- Вчера занятий не было. А сегодня утром должен приехать автобусом из Ла-Рошели заместитель. Он будет ночевать у нас, в задней комнате, поскольку вы занимаете переднюю. Мегрэ поднялся к себе наверх как раз в ту минуту, когда автобус остановился на площади и из него вышел молодой человек скромного вида, с большим чемоданом в руке. По всей вероятности, это был учитель. Поставив на крышу свои корзинки, женщины уселись внутри автобуса. В дверь постучала Тереза: - Горячая вода, господин комиссар! Глядя в сторону, Мегрэ спросил словно между прочим: - Ты тоже думаешь, что Гастен убил Леони? Прежде чем ответить, она оглянулась на полуоткрытую дверь и прошептала: - Не знаю. - Ты не веришь этому? - На него это не похоже. Но здесь, видите ли, все хотят, чтобы убийцей был он. Теперь он прекрасно понимал, что необдуманно взялся за трудное, почти неразрешимое дело. - Кто был заинтересован в смерти старухи? - Не знаю. Говорят, что она лишила наследства свою племянницу, когда та вышла замуж. - Кому же достанутся ее деньги? - Наверно, приходскому совету. Она часто меняла свое завещание… А может быть, Марии-польке… - Тереза! - позвал ее хозяин снизу, как и вчера вечером. Не следовало ее задерживать больше. Помель был, по-видимому, недоволен. Возможно, он ревновал. Или просто боялся, что она слишком много расскажет комиссару. Когда Мегрэ спустился вниз, молодой учитель уже завтракал и, завидев комиссара, с любопытством посмотрел на него. Что прикажете вам подать, господин комиссар? - Есть у вас устрицы? - При мертвой зыби их не бывает. - И сколько это продлится? - Дней пять-шесть. С самого отъезда из Парижа он мечтал об устрицах, но, видимо, ему так и не удастся их отведать. - У нас есть суп. Можно также приготовить вам яичницу с ветчиной. Есть он ничего не стал, только выпил у порога гостиницы вторую чашку кофе, разглядывая залитую солнцем площадь и два серых силуэта, которые мелькали за стеклами кооператива Шаранты. Он раздумывал, стоит ли разрешить себе выпить стаканчик белого вина, чтобы перебить вкус этого ужасного кофе, когда поблизости раздался веселый возглас: - Комиссар Мегрэ? Какой-то маленький, щупленький и очень подвижный человечек с молодым лицом и задорным взглядом, хотя ему уже перевалило за сорок, решительно протянул ему руку. - Доктор Брессель, - представился он. - Лейтенант сказал мне вчера, что вас ждут. Я пришел предложить вам свои услуги, прежде чем я начну прием. Через час у меня в приемной будет уйма народу. - Не выпьете ли вы чего-нибудь? - С удовольствием, но только у меня. Это совсем рядом. - Я знаю. Мегрэ пошел вслед за ним в дом, сложенный из серого камня. Все остальные дома в деревне были побелены: одни ослепительно белые, другие слегка кремовые, а розовые черепичные крыши придавали всей деревне веселый вид. - Входите! Что бы вы хотели выпить? - С самого отъезда из Парижа я мечтаю об устрицах и местном белом вине, - признался Мегрэ. - Что касается устриц, то мне уже сказали, что я должен о них забыть. - Арманда! - позвал доктор. - Подай нам бутылку белого вина. Ту самую, из красного шкафчика… И, распорядившись, пояснил Мегрэ: - Арманда - моя сестра. С тех пор как я овдовел, она ведет мое хозяйство. У меня два сына, один учится в лицее в Нуаро, второй на военной службе. Ну, как вам нравится Сент-Андре?.. - У него было такое выражение лица, будто все его забавляло. - Я совсем забыл, что вам вряд ли удалось много увидеть. Постойте! В качестве образчика вы уже видели этого пройдоху Помеля, который раньше работал на ферме, а потом женился на вдове - владелице "Уютного уголка". Она была на двадцать лет старше Луи и любила выпить. А так как она была ревнива как черт и деньги принадлежали ей, то он убивал ее малыми дозами вина. Вам понятно? Он давал ей вино с утра, и частенько сразу же после завтрака она укладывалась в постель. Так она протянула семь лет. Печень ее превратилась в камень, и наконец он смог ей устроить пышные похороны. После этого он сменил несколько служанок. Они уходили от него одна за другой, и только Тереза все еще держится… В комнату вошла сестра доктора - скромная, незаметная женщина. Она внесла на подносе бутылку и два хрустальных стакана. Мегрэ показалось, что она здорово смахивает на служанку кюре. - Моя сестра. Комиссар Мегрэ. Уходя, она пятилась назад, и это как будто тоже забавляло доктора. - Арманда никогда не была замужем. Я почти уверен, что всю жизнь она ждала, когда я стану вдовцом. Сейчас у нее есть, в конце концов, свой дом и она может баловать меня так, как она баловала бы своего мужа. - Что вы можете мне сказать о господине Гастене? - Неудачник. - Почему? - Потому что дело, которому он служит, заранее обречено на провал, а подобные люди - всегда неудачники. Никто их за это не уважает. Он пытается научить чему-нибудь банду юных шалопаев, которых их родители предпочли бы держать на ферме. Он даже пытался заставить их мыться. Был, помнится, такой случай: он отослал домой одного ученика с удивительно грязной и вшивой головой… Через четверть часа прибежал разъяренный папаша и чуть не бросился на него с кулаками… - Его жена действительно больна? - По правде говоря, она не больна, но и не здорова. Видите ли, я сам не очень верю в медицину. Госпожа Гастен съедает сама себя. Она испытывает угрызения совести, с утра до вечера упрекая себя в том, что сделала мужа несчастным. - Из-за Шевассу? - Вы уже в курсе дела? Да, из-за Шевассу. Она его по-настоящему любила. Как говорится, всепоглощающая страсть… Увидев ее, вы просто не поверите этому, ибо это самая обыкновенная женщина, похожая на своего мужа как сестра на брата. По-видимому, в этом-то и кроется все несчастье. Они слишком похожи друг на друга. А Шевассу, грубый жизнелюбец, здоровый как бык, делал с ней все, что хотел. - Как она относилась к Леони Бирар? - Они видели друг друга только через окна, дворы и сады. Иногда Леони показывала ей, как и всем прочим, язык. Но самое удивительное во всей этой истории, пожалуй, то, что здоровенная Леони была убита маленькой пулей, пущенной из детского ружья… Есть и еще невероятные совпадения. Пуля попала именно в ее левый глаз, которым она ничего не видела вот уже много лет. Что вы на это скажете? Доктор поднял стакан. Легкое сухое вино с зеленоватым отливом отдавало особым привкусом местных виноградников. - За ваше здоровье! Все они будут ставить вам палки в колеса. Не верьте ничему, что будут вам говорить родители или их дети. Приходите ко мне, как только пожелаете, и я сделаю все от меня зависящее, чтобы помочь вам. - Бы их не любите? В глазах доктора промелькнула усмешка, и он произнес: - Я их просто обожаю, но они такие нудные! Глава 3
Опять Шевассу
Распахнутая дверь мэрии выходила прямо в коридор с белыми, свежевыкрашенными маслом стенами, на которых были приколоты кнопками разные административные объявления. Некоторые из них - например, объявление о срочном заседании муниципального совета - были написаны от руки круглым почерком. Возможно, писал их сам учитель. Серый пол, выложенный плитками, такая же серая деревянная мебель… Дверь направо вела, очевидно, в зал заседаний, где стояли бюст Марианны[1] и флаг, а полуоткрытая дверь налево - в канцелярию. В пустой комнате стоял запах выкуренных сигар. Лейтенант Даньелу, превративший в последние дни канцелярию в свой главный штаб, еще не приходил. На другом конце коридора, как раз напротив входной двери, была раскрыта настежь двустворчатая дверь, ведущая во двор, в самой середине которого росла липа. Там же, во дворе, приютилось низкое здание школы; в трех его окнах виднелись лица мальчишек и девчонок, а позади них - новый учитель, которого комиссар Мегрэ уже видел в гостинице. Всюду царила тишина, и лишь из кузницы доносились частые удары молота о наковальню. В глубине двора виднелись дощатые изгороди, зеленеющие сады с распускающейся сиренью, белые и желтые домики, раскрытые всюду окна… Мегрэ свернул налево и направился к дому учителя Гастена. Когда он поднял руку и хотел уже постучать в дверь, она неожиданно отворилась, и Мегрэ очутился на пороге кухни. Там, склонившись над тетрадью, сидел за столом, покрытым клеенкой, мальчуган в очках. Оказалось, что дверь ему отворила мадам Гастен. Она увидела в окно, как он остановился во дворе, посмотрел по сторонам и медленно направился к ним. - Я еще вчера узнала о вашем приезде, - сказала она, отступая в сторону, чтобы пропустить его. - Входите, господин комиссар. Если бы вы только знали, как я вам рада! - Она вытерла мокрые руки о передник и обратилась к сыну, который так и не поднял головы и вроде бы не замечал посетителя: - Жан-Поль, почему ты не поздоровался с господином комиссаром? - Здравствуйте. - Поднимись в свою комнату. Кухня была очень маленькая, и, несмотря на раннее утро, в ней было необыкновенно чисто и уютно. Юный Гастен молча взял книгу и, пройдя по коридору, стал подниматься по лестнице. - Проходите сюда, господин комиссар. Они прошли через коридор в комнату, служившую гостиной, которой, видимо, никогда не пользовались. У стены стояло пианино, круглый дубовый стол, кресла с кружевными салфеточками под голову, на стенах висели фотографии, и всюду были расставлены разные безделушки. - Садитесь, пожалуйста. В доме было четыре комнаты, но все такие маленькие, что Мегрэ сразу же почувствовал себя огромным, нескладным, и, может, поэтому ему показалось, что он попал внезапно в нереальный мир. Ему говорили, что мадам Гастен похожа на мужа, но он никогда бы не подумал, что настолько. Их действительно можно было принять за брата и сестру. Такие же жидкие, неопределенного цвета волосы, какое-то вытянутое вперед лицо, светлые близорукие глаза… И ребенок, в свою очередь, был некоей искаженной копией собственных родителей. Интересно знать, что он там, наверху, делает: подслушивает их разговор или опять уткнулся в тетрадь? Ему было тринадцать лет, а выглядел он маленьким старичком или, точнее, человеком вне возраста. - Я запретила ему идти сегодня в школу, - объяснила мадам Гастен, закрывая дверь. - Мне кажется, что так будет лучше. Вы же знаете, как жестоки бывают дети… Если бы Мегрэ поднялся, то наверняка бы заполнил всю комнату, поэтому он неподвижно сидел в кресле, жестом пригласив собеседницу последовать его примеру: слишком уж было утомительно смотреть на нее снизу вверх. Угадать ее возраст было почти невозможно. Точь-в-точь как у сына. Мегрэ знал, что ей не больше тридцати четырех лет, но ему редко приходилось видеть женщину, настолько лишенную всякой женственности. Под платьем какого-то унылого цвета угадывалось тощее, изможденное, чуть сгорбившееся тело. Кожа у нее в деревне не загорела, а приобрела сероватый оттенок. Даже голос был какой-то устало-погасший. Она попыталась улыбнуться, робко протянула руку и, взяв Мегрэ за плечо, еле слышно произнесла: - Я так вам благодарна, что вы ему поверили! Он не мог ей признаться, что и сам еще не знает, почему он вдруг решил поехать сюда: может, в этом повинно весеннее солнце над Парижем, а может, воспоминание об устрицах и белом вине… - Если бы вы только знали, господин комиссар, как я себя упрекаю! Ведь это я виновата во всем, что здесь произошло. Я испортила жизнь и ему, и нашему сыну… Я стараюсь искупить свою вину. Я ведь очень сильная… Он испытывал примерно такое же чувство неловкости, как если бы пришел невзначай в дом, где лежал покойник, и не знал бы, что сказать. Он попал в особую среду, в своего рода одинокий особняк, вокруг которого кипели и клокотали деревенские страсти. Все трое - Гастен, его жена и их сын - настолько отличались от всех прочих обитателей, что комиссар хорошо понимал, почему здешние крестьяне не доверяют им. - Я не знаю, чем все кончится, - продолжала она, вздохнув, - но я не могу поверить в то, что суд может приговорить невиновного. Это такой необыкновенный человек! Вы видели его, однако вы его не знаете… Скажите, как он чувствовал себя вчера вечером? - Хорошо. И очень спокойно. - Правда, что ему надели наручники на перроне? - Нет. Он сам пошел за двумя полицейскими. - И много было там народу? - Все прошло тихо и незаметно. - Как вы думаете, может, ему что-то нужно? У него ведь слабое здоровье. Он не из крепышей… Она не плакала. Она, наверно, столько пролила в жизни слез, что больше их и не осталось. У окна, как раз над ее головой, висела фотография молодой девушки, почти толстушки, и Мегрэ не мог оторвать от нее глаз, спрашивая себя: неужели она и в самом деле была когда-то такой - со смеющимися глазами и с ямочками на щеках?.. - Да, - вздохнула она, - тогда я была молода… Рядом с этой фотографией висела другая - фотография Гастена. Он почти не изменился, с той только разницей, что тогда он носил довольно длинные волосы, как у художников, и, конечно, писал стихи. - Вам уже рассказали? - пробормотала она, бросив настороженный взгляд на дверь. И он почувствовал, что именно об этом она и хотела рассказать, что именно об этом она и думала с тех пор, как он приехал, что именно это и было для нее самым важным. - Вы говорите о том, что произошло в Курбевуа? - Да, о Шарле… Спохватившись, она покраснела, как будто произнесла запретное имя. - Шевассу? Она утвердительно кивнула. - Я все еще спрашиваю себя, как это могло случиться. Я столько выстрадала, господин комиссар!.. И я хотела бы, чтобы мне объяснили! Видите ли, я не плохая женщина. Я познакомилась с Жозефом, когда мне было пятнадцать лет, и сразу же поняла, что выйду за него замуж. Мы вместе готовили нашу будущую жизнь. Мы оба решили, что будем учить детей. - Эту мысль подал вам он? - Думаю, что да. Он умнее меня. Это человек с головой. Но он очень скромен, и люди не всегда это понимают. Мы получили наши дипломы в один и тот же год и поженились; с помощью влиятельной кузины мы оба получили назначение в Курбевуа. - Вы полагаете, что все это имеет отношение к тому, что здесь произошло во вторник? Она взглянула на него с удивлением. Ему не следовало было прерывать ее, так как она могла растеряться и стать в тупик. - Во всем виновата я… - Нахмурившись, она постаралась пояснить свои слова: - Если бы не случилось того, что было в Курбевуа, мы не приехали бы сюда. Там Жозеф пользовался общим уважением, ибо городские жители куда более современны, нежели здешние. Он преуспевал там. У него было будущее. - А вы? - Я тоже. Он помогал мне, давал советы. А потом наступил день, когда я будто сошла с ума. Я и теперь себя спрашиваю: что же тогда со мной случилось? Ведь я не хотела этого, боролась с собой. Даже дала себе клятву, что никогда не позволю поступить так… А когда приходил Шарль… - Она снова покраснела, будто боясь, что рассказ ее неприятен Мегрэ. - Простите меня… Я не думаю, что это была любовь… ведь я люблю и всегда любила Жозефа. Я была как в лихорадке и забывала обо всем на свете, даже о нашем сыне, который был еще крошкой… Я могла его бросить, господин комиссар. Я и в самом деле надумала бросить их обоих и уехать куда глаза глядят… Вы понимаете меня? Он не решился сказать ей, что история ее весьма банальна. Ведь ей так хотелось верить, что это что-то из ряда вон выходящее, что она должна истязать себя, упрекать, упрекать… - Мадам Гастен, вы католичка? - Да, до встречи с Жозефом я была католичкой, как и мои родители. Но он верит только в науку и в прогресс. Он ненавидит священников. - Вы перестали посещать церковь? - Да. - После того, что произошло? - Я не могла туда ходить. Мне казалось, что я предала бы его опять… Когда мы приехали сюда, я думала, что мы сможем начать новую жизнь. Местные жители, как это всегда бывает в деревнях, смотрели на нас с недоверием. Но я была уверена, что в один прекрасный день они оценят достоинства моего мужа. Потом история в Курбевуа каким-то образом стала здесь известна, и даже ученики перестали его уважать. Я же говорила вам, что во всем виновата я… - Не случались ли у вашего мужа столкновения с Леони Бирар? - Случались… Ведь он секретарь мэрии, а эта женщина умела доводить людей до белого каления… Речь шла о пособии. Жозеф всегда был очень пунктуален. Он знает свой долг и отказывался подписывать липовые справки… - Она знала, что у вас произошло? - Как и все. - Она и вам показывала язык? - Когда я проходила мимо, она выкрикивала мне всякие грязные слова. Я старалась обходить ее дом стороной. Она не только высовывала мне язык, но и… Впрочем, это детали. И все-таки трудно поверить, что такая старая женщина… Да… Жозефу никогда не приходило в голову убить ее за все ее пакости. Он вообще никого не мог бы убить. Вы видели его. Это очень добрый человек, он хотел, чтобы все были счастливы… | 
