- Мосье Трамбле… Морис Трамбле… - Я такого не знаю. - Ваш кассир… - Нашего кассира зовут Мажин, Гастон Мажин… "Вот так история с географией!? - подумал Мегрэ. Положительно, его так и преследовали сегодня трафаретные фразы. - Вы будете ожидать мосье Мовра? - Да, придется. Сидеть и нюхать приторный запах галантереи и картонных коробок. К счастью, это продолжалось не слишком долго. Мосье Мовр оказался шестидесятилетним господином, одетым с головы до ног во все черное. - Вы хотели поговорить со мной? - Мегрэ, комиссар сыскной полиции… Если слова эти имели целью произвести впечатление, то Мегрэ ошибся. - Чему я обязан честью… - Если не ошибаюсь, у вас работает кассиром некий Трамбле? - Работал… Довольно давно… Погодите… Это было в тот год, когда мы модернизировали наше отделение в Камбре. Да… Семь лет назад… Даже немного больше, потому что он ушел от нас в середине весны… - Мосье Мовр поправил пенсне: - Словом, мосье Трамбле не служит у нас уже семь лет. - С тех пор вы его больше не видели? - Лично я - нет. - Вы были им довольны как служащим? - Безусловно… Я знал его очень хорошо, потому что он поступил сюда всего лишь на несколько лет позже меня… Это был человек в высшей степени добросовестный и пунктуальный… Ушел он от нас, насколько мне помнится, по какой-то очень уважительной причине, с соблюдением всех формальностей… Ну да, по семейным обстоятельствам. Он написал в заявлении, что собирается обосноваться у себя на родине: в Оверни, кажется, или в Кантале, сейчас уже не помню… - Касса у него всегда была в порядке? Мосье Мовр даже слегка подался назад, точно ему нанесли личное оскорбление. - Простите, у нас таких вещей не бывает. - А вам никогда не приходилось слышать, будто у мосье Трамбле есть любовница или что он предается какому-нибудь пороку? - Нет, мосье. Никогда. И я убежден, что с ним этого не могло быть. Коротко и ясно. И если Мегрэ не желает понимать, что он заходит слишком далеко даже для комиссара сыскной полиции… Однако Мегрэ не сдавался: - Странно… Дело в том, что в течение семи лет, до вчерашнего дня включительно, мосье Трамбле каждое утро уходил из дому и отправлялся на работу к вам в контору и каждый месяц приносил жене жалованье. - Прошу прощения, но этого не может быть. Ему недвусмысленно указывали на дверь. - Значит, это был образцовый служащий? - Отличный служащий. - И в его поведении не было ничего… - Нет, мосье, ничего. Прошу извинить, но меня ожидают два оптовых покупателя из провинции, и… Уф! Ну и духотища! Почти как в комнатках на улице Де-Дам. Приятно было очутиться снова на воздухе, снова увидеть свое такси, шофера, уже успевшего выпить в соседнем бистро стаканчик минеральной воды и теперь вытиравшего усы. - Куда прикажете, мосье Мегрэ? - Все шоферы знали его, и это как-никак тоже было приятно. - На улицу Де-Дам, старина… Так-так, значит, семь лет подряд этот самый Морис Трамбле уходил в положенное время из дому и отправлялся к себе на работу, и семь лет подряд… - Остановишься где-нибудь по дороге, я заскочу выпить у стойки… Перед встречей с мадам Трамбле и господами из прокуратуры, которые, должно быть, уже толкутся в квартирке на улице Де-Дам. "Бедняков…"
Только таким ли уж он был бедняком, вот в чем вопрос. II. Убийца с больной печенью и любитель канареек
Что с тобой, Мегрэ? Ты не спишь? Было, наверно, около трех часов ночи, а Мегрэ все еще продолжал ворочаться с боку на бок в своей постели, весь в испарине, хотя открыты были оба окна спальни, выходивших на бульвар Ришар Ленуар. Несколько раз он уже начинал засыпать, но едва только дыхание жены рядом с ним становилось глубоким и ровным, как он снова, против собственной воли, принимался думать опять и опять об этом Трамбле, о своем бедняке, как он теперь про себя называл его. Тут что-то было не так, ускользало, как в несообразном сне. И Мегрэ опять возвращался к исходному пункту. Половина девятого утра. В квартирке на улице Де-Дам Морис Трамбле кончает одеваться. Тут же рядом унылая мадам Трамбле - теперь Мегрэ уже знал, что ее зовут Жюльеттой, то есть самым неподходящим для нее именем, - итак, тут же рядом унылая Жюльетта в бигуди, со взглядом великомученицы, пытается утихомирить расшумевшихся детей, но в результате гвалт становится еще громче. "Он не выносил шума, господин комиссар…" Почему именно эта деталь поразила Мегрэ сильней всего остального, что он там услышал? Почему в полусонном забытьи память его возвращалась к ней снова и снова? Не выносить шума - и жить на улице Де-Дам, многолюдной, бойкой и тесной, да еще с пятью детьми, которые только и делают, что задирают друг друга, и с этой Жюльеттой, которая не знает, как их унять… "Он одевается… Хорошо, дальше… Бреется - через день, по словам Жюльетты. Выпивает чашку кофе с молоком и съедает два рогалика… Выходит на улицу, идет к бульвару Батиньоль и на станции Вильер садится в метро…" Всю вторую половину дня после посещения фирмы "Куврэр и Бельшас" Мегрэ просидел у себя в кабинете, занимаясь текущими делами. В это время вечерние газеты по просьбе полиции уже печатали на первых полосах портреты Мориса Трамбле. А бригадир Люка тем временем отправился в отель "Эксельсиор", захватив с собой фотографии всех рецидивистов и уголовников, чья внешность хоть сколько-нибудь подходила под описание примет мнимого Жозефа Дамбуа, точнее говоря - убийцы. Рассматривая фотографии, хозяин отеля, выходец из Оверни, отрицательно качал головой: - Я, правда, мало видел его, но, по-моему, он не из таких. Бригадиру пришлось проявить немало терпения, прежде чем он наконец выяснил: хозяин хотел сказать, что постоялец с пневматическим ружьем отнюдь не был похож на преступника, внешность у него была самая безобидная. - Когда он пришел и спросил номер на неделю, я подумал, что это какой-нибудь ночной сторож… Человек неприметной внешности. Средних лет. Да и мало кто его видел, потому что он возвращался к себе только на ночь, а утром уходил. - Были у него с собой какие-нибудь вещи? - Маленький чемоданчик, знаете, как у футболистов. И еще усы. По словам хозяина - рыжие. По словам ночного швейцара - седоватые. Правда, он видел их при другом освещении. - Одет он был плохо. Нет, не то чтобы грязно, но весь он был какой-то потертый. Я с него потребовал плату за всю неделю вперед. Бумажник у него тоже был потрепанный, а денег и вовсе мало… Показания горничной пятого этажа: - Я его ни разу не видела, потому что убирала его номер поздно утром, после 42-го и 43-го, но, уж можете мне поверить, издали видать было, что живет холостяк… Люка перетряхнул в этом номере каждую вещь, тщательно, метр за метром, обследовал всю комнату. На подушке он обнаружил три волоска: два с головы и один из усов. Нашел на эмалированном туалете почти пустой флакончик из-под одеколона, а на камине - старую расческу, в которой не хватало половины зубьев. Вот и все. Небогатый улов. И тем не менее в лаборатории сумели кое-что выяснить. По мнению экспертов, в течение нескольких часов исследовавших расческу и волосы, преступнику было от сорока шести до сорока восьми лет. Он был рыжеволос, но уже начинал седеть и лысеть. Имел флегматический характер и страдал болезнью печени. Однако не об этом думал Мегрэ, ворочаясь в своей постели. "Он одевается, завтракает, берет шляпу и выходит на улицу… Он идет к метро на бульваре Батиньоль…" Но, разумеется, вовсе не для того, чтобы ехать на улицу Сантье, в контору фирмы "Куврэр и Бельшас", где уже семь лет ни одна живая душа его не видела, а куда-то совсем в другое место… Почему Мегрэ полагал, что в то время, когда Трамбле еще служил у "Куврэра и Бельшаса", ему удобно было ездить в метро? Очень просто. Линия Порт-де-Шампре - Пре-Сен-Жерве прямая, без пересадок. Трамбле выходил непосредственно на улице Сантье. И тут Мегрэ вдруг вспомнил, что дочка Трамбле, Франсина, которую он видел сегодня мельком и не успел как следует разглядеть, уже около года работает в магазине стандартных цен на улице Реомюр. Улица Реомюр идет под прямым углом к улице Сантье. Это на той же линии метро. - Ты не спишь? - спросила мадам Мегрэ. - Мне нужно выяснить одну вещь, - ответил он, - может быть, ты знаешь… Очевидно, все магазины стандартных цен принадлежат одному и тому же тресту и работают по единому расписанию. Ты ведь как-то ходила в такой магазин на авеню Республики… - Что же тебя интересует? - В котором часу они открываются? - В девять… - Ты это точно знаешь? Ответ доставил ему, по-видимому, такое удовольствие, что, прежде чем наконец уснуть, он замурлыкал себе под нос какую-то песенку. - А мать ничего не сказала? Было четверть десятого утра, и Мегрэ сидел у себя в кабинете, слушая только что вернувшегося Люка, еще не успевшего снять соломенной шляпы. - Я объяснил ей, что вам нужны какие-то дополнительные сведения, но что вы не хотите докучать ей в такую тяжелую минуту и поэтому сочли более уместным побеспокоить дочь. - А что дочка? - Мы приехали на автобусе, как вы велели. Мне кажется, она немножко нервничает. Все пыталась узнать, зачем вы ее вызываете. - Скажи, пусть войдет. - Там с вами хочет поговорить еще какой-то пожилой господин. - После… Вели подождать… А кто он? - Какой-то торговец с Луврской набережной… Он хочет вам что-то сообщить, и притом непременно лично… Парило так же, как и накануне. Над Сеной серебрилось лучистое марево, окутывая легкой дымкой вереницы плывущих судов. Франсина вошла, одетая в строгий темно-синий костюм и белую полотняную блузку. Очень миловидная, очень молоденькая девушка. Белокурые локоны, красиво оттененные кокетливой красной шляпкой, высокая, четко обрисованная грудь. Со вчерашнего дня у Франсины, должно быть, еще не было времени купить себе траурное платье. - Садитесь, мадемуазель… Если вам жарко, я охотно разрешаю вам снять жакет… Над верхней губкой у нее выступили бисеринки пота. - Вчера ваша матушка сказала мне, что вы работаете продавщицей в магазине стандартных цен на улице Реомюр… Если не ошибаюсь, это тот магазин, что у Севастопольского бульвара, налево, не так ли? - Да, мосье… Губы у нее задрожали, и Мегрэ показалось, что она хочет ему что-то сказать, но не может решиться. - Магазин открывается в девять часов утра, не правда ли? И он расположен неподалеку от улицы Сантье, куда ваш отец - как это считалось - ездил каждое утро на работу. Вы, наверно, нередко проделывали этот путь вместе… - Всего несколько раз… - Вы уверены в этом? - Иногда случалось, конечно… - И вы расставались с отцом у места его службы? - Да, неподалеку… На углу… - Так что у вас никогда не возникало никаких подозрений? Он тихонько попыхивал своей трубкой и с самым невинным видом смотрел в это юное личико, на котором теперь отражалось такое смятение и тревога. - Я уверен, что столь молодая особа, как вы, не позволит себе говорить неправду полиции… Вы хорошо понимаете, что это могло бы кончиться для вас неприятностями, тем более в такую минуту, когда мы делаем все от нас зависящее, чтобы разыскать убийцу вашего отца. - Да, мосье. Она достала из сумочки носовой платок, приложила его к глазам и тихо всхлипнула, вот-вот готовая расплакаться по-настоящему. - У вас красивые серьги… - Ах, мосье… - Нет, действительно, очень красивые. Разрешите? Право, можно подумать, что у вас уже есть поклонник. - О, что вы, мосье! - Они золотые, и эти два граната в них - настоящие. - Нет, мосье… Мама тоже думала, что настоящие, но… - Но? - Я ей сказала, что нет… - Потому что вы купили эти серьги сами? - Да, мосье. - Значит, вы не отдавали жалованья родителям? - Отдавала, мосье. Но было решено, что деньги за сверхурочные я буду оставлять себе… - И сумочку вы себе тоже купили сами? - Да, мосье. - Скажите-ка мне, голубушка… Она удивленно подняла голову, и Мегрэ рассмеялся. - Ну, хватит. - Что хватит, мосье? - Морочить мне голову! - Честное слово… - Простите, минутку… Алло! Коммутатор? Дайте мне магазин стандартных цен на улице Реомюр… Да… - Погодите, мосье… Он сделал ей знак замолчать, и она залилась слезами. - Алло… Магазин? Не могли бы вы соединить меня с директором?.. Ах, это вы сами?… Говорят из сыскной полиции… Мы хотели бы получить у вас сведения об одной вашей продавщице… Мадемуазель Франсине Трамбле… Да, будьте любезны… Как? Уже три месяца? Благодарю вас… Возможно, я днем к вам заеду… Он обернулся к девушке: - Ну вот, мадемуазель! - Я бы и так вам призналась… - Когда? - Я хотела набраться храбрости… - Как это произошло? - А вы маме не скажете?.. Ведь это я из-за нее не хотела говорить… Опять пойдут слезы и причитания… Если бы вы знали маму!.. Я вам уже говорила, что иногда мы ездили в метро вместе с отцом… Он с самого начала был против того, чтобы я поступила на работу, и особенно в этот магазин… Понимаете? Но мама настояла: она говорила, что мы не настолько богаты, что она и так еле концы с концами сводит, а это такой удачный случай… Она меня сама повела к директору… Ну, вот… А месяца три назад я утром ушла из дому без денег и спохватилась только на углу улицы Сантье, когда попрощалась с отцом… В тот день мама поручила мне зайти в несколько магазинов… Я побежала за папой… Но он прошел мимо дома "Куврэр и Бельшас" и затерялся в толпе… Я подумала, что ему нужно купить сигарет или еще что-нибудь… Я очень торопилась… И я пошла к себе в магазин… Днем я улучила свободную минутку и решила сбегать к отцу на работу… Там мне сказали, что он уже давно у них не служит… - И вечером вы все ему рассказали? - Нет… На следующий день я пошла за ним… Он направился в сторону Сены. По дороге получилось так, что он оглянулся и увидел меня… Тогда он сказал: "Тем лучше"… - Что значит: "Тем лучше"? - Ему не нравилось, что я работаю в магазине. Он объяснил мне, что ему уже давно хотелось забрать меня оттуда… Он сказал, что устроился на другое место и оно гораздо лучше, чем прежнее, потому что теперь ему не надо сидеть целый день в четырех стенах… Тогда он и повел меня в магазин и купил мне эти сережки… "Если мать станет спрашивать, откуда они у тебя, скажи, что это поддельные"… - Ну, а потом? - Я ушла с работы, но маме я ничего не сказала. В дни получки отец давал мне деньги, которые я раньше получала в магазине. Иногда мы с ним встречались в городе и ходили вместе в кино или в ботанический сад… - А чем ваш отец занимался в течение дня, вы не знаете? - Нет… Но я хорошо понимала, почему он ничего не говорит матери… Если бы он стал ей давать больше денег, ничего бы не изменилось… В доме был бы все тот же беспорядок… Это трудно объяснить, но если бы вы у нас пожили, вы поняли бы… Мама неплохой человек, но… - Благодарю вас, мадемуазель. - Вы с ней будете об этом говорить?.. - Пока еще не знаю… Скажите, пожалуйста, вам не случалось видеть отца в обществе какого-нибудь другого человека? - Никогда. - Он никогда не давал вам никакого адреса? - Мы всегда встречались где-нибудь около Сены, у Нового моста или у моста Искусств. - Последний вопрос: во время этих встреч он бывал одет так же, как обычно, то есть в ту же одежду, которую носил у вас дома, на улице Де-Дам? - Однажды, это было только один раз, недели две назад, он пришел в сером костюме, которого раньше я на нем не видела, потому что дома он никогда в нем не появлялся. - Благодарю вас… Вы, разумеется, ни с кем об этом не говорили? - Ни с кем. - А нет у вас дружка где-нибудь по соседству? - Клянусь вам… Он был доволен, хотя причин для этого не было: дело не только не прояснялось, но, наоборот, запутывалось. Возможно, он был рад, что интуиция не подвела его и ночная догадка подтвердилась? А может быть, причина была в том, что он уже "заболел" своим беднягой Трамбле, который столько лет умудрялся водить за нос эту зловеще унылую Жюльетту и скрывать от нее свою вторую жизнь? - Люка, вели войти этому господину… Теодор Жюсьом, продавец птиц с Луврской набережной в Париже. - Я пришел в связи с фотографией… - Вы узнали убитого? | 
