Сименон Жорж - Мегрэ и мертвец.

    - Бедный Альбер! Если бы вы его знали! Он был такой добрый, веселый, всегда старался сделать людям приятное.

    - Он был ваш кузен?

    - Троюродный, седьмая вода на киселе. Выговор Нины тоже был не лишен известного обаяния. Но больше всего в ней чувствовалась безграничная потребность в нежности. Не в нежности других к ней самой, а в возможности изливать свою нежность на других.

    - К тридцати годам я осиротела. Я уже была старая дева. Родители мои располагали кое-каким состоянием, и я никогда не работала. Мне стало тоскливо в нашем большом доме, и я перебралась в Париж. Мы с Альбером были едва знакомы. Я навестила его.

    Да, да, Мегрэ понимал. Альбер тоже был одинок. Она сумела окружить его вниманием, к которому он не привык.

    - Если бы вы знали, как я его любила! Вы же понимаете, я не требовала, чтобы он любил меня. Я знаю, это невозможно. Но он убедил меня, что это не так, и я делала вид, что верю ему, только бы он был доволен. Мы были счастливы, господин комиссар. Убеждена: он был счастлив. Не было у него причин чувствовать себя несчастным, верно? Мы только что отпраздновали годовщину свадьбы. Не знаю, что произошло на скачках. Он оставил меня на трибуне, а сам пошел в кассу. Потом вернулся чем-то озабоченный и все время озирался, словно искал кого-то. Повез меня домой на такси и все время смотрел назад. У дома скомандовал водителю: "Дальше!" Почему - не понимаю. Мы приехали на площадь Бастилии. Он вылез, а мне велел: "Возвращайся одна. Приду через час-другой". Его уже, видимо, преследовали. Вечером он не вернулся. Позвонил, что приедет завтра утром. На следующий день дважды звонил мне.

    - В среду?

    - Да. Во второй раз сказал, чтобы не ждала его, а шла в кино. Я не соглашалась, он настаивал. Чуть не рассердился. Я и пошла. Вы их арестовали?

    - Кроме одного, который не замедлит угодить к нам в руки. Думаю, в одиночку он не опасен, тем более что мы знаем его имя и приметы.

    Мегрэ не бросался словами. В этот самый момент инспектор отдела охраны нравственности взял Сергея Мадоша в грязном публичном доме на бульваре Ла Шапель, где тот отсиживался со вчерашнего вечера, упрямо не желая уходить. Мадош не оказал сопротивления: он был мертвецки пьян, и в полицейскую машину его пришлось тащить волоком.

    - Что собираетесь делать дальше? - осторожно полюбопытствовал Мегрэ, набивая трубку.

    - Не знаю. Наверняка вернусь в родные края - с рестораном мне одной не справиться. А у меня никого. Никого, - повторила она и посмотрела вокруг, словно ища, на кого бы перенести свою нежность. - Как теперь жить, не представляю.

    - А почему бы вам не усыновить ребенка?

    - Вы думаете, я сумею?.. Мне доверят?.. - недоверчиво вскинула она голову, но тут же заулыбалась, и эта мысль с такой быстротой заполонила ее голову и сердце, что Мегрэ стало страшно: он ведь только хотел прощупать почву.

    - К этому мы еще вернемся. Мы ведь увидимся, если не возражаете. К тому же мне надо отчитаться перед вами: мы позволили себе открыть ваш ресторан.

    - Вы знаете ребенка, который…

    - Да, сударыня, есть малыш, который через несколько недель или месяцев может остаться без матери.

    Нина сильно покраснела, комиссар тоже: он злился на себя, что так неосторожно затронул эту тему.

    - Он совсем маленький? - пролепетала она.

    - Совсем.

    - Но ведь он не обязательно вырастет таким же, как…

    - Простите, сударыня, мне пора возвращаться в Париж. Но сперва позвольте еще один вопрос. Альбер сказал по телефону, что вы знаете меня. А я не могу вспомнить, где я вас видел.

    - Зато я прекрасно помню. Это было давно. Мне едва исполнилось двадцать. Мама была еще жива, и мы отдыхали в Дьепе.

    - Отель "Босежур"! - вырвалось у комиссара: он провел там с женой две недели.

    - Все постояльцы только и говорили что о вас, разглядывали вас украдкой.

    У Мегрэ был забавный вид, когда такси мчало его обратно в Париж по залитым ярким солнцем полям. На живых изгородях уже взбухали первые почки.

    "А в самом деле, не худо бы устроить себе каникулы", - думал он, вероятно под впечатлением недавних воспоминаний о Дьепе.

    Он знал, что ничего подобного не произойдет, но время от времени такая мысль приходила ему в голову. Она вроде насморка, от которого лечишься работой.

    Пригороды… Жуэнвильский мост…

    - Поезжайте по Шарантонской набережной. Бистро было открыто. Шеврие выглядел озабоченным - Очень рад, что заехали, шеф. Мне позвонили, что все кончено, и жена спрашивает, ехать ли ей за провизией.

    - Ни к чему.

    - Меня осаждают, не видел ли я вас. По-моему, вам названивают и домой, и куда только можно. На Набережную позвоните?

    Комиссар заколебался. На этот раз он действительно выдохся и у него одно желание: сладострастно нырнуть в постель, погрузиться в глубокий, без сновидений сон и отсыпаться сутки подряд. Впрочем, ничего этого не будет: его поднимут гораздо раньше. При его попустительстве на набережной Орфевр слишком укоренилась привычка отвечать вместо "да" или "нет" - "Позвоните Мегрэ".

    - Что вам налить, шеф?

    - Кальвадоса, если уж тебе хочется.

    С кальвадоса здесь началось, кальвадосом и кончится.

    - Алло!.. Кто меня вызывает?

    Звонил Боден. Комиссар забыл о нем, как и о нескольких других сотрудниках, до сих пор бесполезно дежурящих в разных точках Парижа.

    - Письмо у меня, шеф.

    - Какое письмо?

    - До востребования.

    - Ах да! Прекрасно.

    Бедняга Боден! Невелика польза от его находки.

    - Может быть, мне вскрыть конверт и сказать вам, что в нем?

    - Сделай одолжение.

    - Минутку… Вот. Текста никакого. Только железнодорожный билет.

    - Правильно.

    - Вы знали?

    - Догадывался. "Париж - Годервиль" и обратно, первый класс?

    - Точно. Вас ждут начальники станций.

    - Это по ведомству Коломбани.

    Мегрэ отхлебнул кальвадоса и слегка улыбнулся. Еще одна черточка к портрету Маленького Альбера, которого он не знал при жизни, но в известном смысле реконструировал по фрагментам. Как многие завсегдатаи скачек, хозяин бистро невольно опускал глаза на землю, усеянную проигрышными билетами ПГТ: иногда среди них попадаются выигрышные, выброшенные по ошибке. В то утро Альбер наткнулся не на выигрышный билет, а на железнодорожный.

    Не будь у бедняги этой мании, не приметь он человека, уронившего из кармана кусочек картона, не ассоциируйся у него в голове название Тодервиль со зверствами пикардийской банды, не отразись на его физиономии овладевшее им волнение, Альбер остался бы жив. Зато еще несколько старых фермеров и фермерш отправились бы в мир иной, после того как Мария поджарила бы им пятки.

    - Моя жена хотела бы немедленно закрыть лавочку, - объявил Шеврие.

    - Закрывайте.

    Потом были улицы, счетчик, нащелкавший фантастическую цифру, и г-жа Мегрэ, которая, не успел муж натянуть на себя одеяло, безапелляционно изрекла:

    - На тот раз я выключаю телефон и не открываю на звонки.

    Начало фразы комиссар расслышал, конец - нет.

    Loiseau - птица (франц.)

    Жизненный путь, биография (латин.)