Вопрос был настолько неожиданным, что Мегрэ удивленно стал рыться в памяти. - Случалось, но несколько по-другому, - ответил он наконец. - Думаете, я лгу и придумал эту историю, чтобы вызвать внимание к себе? - Нет, я так не думаю. - Вы верите, что я действительно хочу убить жену? - Я вижу, что такое намерение у вас есть. - А я могу, по-вашему, это сделать? - Вот в это я не верю. - Почему? - Потому что вы пришли ко мне. Планшон резко встал со стула - в таком возбуждении ему не сиделось на месте. Воздев руки к потолку, он воскликнул: - Ну вот! Так я и думал!.. Поэтому я и уходил всякий раз из вашей приемной… Именно по этой причине я хотел с вами поговорить… Я не преступник… Я честный человек… И все-таки… Мегрэ тоже поднялся на ноги, взял графин со сливовицей и налил стаканчик своему гостю. - А вы разве не выпьете сами? - прошептал стыдливо Планшон. Затем, повернувшись в сторону кухни, он добавил: - И правда, вы ведь не поужинали… А я все говорю и говорю. Хочу объяснить лучше, но не знаю, с чего начать… - Может быть, вы предпочитаете, чтобы я задал вам вопросы? - Наверное, так будет лучше… - Садитесь. - Я постараюсь ответить на все вопросы… - Когда вы женились? - Восемь лет тому назад… - До этого вы жили один? - Да… Я всегда был одинок… С тех пор, как умерла мать, а мне тогда было пятнадцать лет… Мы жили на улице Пикпюс, недалеко отсюда… Мать работала домашней прислугой… - А ваш отец? - Его я не знал… Планшон покраснел. - Вы где-то учились? - Да… Я выучился на маляра… Мне было двадцать шесть лет, когда мой хозяин, живший на улице Толозе, сообщил, что из-за сердечной болезни он решил уехать в деревню… - Вы купили у него малярную мастерскую? - Да, у меня были сбережения… Я почти ничего не тратил… И все же мне пришлось платить своему хозяину шесть лет… - Где вы познакомились с женой? - Вы бывали на улице Толозе, которая выходит на улицу Лепик, как раз напротив "Мулен де ла Галет"? Там тупик, и улица заканчивается лестницей в несколько ступеней… Я живу внизу, у этой лестницы. У дома есть двор - это очень удобно, чтобы хранить малярные лестницы и все необходимые инструменты… Возбуждение Планшона постепенно спало, речь его стала более ровной, монотонной. - В середине улицы, налево, если по ней подниматься, есть зал для танцев под аккордеон, куда я заходил по субботам вечером на час или два… - Вы танцевали? - Нет. Я усаживался в углу, заказывал лимонад, так как спиртного еще не пил, слушал музыку и смотрел на танцующие пары… - Подружки у вас были? Планшон стыдливо ответил: - Нет… - Почему? Он дотронулся рукой до губы. - Я ведь не красавец и поэтому всегда стыдился женщин… Мне казалось, что мой физический недостаток вызывает у них лишь отвращение… - И повстречали ту, которую звали Рене?.. - Да.. В тот вечер в зале было много народу… Мы оказались за одним столиком… Я не решался заговорить с ней… Она вела себя так же робко, как и я… Чувствовалось, что она не привыкла… - К танцам? - К танцам, к Парижу, ко всему… Наконец она заговорила и рассказала, что приехала в город чуть меньше месяца назад… Я спросил, откуда она была родом… Оказалось, что Рене родилась в Сен-Совёр, возле Фонтеней-ле-Конт, в Вандее, то есть рядом с деревней моей матери… В детстве я с ней ездил туда несколько раз к теткам и дядям… Мы с Рене разговорились, вспомнили знакомых нам людей… - Чем занималась Рене в Париже? - Она была подсобной работницей в молочном магазине, который находится на улице Лепик… - Она моложе вас? - Мне тридцать шесть, а ей двадцать семь лет… То есть почти десять лет разницы… Тогда ей едва исполнилось восемнадцать… - Вы быстро поженились? - Где-то месяцев через десять… Потом у нас появился ребенок, девочка, Изабелла… И все время, когда жена была беременна, я боялся… - Чего вы боялись? Он снова показал на заячью губу. - Мне сказали, что эта болезнь передается по наследству… Но, слава богу, дочь родилась нормальной… Она похожа на свою мать, и только волосы и глаза у нее светлые, как у меня.. - Ваша жена брюнетка? - Как и большинство женщин в Вандее. Говорят, это из-за того, что туда ездили ловить рыбу португальцы… - А теперь вы хотите ее убить? - Другого выхода я не вижу… Раньше мы все трое были счастливы… Рене, возможно, и не очень хорошая хозяйка… Ее детство прошло на ферме, где не слишком следили за чистотой и порядком… В тех болотах такие фермы называют лачугами, и случается, что зимой их заливает вода.. - Я это знаю.. - Вы там бывали? - Да. - После работы мне приходилось самому заниматься домашними делами… В то время жена безумно увлекалась кино и после обеда оставляла Изабеллу консьержке, а сама ходила смотреть фильмы… Горечи в его голосе совсем не чувствовалось. - Я ни на что не жаловался. Ведь она была первой женщиной, которая посмотрела на меня, как на нормального мужчину… Вы понимаете это, правда? Он не осмеливался больше смотреть в сторону кухни. - Я не даю вам поужинать! Что подумает ваша жена?.. - Продолжайте… Сколько времени вы были счастливы? - Погодите… Мне это никогда даже не приходило в голову… Не помню точно, когда все началось… У меня было небольшое предприятие… Все, что зарабатывал, я тратил на дом: заново покрасил его, переделал на современный лад, оборудовал красивую кухню… Если вы у нас будете… Нет, вы не придете!.. Ну так вот, это значит, что… Он снова стиснул пальцы, покрытые рыжеватым пушком. - В моем ремесле вы, должно быть, не очень разбираетесь… Бывают сезоны, когда работы много, а иногда случается, что ее почти нет… Поэтому трудно сохранять один и тот же состав рабочих… Кроме старого Жюля, которого мы называем Папашей - он работал еще при прежнем хозяине, - я меняю маляров почти каждый год… - До того дня… - До того дня, когда появился Роже Пру… Это красивый, физически крепкий, хитрый мужчина, знающий свое дело… Вначале я был очень доволен, что заимел такого компаньона, как он, потому что на стройке я мог полностью на него положиться… - Он принялся ухаживать за вашей женой? - Честно говоря, не думаю… Женщин у него было столько, сколько ему хотелось, и иногда на него клевали даже клиентки… Ничего не могу сказать, так как ничего такого не замечал, но уверен, что первой начала Рене… Ее можно понять… У меня не только безобразное лицо, но я и не способен развлечь женщину… - Что вы этим хотите сказать? - Ничего… По натуре я не очень веселый… В гости ходить не люблю… Предпочитаю проводить вечера дома, а по воскресеньям прогуляться с женой и дочерью… Несколько месяцев я ничего не подозревал… Когда мы работали на стройке, случалось, что Пру заскакивал на улицу Толозе, чтобы взять там необходимый инвентарь… И вот однажды, это было два года назад, я неожиданно вернулся домой. Дочь была на кухне одна… Я до сих пор это помню… Она сидела на полу… Я спросил ее: "А где мама?" Она показала ручкой на спальню и ответила: "Там". В то время дочери было пять лет. Когда я вошел в спальню, то застал их полуголыми. Пру выглядел смущенным, а жена посмотрела мне прямо в лицо и заявила: "Ну что ж! Теперь ты все знаешь!" - Как вы отреагировали? - Я ушел… Бесцельно бродил где-то, не зная, что делать… Не помню, как очутился за стойкой какого-то бара и впервые в жизни напился. Прежде всего я думал о дочери. Мне хотелось, чтобы она осталась со мной… Я твердил себе: "Она моя!.. Они не имеют на нее никаких прав…" Проблуждав неизвестно где почти всю ночь, я вернулся домой. Меня совсем развезло. Жена встретила меня со злым видом и, когда меня вырвало на ковер, проворчала: "Ты мне омерзителен!".. Ну вот, с этого все и началось. Еще недавно я чувствовал себя счастливым человеком, и вдруг все изменилось… - Где живет Роже Пру? - На улице Толозе, - тихо проговорил Планшон, опустив голову. - Все эти два года? - Да, приблизительно… - Он живет с вашей женой? - Мы живем в доме все трое… Он принялся снова протирать стекла очков. Мегрэ заметил, что ресницы у его собеседника слегка подрагивали. - Вам все это кажется невероятным? - Нет, почему лее. - Понимаете, разве я мог ее покинуть? - Кого, свою жену? - Вначале я оставался в доме из-за нее. А теперь и не знаю. Думаю, что живу там ради дочери, но, возможно, это и не так… Видите ли, мне казалось, что я не могу жить без Рене… Сама мысль снова стать одиноким… Да я и не имел права выгнать ее вон. Ведь это я взял ее в свои дом, я просил ее выйти за меня замуж… Разве в какой-то степени я за нее не отвечаю? Он шумно сопел, косясь на графин. Мегрэ налил ему второй стаканчик, который Планшон выпил залпом. - Вы, вероятно, думаете, что я пьяница… Я действительно почти им стал… По вечерам они не желают видеть меня в доме и чуть ли не выставляют меня за дверь… Вы не представляете, как они злятся на меня… - Пру поселился в доме в тот же день, когда вы их застали в спальне? - Нет… Не сразу… На следующий день я удивился: он вел себя на работе так, будто ничего не произошло… Я не решался спросить у него, как он собирался поступить… Я боялся, как уже говорил, потерять жену… И совсем не чувствовал, что нахожусь у себя дома… С женой я не разговаривал… Уверен, что они продолжали встречаться, а вскоре и вовсе перестали таиться… Домой, я не решался возвращаться, а когда входил в дом, то нарочно шумел, чтобы предупредить их о своем присутствии… Однажды вечером он остался на ужин… Это было в день его рождения, и Рене постаралась хорошо приготовить еду… На стол выставили бутылку игристого вина… За десертом жена обратилась ко мне: "Ты не хочешь немного прогуляться? Разве не понятно, что ты нам мешаешь?" И я отправился на улицу… Зашел в какой-то бар выпить… Задавал себе вопросы и пытался на них ответить… Давал самые различные объяснения тому, что произошло… Тогда мне и мысль не приходила в голову, чтобы убить их, клянусь вам!.. Вы мне верите, господин комиссар?.. Не принимаете ли вы меня за сумасшедшего?.. Скажите мне, что я не такой уж отвратительный тип, как это утверждает моя жена. Силуэт мадам Мегрэ мелькнул за стеклянной дверью в кухне, и Планшон простонал: - Вы так и не поужинали из-за меня… Почему вы не идете есть? Время ужина прошло, да и любимые телевизионные новости, наверное, уже закончились. Глава 2
Несколько раз у Мегрэ появлялось желание ущипнуть себя, словно он хотел убедиться в том, что этот энергично жестикулировавший человек, сидевший напротив него, существовал наяву, что они оба в действительности вели беседу. Планшон выглядел самым обыкновенным человеком, одним из тех миллионов заурядных тружеников, которых можно каждый день встретить в метро, автобусе или на тротуаре. Они скромно и с достоинством направляются бог весть куда, чтобы выполнить все, что предначертано им судьбой. Парадоксально, но заячья губа еще больше обезличивала его, будто все имевшие этот физический недостаток были похожи друг на друга. На долю секунды комиссару даже показалось, что Планшон нарочно, с каким-то дьявольским умыслом, предпочел встретиться с ним здесь, на бульваре Ришар-Ленуар, у него дома, а не в служебном кабинете на набережной Орфевр. Не потому ли он несколько раз ретировался из приемной с застекленными дверями, стены которой были увешаны фотографиями погибших на своем посту полицейских? В уголовной полиции, где комиссару доводилось выслушивать тысячи исповедей, где он сам вытягивал из многих преступников волнующие душу показания, Мегрэ принял бы своего посетителя гораздо суше. А здесь комиссар был у себя дома, его окружала привычная уютная обстановка, на кухне суетилась жена, он ощущал запахи вкусного ужина, вокруг находились мебель, различные предметы, которые многие годы оставались каждый на своем месте. Входя в квартиру, Мегрэ всякий раз как бы погружался в эту знакомую атмосферу, словно надевал на плечи старый пиджак, и настолько привык к ней, что, далее спустя месяц после покупки, телевизор, стоявший возле застекленной двери гостиной, казался ему инородным предметом. Разве мог в таких условиях Мегрэ так же четко и умело допрашивать своего гостя, как он это делал в своем рабочем кабинете, когда допросы длились иногда по нескольку часов, а то и всю ночь, после чего комиссар выглядел таким же утомленным, как и его визави? Впервые за всю свою карьеру полицейского, Мегрэ принимал посетителя не в кабинете, а у себя дома. Планшон долго не осмеливался встретиться с комиссаром, следил за ним на улице, чтобы узнать, где он живет. А до этого, по словам Планшона, тот написал Мегрэ около десятка писем, но все их порвал, а потом несколько раз приходил в управление уголовной полиции, где много часов провел в приемной. И вот с униженным видом этот совсем неприметный, ничем особо не выделяющийся посетитель, явился к Мегрэ на квартиру, чтобы по сути дела заявить: - Я хочу убить свою жену и ее любовника. У меня есть готовый план, в котором я предусмотрел все до деталей, чтобы не попасться… И Мегрэ вовсе не скептически воспринял подобное заявление: он внимательно выслушал рассказ Планшона и следил за выражением его лица. Комиссар почти уже не жалел о пропущенной телевизионной передаче. Телевизор они с женой купили недавно, и по вечерам, сидя рядом друг с другом, много времени проводили на кухне, заворожено глядя на экран. Больше того, Мегрэ так сочувствовал своему собеседнику, что, когда тот вновь показал на хлопотавшую на кухне жену комиссара, он чуть было не предложил ему: - Может, и вы перекусите с нами.. Потому что Мегрэ очень хотелось есть и он догадывался, что их беседа затянется еще надолго. Мегрэ хотелось знать об этой истории все, чтобы избежать какой-нибудь ошибки, в голове у него возникало множество вопросов, которые он собирался задать Планшону. Два или три раза тот с тревогой спрашивал: - Скажите, вы не принимаете меня за сумасшедшего? Такое подозрение у комиссара возникало. По своему опыту он знал, что существуют различные степени безумства, и старая владелица галантерейного магазина, приходившая с вязаньем в приемную полицейского управления и заявлявшая, что она может понадобиться комиссару, являлась тому ярким подтверждением. Прежде чем прийти домой к Мегрэ, Планшон выпил. Он признался, что выпивал каждый вечер, да и комиссар налил ему стаканчик сливовицы, поскольку тот явно в этом нуждался. Алкоголики легко погружаются в свой, принадлежащий только им мир грез и видений, искренне принимая их за реальность. И постороннему человеку подчас трудно отличить, что является истиной, а что выдумкой. Такие мысли приходили на ум Мегрэ, когда он слушал своего собеседника, но комиссар так и не мог сделать окончательного заключения. Он лишь старался лучше понять, какие чувства обуревали Планшоном, мысленно ставил себя на его место. - Вот тогда я и начал понимать, что я лишний, - продолжал свой рассказ Планшон, посматривая на Мегрэ светлыми глазами. - Не знаю, как вам объяснить. Я любил ее. Кажется, и сейчас еще люблю. Да, уверен, что еще люблю ее и буду любить по-прежнему, даже если мне придется ее убить. Кроме моей матери, она единственная, кто отнеслась ко мне, как к нормальному человеку, а не уроду… Да и потом, это же моя жена… В чем бы она ни провинилась передо мной, она все же моя жена, не так ли?.. Она подарила мне Изабеллу… Она носила ее в своей утробе… Вы не, можете себе представить, какие месяцы я пережил, когда она была беременной… Случалось, я вставал перед ней на колени и благодарил за… Мне трудно выразить это словами… В ней был кусочек моей жизни, понимаете? И Изабелла - это же частичка нашей совместной жизни… До женитьбы я был совсем одинок… Никому не был нужен, никто не ждал меня дома по вечерам… Я работал, сам не знаю для чего… И вот теперь она нашла любовника, а я даже не могу на нее сердиться… Она молода… Красива… И Роже Пру крепче, чем я… Он смахивает на животное, полный сил и здоровья. Мадам Мегрэ, видимо, смирилась и не делала никаких знаков из кухни. Комиссар медленно набивал табаком очередную трубку. - Я всякое передумал… Убеждал себя, что эта история долго не продлится и что Рене вернется ко мне, потому что, несмотря ни на что, мы привязались друг к другу,.. Я вам не надоел?.. - Нет. Продолжайте. - Сам не знаю, что еще рассказать… В письмах все выглядело гораздо понятнее и намного короче… Если бы я ходил в церковь, как во времена, когда еще была жива мать, то, наверное, я бы исповедовался священнику… Не помню уж, как мне пришла в голову мысль встретиться с вами… Вначале я думал, что у меня не хватит духу прийти к вам… А теперь, когда я у вас дома, никак не могу собраться с мыслями и все связно объяснить… Клянусь вам, если я много говорю, то это не потому, что выпил несколько рюмок… Я заранее обдумал все, что должен был вам рассказать… Так на чем я остановился? Глаза его часто моргали, в руках он вертел медную пепельницу, которую машинально взял со столика. | 
