– Нет, скорее озабоченным… Больше всего он боялся, как бы его имя не попало на страницы газет… Он все твердил, что это нанесет большой урон его делам, что его кабаре спокойные, там всегда тихо и мирно, и если о нем заговорят в связи с каким-то там грязным делом, он от этого уже не оправится… – Верно… – подтвердил Антонио, вставая. И добавил: – Я больше не нужен вам?.. Сейчас мне надо быть с сестрами и матерью: ведь они в таком состоянии… Вскоре послышался шум мотора, и красный лимузин устремился в сторону Нового моста. Мегрэ не спеша пригубил аперитив, искоса взглянул на Люка, вздохнул: – Тебя ждут где-нибудь? – Нет… Я рассчитывал… – Позавтракаем здесь? – И так как Люка согласился, заключил: – Вот и хорошо, посидим вдвоем… Я позвоню жене… А ты пока можешь распорядиться… – Вам заказать макрель? – И говяжью печенку в пергаменте… Именно запах говяжьей печенки больше всего соблазнял Мегрэ, как, впрочем, и вся атмосфера бара, куда он не заглядывал уже много недель. Дело Мазотти не представляло особой важности, и до сих пор Люка занимался им один. Никого, кроме обитателей Монмартра, не интересовала смерть Мазотти. Каждому понятно: если сводят счеты, это всегда чем-нибудь кончается, иногда – новым сведением счетов… Преимущество ведения подобных дел состоит в том, что ни прокуратура, ни судебные следователи не понукают без конца полицию. Правильно говаривал один магистрат: "В сущности, это значит, что на одного меньше придется держать годами в тюрьме…" Мегрэ и Люка подкреплялись, беседуя. Мегрэ поподробнее расспросил об Эмиле Буле и в конце концов заинтересовался этим любопытным человечком. Сын нормандского рыбака, Эмиль в шестнадцать лет завербовался посыльным в Трансатлантическую компанию. Это было до войны. На борту "Нормандии" он плавал через океан и в то время, когда началась оккупация Франции, находился в Нью-Йорке. Как он, тщедушный и маленький ростом, был принят в американский военно-морской флот? Он прослужил в нем всю войну, а затем вернулся на работу в компанию, на сей раз в качестве помощника метрдотеля на борту "Иль-де-Франс". – Знаете, патрон, почти все они – кто больше, кто меньше – мечтают когда-нибудь завести собственное дело, и Буле тоже после двух лет супружеской жизни купил в Гавре бар, который не замедлил превратить в дансинг… Как раз в это время входил в моду стриптиз, и, судя по всему, Буле быстро набил себе кубышку… Еще до несчастного случая и гибели жены у него было намерение открыть дело в Париже… – А дансинг в Гавре он продал? – Передал его управляющему… – Одному из своих старых товарищей по "Иль-де-Франс"… А в Париже купил "Лотос", который в то время не процветал, как ныне… Это было второразрядное кафе, ловушка для туристов, одно из тех заведений, что встречаешь на каждом шагу на улочках вокруг площади Пигаль… – Где он познакомился с сестрой Антонио? – В "Лотосе"… Она служила там гардеробщицей… Ей было всего восемнадцать лет… – Чем в это время занимался Антонио? – Работал на автомобильном заводе Рено… Он приехал во Францию первым… Позже вызвал мать и сестер… Они жили в квартале Жавель… – Получается, Эмиль женился вроде как бы на всей семье… Ты побывал у него дома? – Нет… Я заглянул в "Лотос" и в другие его кабаре, но не думал, что надо зайти к нему на квартиру… – Ты убежден, что не он убил Мазотти? – Зачем ему было убивать?.. Ведь он выигрывал партию… – Возможно, он боялся… – Никто на Монмартре не думает, что это – дело его рук… Они молча выпили кофе, но от кальвадоса, который, как обычно, хотел поднести ему хозяин, Мегрэ отказался. Он выпил два аперитива, затем побаловал себя бокалом пуйи и, когда шел с Люка в уголовную полицию, был весьма доволен собой. У себя в кабинете он снял пиджак, ослабил узел галстука и углубился в административные досье. Речь шла ни больше ни меньше! – о реорганизации всех служб, от него ждали докладную по этому поводу, и он составлял ее, словно прилежный ученик. Всю вторую половину дня его мысли то и дело возвращались к Эмилю Буле, к маленькой монмартрской империи, которую основал бывший служащий Трансатлантической компании, к молодому итальянцу и его красной машине, к квартире на улице Виктор-Массе, где жили три женщины с детьми. За это время Люка обзвонил больницы и полицейские участки, повсюду разослал приметы Эмиля Буле, но и к концу рабочего дня розыск не дал никаких результатов. Вечер был почти такой же теплый, как и день. Мегрэ пошел с женой прогуляться и около часа провел за кружкой пива на террасе на площади Республики. Разговаривали они главным образом об отпуске. Многие прохожие несли пиджаки на руке; большинство женщин были в цветастых хлопчатобумажных платьях. Следующий день был четверг. Еще один лучезарный день. В ночных донесениях имя Эмиля Буле не упоминалось, у Люка новостей не было. Часов в одиннадцать разразилась гроза, сильная, но короткая, после которой от булыжной мостовой поднимался пар. Мегрэ съездил домой позавтракать, потом снова углубился в досье. И вечером, когда он покидал набережную Орфевр, о судьбе тщедушного владельца кабаре все еще не было никаких известий, Люка впустую провел на Монмартре весь день. – Весьма вероятно, патрон, что последним Эмиля видел Бубе по прозвищу Микей, он уже много лет служит в "Лотосе" швейцаром… Так вот, Микей говорит, что ему помнится, будто Буле с улицы Пигаль свернул на Нотр-Дам-де-Лоретт, как если бы собрался пойти в "Сен-Троп", но тогда он не придал этому значения… Я еще схожу на Монмартр сегодня вечером, когда все будут на своих местах… Мегрэ и не ожидал, что Люка узнает что-нибудь большее. В девять часов утра в пятницу Мегрэ, закончив просмотр ежедневных донесений, вызвал Люка к себе. – Его нашли, – объявил он, раскуривая трубку. – Живой? – Мертвый. – На Монмартре? В Сене? Мегрэ протянул ему донесение XX округа полиции. В нем сообщалось, что на улице Рондо, идущей вдоль кладбища Пер-Лашез, на рассвете обнаружен труп. Тело лежало поперек тротуара, неподалеку от насыпи железной дороги. Человек был одет в темно-синий костюм, в бумажнике, кроме небольшой суммы денег, нашли удостоверение личности на имя Эмиля Буле. Люка нахмурился, поднял голову. – Я вот думаю… – Читай дальше… Продолжение и впрямь еще больше удивило инспектора. В донесении уточнялось, что тело, привезенное в Институт судебной экспертизы, уже находилось в начальной стадии разложения. В той части улицы Рондо, которая кончается тупиком, ясное дело, не бывает много прохожих. Однако труп не мог бы в течение двух дней, даже в течение нескольких часов оставаться на тротуаре незамеченным. – Что ты думаешь об этом? – Любопытно… – Ты дочитал до конца? – Осталось несколько строчек… Эмиль Буле исчез в ночь со вторника на среду. Судя по состоянию трупа, он, очевидно, в ту же ночь и был убит. С тех пор прошло двое суток, двое суток жары. Трудно себе представить причину, по которой убийца или убийцы все это время хранили труп у себя. – Но последнее еще более странно! – воскликнул Люка, кладя донесение на стол. Да, действительно, самым странным было то, что, судя по предварительному освидетельствованию, убийство было совершено не с помощью огнестрельного оружия и даже не с помощью ножа. Насколько можно было судить об этом до вскрытия, Эмиль Буле был задушен. Ни Мегрэ, ни Люка, хотя оба они многие годы прослужили в полиции, не могли припомнить ни одного случая, когда убийство на Монмартре было бы совершено путем удушения. Каждый квартал Парижа, каждая социальная прослойка имеет, если можно так выразиться, свой способ убивать и свой способ кончать жизнь самоубийством. Есть улицы, где выбрасываются из окна, улицы, где отравляются угарным или бытовым газом, улицы, где травятся снотворным… Известны кварталы, где чинят расправу с помощью ножа, кварталы, где пользуются дубиной, и кварталы, такие, как Монмартр, где господствует огнестрельное оружие. Но маленький владелец ночных кабаре был не только задушен: в течение двух дней и трех ночей убийца прятал труп. Мегрэ уже открывал стенной шкаф, чтобы достать оттуда пиджак и шляпу. – Пойдем туда! – ворчливо сказал он. Наконец-то у него появился повод отложить нудную административную работу. Чудесным июньским утром, которое освежал легкий ветерок, двое мужчин направились в Институт судебной экспертизы. Глава 2
Розовые корпуса института на набережной Рапе походили скорее на фармацевтическую лабораторию, что ли, чем на старинный морг, расположившийся под огромными башенными часами Дворца правосудия. – За окошком, в светлом кабинете, Мегрэ и Люка увидели какого-то служащего, который тотчас узнал их и сказал с заискивающей улыбкой: – Я полагаю, вы по поводу того типа с улицы Рондо? Электрические часы над его головой показывали пять минут одиннадцатого, в окно были видны баржи, пришвартованные к причалам перевалочных складов на другой стороне Сены. – Здесь уже ожидает один человек, – продолжал служащий, которому явно хотелось поговорить. – Кажется, какой-то родственник. – Он назвал себя? – Я спрошу у него фамилию, когда он опознает труп и будет подписывать акт… Этот служащий имел дело с трупами только номинально, по регистрационным карточкам. – Где он? – В зале ожидания… Вам тоже придется запастись терпением, господин комиссар. У доктора Мореля работа в самом разгаре… Коридор был белый, выложенный светлыми плитками, зал ожидания – тоже светлый, с покрытыми лаком двумя скамьями и стульями, с огромным столом, на котором не хватало только иллюстрированных журналов, чтобы почувствовать себя в приемной зубного врача. Выкрашенные масляной краской стены были голые, и Мегрэ уже успел подумать, какого рода картины или гравюры было бы уместно повесить здесь. Антонио сидел на одном из стульев, зажав ладонями подбородок, и хотя он и сейчас выглядел красавчиком, лицо его было немного опухшим, как у человека, который недоспал, да и румянец на его щеках поблек. Когда полицейские вошли, Антонио встал. – Вы его видели? – спросил он. – Еще нет. – Я тоже. Жду уже больше получаса. Удостоверение личности – Эмиля, это точно, мне показали… – Кто? – Какой-то инспектор, у него такое смешное имя… Постойте… Морник?.. Борник?.. – Да, Борник… Мегрэ и Люка переглянулись. Этот Борник из XX округа никогда своего не упустит. В районных комиссариатах их было несколько таких, – и не только инспектора, но и кое-кто из комиссаров, которые упорно соперничали с уголовной полицией, считая делом чести опередить ее. О том, что труп найден, Мегрэ узнал из донесения, а ведь с той минуты, как это произошло, полицейские из XX округа не сидели без дела. Именно для того, чтобы оградить уголовную полицию от их чрезмерного усердия, Мегрэ уже давно работал над проектом реорганизации всей службы. – Как вы думаете, доктор еще долго там провозится? Женщины совсем потеряли голову… – Кто их известил?.. Борник?.. – Еще не было и восьми утра. Они только встали и занимались детьми. Он спросил: "Кто из вас Марина Буле?" Потом протянул моей сестре удостоверение личности… "Это удостоверение вашего мужа? Вы узнаете его на фотографии? Когда вы видели его в последний раз?" Представляете себе эту сцену? Ада тут же позвонила мне домой. Я спал. У меня не было времени не только позавтракать, но даже выпить чашку кофе. Через несколько минут я уже приехал на улицу Виктор-Массе, и, честное слово, инспектор словно бы подозревал меня… "Кто вы такой?" "Шурин…" "Этой дамы?" "Нет, естественно. Ее мужа…" – Антонио с трудом сдерживал негодование. – Мне пришлось долго спорить, прежде чем я добился разрешения опознать труп вместо сестры. Да еще она упрямо твердила, что пойдет вместе со мной. Но я подумал, не надо ей идти, и заставил остаться дома… Он нервно закурил. – Инспектор не сопровождал вас сюда? – Нет. Похоже, у него было другое дело. Он сказал мне, что здешний служащий даст мне заполнить и подписать бумагу… Помолчав немного, он добавил: – Как видите, я имел повод для беспокойства. А ведь позавчера вы слушали меня с таким видом, будто не верили мне… Улица Рондо, где это? – У кладбища Пер-Лашез… – Я тех мест не знаю. Что это за квартал? Дверь открылась. Доктор Морель в белом халате, в шапочке и с болтающейся под подбородком марлевой маской поискал глазами комиссара. – Меня предупредили, что вы ждете меня, Мегрэ… Хотите пройти?.. Он провел их в зал, свет туда проникал только сквозь матовые стекла, вдоль стен тянулись металлические ящики, словно в какой-нибудь канцелярии, с той лишь разницей, что были они необычно велики. Труп, накрытый простыней, лежал на столе-каталке. – Пусть лучше сначала опознает его шурин, – сказал комиссар. Привычным движением руки с лица покойного была приподнята простыня. Оно заросло рыжеватой, как и его волосы, щетиной длиною почти в сантиметр. Кожа была синеватая, на левой щеке явственно выступал шрам, о котором Антонио рассказал комиссару в "Дофине". Тело под простыней казалось совсем маленьким и худым. – Это точно он? – Да, он, точно… Чувствуя, что итальянца мутит, Мегрэ отослал его вместе с Люка в контору – выполнить формальности. – Можно убрать? – спросил доктор, делая знак служителю в сером халате, который уже выдвинул один из ящиков. – Вы пройдете со мной, Мегрэ? Они вошли в кабинет, в углу которого находился умывальник, и доктор, не прерывая разговора, тщательно вымыл руки, лицо, снял белый халат и стал похож на обычного человека. – Я полагаю, до моего официального заключения вы хотите услышать от меня предварительное суждение?.. Еще необходимо, как обычно, сделать кое-какие анализы, на это уйдет несколько дней… Единственное, что я могу сказать вам сейчас, – на теле нет следов ранений… Покойный был удушен или, если точнее… Морель колебался, словно он сам был не совсем уверен в своих предположениях. – Это ведь пока приватно, правда?.. В официальном заключении я не буду столь категоричен… Если бы мне пришлось воссоздавать картину убийства исходя из того, что покойного удушили, я сказал бы так: на него напали сзади, обхватили рукой его шею и резким движением сдавили с такой силой, что даже сломали один из шейных позвонков. Короче говоря – смертельный удар… – Он стоял? – Стоял или в крайнем случае сидел… Я думаю, скорее стоял и не ожидал нападения… Это не было борьбой в прямом смысле слова… Он не защищался… Я тщательно обследовал его ногти и не обнаружил под ними ни шерстинки, а они были бы, если б он хватался за одежду напавшего, не обнаружил ни крови, ни волосков… На его руках нет ни единой царапины… Кто он? – Владелец ночных заведений… Что вы думаете относительно даты его смерти? – С тех пор, как этот человек умер, прошло по меньшей мере двое суток, но не более трех, и, опять же пока приватно, без ручательства, добавлю еще одну деталь: по моему мнению, сначала труп прятали в каком-то помещении… Сегодня вечером вы получите предварительное заключение… Вошел Люка. – Он подписал акт… Что с ним делать?.. Я пошлю его на улицу Виктор-Массе? Мегрэ знаком показал, что не возражает, потому что ему еще нужно было осмотреть одежду Эмиля и содержимое его карманов. Позднее, сегодня же, это сделают еще раз, но уже в лаборатории, на более научной основе. Одежда и вещи покойного находились в другой комнате – кучкой лежали на столе. Темно-синий костюм был абсолютно целый, даже не очень запыленный. Без малейших следов крови. И помят лишь слегка. Черные ботинки сияли, как у человека, который только что вышел из дому, но на коже виднелись две свежие царапины. Мегрэ мог бы держать пари, что преступление было совершено не на улице, а в помещении и что от тела избавились, подкинув его на улицу Рондо, только сегодня на рассвете. Откуда его привезли? Для этого почти наверняка воспользовались машиной. По тротуару его не волокли. Содержимое карманов в какой-то мере разочаровывало. Эмиль Буле курил? Что-то непохоже. Во всяком случае, не было ни трубки, ни сигарет, ни зажигалки, ни спичек. И ни крошки табаку, а ведь его всегда находят в глубине карманов курильщиков. Золотые часы. В бумажнике пять купюр по сто новых франков, три купюры по пятьдесят. Небрежно сунутые десятифранковые купюры в одном из карманов, в другом – горстка монет. Связка ключей, перочинный нож, смятый носовой платок и еще один, аккуратно сложенный, в наружном кармашке. Маленькая коробочка с аспирином и мятными конфетами. Люка, опорожняя бумажник, вдруг воскликнул: – Ну вот! Моя повестка… Повестка, по которой Эмилю Буле было бы весьма трудно явиться! – Я думал, что он обычно носил с собой автоматический пистолет, – пробормотал Мегрэ. | 
