… Неторопливо прогуливались люди… Бесшумно, будто с выключенными моторами, скользили машины… И светлые яхты на воде… Хотя Мегрэ и чувствовал себя уставшим и отяжелевшим, возвращаться в Антиб ему не хотелось. Он бесцельно бродил туда-сюда по улицам, то останавливался, сам не зная почему, то шел наугад дальше, и казалось, что сознательная часть его души осталась в клетушке Жажа возле голого стола, за которым в полдень сидели добропорядочный шведский стюард и Сильви с бесстыдно обнаженной грудью. Каждый месяц в течение десяти лет Уильям Браун жил по нескольку дней в этой душной ленивой атмосфере бок о бок с Жажа, и та после нескольких выпитых рюмок начинала жаловаться на жизнь, а потом засыпала на стуле. - Ну конечно же, черт возьми, горечавка! Мегрэ был доволен: ему удалось вспомнить то, что вот уже минут пятнадцать он силился отыскать в памяти, сам даже не отдавая себе в том отчета! С тех пор как комиссар вышел из бара "Либерти", он все время пытался определить возникший в сознании образ и, отбросив всю лишнюю мишуру, понять его суть. И сумел-таки! Вспомнил свой разговор с приятелем, которого как-то раз угощал аперитивом. - Что ты обычно пьешь? - Настойку из корня горечавки! - Что это еще за новая мода? - Это не мода, старина! А последняя надежда забулдыги. Ты ведь знаешь, что такое горечавка. Сплошная горечь. И даже без спирта. Понимаешь, когда в течение тридцати лет ты вливал в себя самый разный алкоголь, тебе остается только эта горькая гадость, чтобы хоть чем-то пронять самого себя, ощутить вкус во рту… Вот именно так! Место без порока и зла! Бар, где попадаешь сразу на кухню и где тебя, как старого знакомого, встречает Жажа! И ты пьешь, пока она возится со стряпней! И идешь покупать говядинку у соседнего мясника! А тут спускается Сильви, заспанная, полуголая, и подставляет лоб для поцелуя, и никому нет никакого дела до ее жалких прелестей. Не очень чисто, не очень светло. Говорят мало. Тягучая, без особого смысла беседа, как и жизнь самих людей… И нет внешнего мира, волнений. Только небольшой прямоугольник солнечного света… Поесть, выпить… Подремать и снова выпить, а потом Сильви оденется, натянет чулочки и отправится на работу… - Ну пока, крестный! Разве это не то же самое, что настойка из корня горечавки, о которой ему рассказал приятель? И бар "Либерти" разве не напоминает последнюю гавань для того, кто все видел и все перепробовал в пороке? Женщины, лишенные красоты, кокетства, желаний, которых ты уже не хочешь и просто целуешь в лоб, даешь сто франков на чулки, а потом спрашиваешь, когда они возвращаются: - Ну как, хорошо поработала? Подобные мысли подействовали на Мегрэ угнетающе. Ему захотелось немного отвлечься, и он остановился перед причалом. Легкая дымка уже начинала стелиться в нескольких сантиметрах от поверхности воды. Пройдя мимо целого ряда уютных яхт и спортивных парусников, комиссар увидел в десяти метрах от себя матроса, державшего в руках красный флаг с полумесяцем, он шел к большому белому судну с трубами, должно быть принадлежащему какому-нибудь паше. Неподалеку стояла яхта около сорока метров в длину, и Мегрэ бросилось в глаза ее название, написанное на корме золотыми буквами: "Ардена". Едва ему припомнилось лицо шведа, сидевшего у Жажа, как, приподняв голову, комиссар увидел его на палубе: стюард в белых перчатках ставил поднос с чаем на ротанговый столик. Владелец яхты, облокотившись на бортик, разговаривал с двумя девушками и смеялся, демонстрируя превосходные зубы. Веселую компанию от Мегрэ отделял трехметровый трап; пожав плечами, комиссар решительно вступил на него и с трудом удержался от смеха, когда заметил гримасу ужаса, мелькнувшую на лице стюарда. Бывают в жизни моменты, как, например, этот, когда ты действуешь не потому, что это тебе обещает какую-то пользу, а просто чтобы занять себя или избавиться от ненужных мыслей. - Простите, месье… Хозяин яхты перестал смеяться. И, повернувшись к Мегрэ, застыл в ожидании, как и его подруги. - Один вопрос, если можно. Вы не знаете человека по имени Браун? - А у него есть судно? - Было когда-то… Уильям Браун… Едва ли Мегрэ ждал ответа на свой вопрос. Он смотрел на стоявшего между двух полуголых девиц мужчину лет сорока пяти и по-настоящему породистого и думал про себя: "Браун был таким же, как он! Окружал себя хорошо одетыми красотками, каждая деталь туалета которых тщательно продумана и должна порождать желание! Водил их в небольшие увеселительные заведения и угощал посетителей шампанским…" Мужчина ответил с сильным акцентом: - Если этот тот самый Браун, о котором я думаю, то ему принадлежало вон то большое судно, стоящее у причала последним… "Пасифик"… Но потом его уже Дважды или трижды продавали и покупали… - Благодарю вас. Мужчина и две его подружки не особенно ясно уловили смысл визита Мегрэ. Они смотрели ему вслед, и комиссар услышал за спиной негромкий женский смешок. "Пасифик"… Из всех судов в порту ему под стать были лишь два, и на одном из них развевался турецкий флаг. Но от "Пасифика" веяло запустением. Кое-где под облупившейся краской проглядывало железо корпуса. Медные части позеленели. На корме виднелась невзрачная табличка: "Продается". В этот час матросы с яхт, хорошо вымытые и одетые в нарядную с иголочки форму, группами и чуть ли не солдатским строем направлялись в город. Когда Мегрэ проходил мимо "Ардены", он почувствовал на себе взгляды трех людей с яхты, но подумал, что наверняка стюард тоже следил за ним, спрятавшись в каком-нибудь укромном уголке на палубе.
Улицы были ярко освещены. Однако Мегрэ не без труда отыскал уже знакомый ему гараж, где ему нужно было задать один-единственный вопрос. - В котором часу в пятницу Браун забрал машину? Пришлось звать механика. В пять без каких-то минут! Иначе говоря, он как раз успевал добраться до мыса Антиб. - Он пришел один? Никто не ждал его на улице? А вы уверены, что он не был ранен? Уильям Браун покинул бар "Либерти" около двух. Что же он делал еще целых три часа? В Канне Мегрэ больше делать было нечего. Он дождался автобуса и, устроившись возле окна, стал рассеянно смотреть на дорогу, на бесконечную вереницу машин с зажженными фарами. Первым, кого он увидел, выйдя из автобуса на площади Масе, был инспектор Бутиг, сидевший на террасе кафе "Ледник". Увидев комиссара, он тотчас вскочил. - Вас разыскивают с утра!.. Садитесь… Что будете пить? Официант!.. Два перно… | 
