- В котором часу? - В наиболее подходящее для вас время. - Я обычно отдыхаю после обеда. В четыре вам удобно? - Очень. - Это на втором этаже. Правая дверь от лестницы. Руку Мегрэ дама не протянула. Неестественно выпрямившись, она двинулась к двери, словно боясь, что может упасть. - Тем не менее благодарю, что вы меня приняли, - проговорила она, не разжимая губ. И, бросив последний взгляд на комиссара, направилась к главной лестнице. Двое мужчин не отрывали друг от друга взгляда, как будто оттягивали тот момент, когда надо открыть рот и задать вопрос. Разница была в том, что Лапуэнт казался ошеломленным, а комиссара скорее можно было назвать сосредоточенным, правда, глаза у него хитро поблескивали. Он подошел к окну, распахнул его, набил трубку - выбрал он довольно тяжелую. У Лапуэнта кончилось терпение. - Что вы об этом думаете, шеф? Сотрудники Мегрэ редко отваживались задавать ему этот вопрос, так как чаще всего слышали в ответ ставшее привычным ворчание: "Я не думаю". Вместо этого, в свою очередь, последовал вопрос комиссара: - Об этой истории с исчезновением мужа? - Скорее о самой… Мегрэ раскурил трубку, встал перед окном и вздохнул, не отрывая глаз от залитых солнцем набережных: - Это необычная женщина. Продолжения не последовало. Комиссар решил не утруждать себя анализом собственных впечатлений и тем более переводом их в связную речь. Лапуэнт понял, что шеф смущен, и пожалел, что задал необдуманный вопрос. - Может быть, она сумасшедшая? - тем не менее пролепетал он. Комиссар, не говоря ни слова, исподлобья взглянул на него. Он постоял еще у окна, потом спросил: - Позавтракаешь со мной? - Охотно, шеф. Тем более что жена моя у своей сестры в Сен-Клу. - Минут этак через пятнадцать. Лапуэнт вышел, комиссар снял телефонную трубку и попросил соединить его с бульваром Ришар-Ленуар. - Это ты? - спросила его жена, когда он не успел еще открыть рта. - Я. - Могу поспорить: ты собираешься сообщить мне, что не придешь завтракать. - Ты выиграла. - Пивная "У дофина"? - Вместе с Лапуэнтом. - Новое дело? Прошло уже три недели, как Мегрэ закончил последнее серьезное расследование, и это желание пообедать на площади Дофина указывало в принципе на то, что ему доставляло удовольствие вновь вернуться к оперативной работе. Он как будто показывал кукиш префекту и министру внутренних дел, которым взбрело в голову заточить его в роскошном кабинете. - Да. - Я ничего не видела в газетах. - Газеты еще об этом не заговорили и, может быть, не заговорят. - Приятного аппетита. Мне тебе нечего предложить, кроме жареной сельди… Он на секунду задумался, потом, не отрывая взгляда от кресла, на котором сидела посетительница, повесил трубку. Ему казалось, что он видит ее вновь: комок нервов - тик, блестящие глаза. - Соедините-ка меня с мэтром Демезоном. Мегрэ знал, что в это время застанет адвоката дома. - Это Мегрэ. - Как поживаете? Опять какой-нибудь незадачливый убийца нуждается в защите? - Пока нет. Я только хочу вас кое о чем спросить. Знаете ли вы на бульваре Сен-Жермен нотариуса по имени Сабен-Левек? - Жерара? Конечно. Мы вместе изучали право. - Что вы можете сказать о нем? - Опять исчез? - Вы в курсе? - Все его друзья в курсе. Время от времени он увлекается какой-нибудь красоткой и на ночь или на несколько дней выпадает из жизни. У него ярко выраженная склонность к девицам, которых я называю полупрофессионалками - к стриптизным дивам, например, или наемным танцоркам из кабаре. - С ним это часто случается? - Насколько я знаю, раз десять в год… - Он серьезный нотариус? - Несмотря на то что на традиционного нотариуса он похож меньше всего на свете, он унаследовал одну из самых блестящих парижских клиентур, почти все Сен-Жерменское предместье. Одеваться он предпочитает в светлые тона, бывает, носит твидовые пиджаки в широкую клетку. Это очень веселый малый, жизнерадостный, бонвиван, что не мешает ему распоряжаться вверенным имуществом с исключительным чутьем. Я знаю многих его клиентов и клиенток, которые на него только что не молятся. - Жену его вы знаете? Возникло секундное замешательство. - Да. - Ну и что? - Это необычная женщина. Не хотел бы я с ней жить, да и Жерару, вероятно, этого не хочется, так как видится он с ней как можно реже. - Он с ней появляется где-нибудь? Аристократический квартал Парижа. - Не слыхал. Есть у нее приятели, приятельницы? - Тоже не знаю. - Любовники? - О ней я не слышал никаких сплетен. Большинство считает ее неврастеничкой или психопаткой. Она здорово пьет. - Я это заметил. - Я сказал вам все, что знаю. - Кажется, муж ее исчез месяц назад. - И никому не дал о себе знать? - Кажется, нет. Именно поэтому она забеспокоилась и явилась ко мне сегодня утром. - Почему к вам, а не в бюро по розыску пропавших? - Я спросил ее об этом же. Она ничего не ответила. - Обычно, если он пропадает на несколько дней, он перезванивается со своим старшим клерком, забыл, как его зовут. Вы разговаривали с ним? - Я обязательно встречусь с ним после обеда. Уже через несколько минут Мегрэ открыл дверь инспекторской и кивнул Лапуэнту. Тот довольно неуклюже поспешил к нему - он всегда чувствовал себя неловко в присутствии комиссара: Мегрэ был его богом. - Обойдемся без пальто, - пробурчал комиссар. - Здесь два шага. Сегодня утром он надел только демисезонный плащ, который висел на вешалке. Шаги гулко отдавались на мостовой. Приятно было вновь окунуться в атмосферу пивной "У дофина", в запахи кухни и спиртного. У стойки толпилось мною полицейских, которым Мегрэ приветственно помахал рукой. Они направились прямо в обеденный зал - он был уютный, с видом на Сену. Хозяин пожал им руки. - По рюмочке пастиса за приход весны? Мегрэ подумал и согласился. Лапуэнт последовал его примеру, и хозяин принес рюмки. - Новое дело? - Возможно. - Заметьте, я ни о чем не спрашиваю. Соблюдение тайны у нас гарантировано, и - ни гугу… Что скажете о говядине с рисом и шампиньонами? Мегрэ смаковал свой пастис - давненько он его не пробовал. На столе появились кое-какие закуски. - Я все думаю, разговорится ли она после обеда, когда меня там не будет? - Я тоже об этом думаю. Они спокойно пообедали и вынуждены были съесть по миндальному пирожному, приготовленному хозяйкой заведения, которая сама принесла их, предварительно вытерев руки о фартук. Было почти два часа дня, когда оба полицейских поднялись по главной лестнице уголовной полиции. - Кабинеты переоборудовали, - пробурчал, задыхаясь, Мегрэ, - а поставить лифт не додумались. Он прошел в кабинет, зажег трубку и принялся за разборку корреспонденции, проделывая это без особого энтузиазма. По большей части это были служебные бумаги, которые надо было заполнить, и донесения на подпись. Время от времени он поднимал глаза к окну и мысленно уносился за пределы кабинета. Вот и снова весна. Воздух прозрачен, бледное небо, почки уже набухли. Через несколько дней проклюнутся нежно-зеленые листочки. - Когда вернусь, не знаю, - крикнул он в дверь инспекторской. На бульвар Сен-Жермен Мегрэ решил отправиться пешком, но пожалел об этом, потому что путь до дома 207-а показался ему неблизким и комиссару не раз пришлось утирать пот со лба. Большой каменный особняк с потемневшими от времени стенами ничем не отличался от большинства домов на бульваре. Мегрэ толкнул отменно натертую воском дубовую дверь и оказался под сводами коридора, в конце которого виднелся мощенный плитами двор и старинные конюшни, переделанные под гаражи. Золоченый герб нотариуса находился у левой двери, а медная табличка гласила: Мэтр Ж. Сабен-Левек нотариус. Справа, из двери, находящейся напротив нотариальной конторы, через стекло привратницкой смотрел на него мужчина. Утренняя посетительница сказала Мегрэ, что квартира находится на втором этаже. На другой медной табличке с этой стороны значилось: Профессор Артюр Роллен, педиатр, 4-й этаж. Только по записи. Это был, наверное, дорогой врач. Лифт был просторный. Мегрэ, которому предстояло подняться всего на один этаж, предпочел воспользоваться приветливой лестницей со ступенями, покрытыми пушистой дорожкой. На втором этаже он позвонил. Дверь почти тотчас отворилась, юная и приветливая горничная взяла у Мегрэ шляпу. - Входите, пожалуйста. Мадам ждет вас. Мегрэ оказался в холле, стены которого были обшиты деревянными панелями, как и в большой гостиной, куда его провели - здесь были развешены портреты высокопоставленных особ со времен Империи приблизительно до 1900 года. Мегрэ остался стоять. Мебель была тяжелая, по большей части стиля Луи Филипп, и если обстановка внушала представление о комфорте и богатстве, то ощущение радости здесь отсутствовало. - Мадам ждет у себя в будуаре. Я проведу вас. Они прошли через несколько комнат, обстановку которых Мегрэ не успел рассмотреть, и оказались наконец в будуаре, обитом голубым шелком, где на кушетке полулежала хозяйка дома. На ней был пеньюар более глубокого голубого цвета, чем шелк на стенах, и комиссару была протянута унизанная кольцами рука. Комиссар не мог решить, должен ли он поцеловать или пожать руку, и в конце концов просто коснулся ее кончиками пальцев. - Садитесь, пожалуйста. Прошу извинить, что принимаю вас в таком виде, но я не очень хорошо себя чувствую и думаю, что после нашей беседы снова должна буду лечь. - Постараюсь не задерживать вас долго. - Что вы обо мне думаете? - Я уже говорил вам утром, что вы очень умны. - Вы ошибаетесь. Я просто следую своему чувству. - Позвольте прежде всего задать вам один вопрос. Перед тем как заявить мне об исчезновении мужа, вы справлялись у старшего клерка, нет ли у него каких-нибудь известий? - За этот месяц я много раз звонила ему. Квартира соединена с конторой специальным телефоном. Надо вам сказать, что дом, который принадлежал моему свекру, стал собственностью мужа. - Господин Лёкюрёр… Его, кажется, так зовут?.. У господина Лёкюрёра также не было никаких известий? - Никаких. - Раньше они у него бывали? - Я его об этом не спрашивала. Кажется, я говорила вам, что у нас плохие отношения. Она замолчала в нерешительности. - Могу ли я предложить вам рюмку коньяка или вы предпочитаете что-нибудь другое? - Нет. Благодарю. - Ну, а я выпью коньяка. Видите, мне не стыдно пить в вашем присутствии. Впрочем, вам все скажут, что я алкоголичка, и это правда. Может быть, вам также скажут, что я психопатка. Она нажала на кнопку звонка, и через несколько секунд появился дворецкий. - Оноре, принесите мне коньяк и рюмку. - Одну, сударыня? - Да, одну. Комиссар Мегрэ не испытывает потребности выпить. В ее новой манере держаться было что-то агрессивное. Она бросала комиссару вызов, и ее страдальческий рот с трудом растянулся в улыбке. - У вас с мужем общая спальня? - Она была общей три месяца без нескольких дней сразу после нашей свадьбы. С этой стороны большой гостиной, вы - на моей половине. С другой стороны - владения мужа. - Едите вы обычно вместе? - Вы меня уже об этом спрашивали. Бывает и так, но ритм нашей жизни не совпадает, и вкусы у нас разные. - Что вы делаете на отдыхе? - Мы… Простите, Жерар унаследовал большую виллу под Канном. Мы ездим туда. Жерар недавно купил моторную яхту, и я вижу его там еще реже, чем в Париже… - Враги у него были, вы не знаете? - Никого, насколько я знаю. Одна я. - Вы его ненавидите? - Даже не ненавижу. И неприязни к нему тоже не питаю. Такой уж у него характер. - Вы являетесь его наследницей? - Да, единственной. - Состояние значительно? - Оно могло бы соблазнить многих женщин в моем положении. Но дело в том, что деньги меня не интересуют, и я была бы более счастлива в комнатушке на седьмом этаже… - Почему вы не потребуете развода? - По лености. Или из безразличия. Наступает такой момент, когда больше ничего не хочется, когда каждый день производишь одни и те же движения, не думая об этом. Дрожащей рукой она схватилась за рюмку. - Ваше здоровье. И залпом осушила ее. - Видите? Наверное, должна была бы покраснеть. - Так вам говорил муж? - Когда я начала пить, да. С тех пор прошли годы. - А теперь? - Ему все равно. - Что бы вы почувствовали, узнав о смерти мужа? Что избавились от него? - Даже не это. Он так мало значит для меня! - Вы думаете, с ним могло произойти несчастье? - Я думала об этом и поэтому пришла к вам. - Что с ним могло случиться? - Он обычно находит себе… скажем так, подружек в кабаре, где бывают разные люди. - Вы знаете какие-нибудь из этих кабаре? - Два, три - по названию. Я находила рекламные спички с этими названиями. - Какими же? - "У Кота в сапогах"… "У прекрасной Елены"… Еще "Крик-крак". - Вам никогда не хотелось удостовериться самой? - Я не любопытна. - Это я вижу. Она налила себе сама: губы ее снова дрожали, взгляд стал тусклым, отсутствующим. Мегрэ показалось, что она только сейчас обнаружила его присутствие и не понимает, что он тут делает. - В общем, вы подозреваете убийство? - А вы? - Почему не болезнь? - У него железное здоровье. - Несчастный случай. - Я узнала бы это из газет. - Вы звонили в больницы? - Вчера. Значит, несмотря на производимое впечатление, она отдавала себе отчет в происходящем. На каминной доске из белого мрамора стояла фотография в серебряной рамке. Мегрэ встал и рассмотрел ее поближе. На ней была снята г-жа Сабен-Левек, наверняка в пору ее девичества: юная девушка в заученной позе. В ту пору она была очень хорошенькой, в лице ее было что-то мальчишеское. - Да, я была такой… Изменилась, правда? - Эта фотография была сделана до или после вашего замужества? - Через несколько недель после него. Жерар настоял, чтобы я сфотографировалась у известного фотографа на бульваре Осман. - Значит, он был влюблен в вас? - Не знаю. Казалось, что да. - Все сломалось неожиданно? - Нет. В первый раз он исчез на сутки, и я ничего ему не сказала. Он наврал, что ездил к клиенту в провинцию. Затем он начал исчезать, когда ему заблагорассудится. Он больше не предупреждал меня. Уходил после обеда, и я никогда не знала, когда он вернется. - Каков он в семейной жизни? - Вам все скажут, что он был очень веселым малым, который ладил со всеми и всегда был готов оказать услугу. Иные считали, что он немного ребячлив. - А вы? - Мне не на что жаловаться. Видимо, я не нашла к нему подхода или он ошибся на мой счет. - То есть? - Решил, что я не такая, какая есть. - Чем вы занимались до встречи с ним? - Была секретаршей у одного адвоката. Мэтр Бернар д'Аржан с улицы Риволи. Они были знакомы. Жерар много раз приходил в контору к моему патрону и однажды предложил мне пойти с ним куда-нибудь… - Вы родились в Париже? - Нет. В Кемпере. - Почему вы думаете, что его убили? - Потому что это - единственное объяснение. - Ваша мать еще жива? - Да. Отец - его звали Луи Фрасье - умер. Он был бухгалтером. Мать - урожденная княгиня Учевка… | 
