- Вечером, в день рождения Пру, они выставили вас за дверь… - Не насовсем. Они знали, что я вернусь, и послали меня просто прогуляться, чтобы провести вечер вдвоем… - Вы надеялись, что у жены это было всего лишь мимолетное увлечение? - Вы считаете меня таким наивным? - Что произошло дальше? Планшон вздохнул, покачал головой, словно хотел собрать свои мысли воедино. - С тех пор произошло столько событий!.. Спустя несколько дней после того вечера, я поздно, около двух часов ночи, вернулся домой и увидел в столовой раскладную кровать… До меня не сразу дошло, что она приготовлена мне… Я приоткрыл дверь в спальню… Они лежали на нашей кровати и притворялись спящими… Что мне оставалось делать?.. Роже Пру гораздо сильнее меня… Да и потом, я тогда не очень твердо держался на ногах… Уверен, что верх бы одержал Пру… Я также не хотел устраивать драку, потому что могла проснуться Изабелла… Она еще не понимает всего… Для нее я по-прежнему остаюсь отцом… Я заснул на раскладушке, а утром встал раньше них и ушел в мастерскую… Рабочие смотрели на меня с явной насмешкой. Лишь старый, совершенно седой Жюль, которого мы прозвали Папашей, вел себя по-другому. Он работал еще у прежнего хозяина. Кажется, я вам уже говорил об этом. Мы с ним на "ты". Он зашел в мастерскую и проворчал: "Послушай, Леонар, для тебя самое время выставить эту самку за дверь… Если не сделаешь это сейчас, то потом тебе не поздоровится…" По моему виду Жюль понял, что у меня не хватит духу прогнать жену из дома. Он посмотрел мне в глаза, положил руку на мое плечо и со вздохом сказал: "Я не знал, что ты настолько болен…" Но больным я не был. Я просто продолжал ее любить, она была мне нужна, я хотел чувствовать, что она рядом со мной, пусть далее и спала с другим. Прошу вас, господин Мегрэ, ответьте мне откровенно… Он не сказал "господин комиссар", как это пришлось бы ему сделать в управлении уголовной полиции. Обращение "господин Мегрэ" означало то, что он пришел к Мегрэ не как к полицейскому, а как к человеку, именно с которым он и хотел поговорить. - Вам уже встречались такие случаи, как мой?.. - Вы хотите выяснить, не выгоняли ли своих жен мужчины, узнав о супружеской измене? - Да, что-то в этом роде… - Таких историй было у меня много. - Но для таких мужчин, наверное, оставалось все же место в их доме, да и ради приличия им давали понять, что они по-прежнему что-то значат?.. Со мной все произошло иначе! Вот уже два года, как меня хотят выдворить вон… К столу меня приглашают редко и с неохотой… Лишний не Пру, а я… Во время еды они беседуют между собой, смеются, шутят с дочерью, а меня не замечают, словно я для них призрак… По воскресеньям они отправляются на грузовике на прогулку за город… Первое время Изабеллу они не брали с собой, оставляли в доме, и я ее всячески развлекал… Если бы не дочь, может, и я поехал бы с ними? Сам не знаю… Теперь Изабелла часто уезжает с ними, ведь прогулка на машине ей приятнее… Я терзал себе душу, и не только по вечерам, после нескольких рюмок, но и утром, и днем на работе. А работы у меня по-прежнему хватает… Меня охватило глубокое отчаяние, и я не знал, как поступить… Месяца три тому назад я даже решился обратиться к адвокату… Многого я ему не рассказал, как вам: мне показалось, что он слушал мою историю без всякого интереса, и я его раздражал. "В конце концов, что вы сами-то хотите," - спросил он меня. "Трудно сказать." "Вы желаете развестись с женой?" - продолжал допытываться адвокат. "Сам не знаю… Мне лишь хочется, чтобы дочь осталась со мной". "Вы можете доказать, что жена изменяет вам?" "Но я же говорил вам, что каждую ночь сплю на раскладушке, они оба - в нашей спальне"… "Этот факт должен засвидетельствовать комиссар полиции вашего района… На каких условиях вы вступили в брак?" - И адвокат разъяснил мне, что, поскольку мы не подписали брачный контракт, то все нажитое нами является общим. Это означает, что моя мастерская, мой дом, мебель, все, принадлежащее мне, включая и носильную одежду, принадлежит моей жене в равной степени, как и мне… "А моя дочь? - упорно допытывался я у адвоката. - Мне ее оставят?" "Это будет зависеть от конкретных обстоятельств. Если вы докажете аморальное поведение своей супруги, и если судья…" Планшон сжал зубы. Немного помолчав, он продолжил свой рассказ: - Адвокат заявил мне и еще одну вещь… До визита к нему я пропустил для храбрости несколько рюмок… Он это сразу же учуял: я догадался об этом по тому, как он со мной разговаривал: "Судья решит, кто из вас двоих в состоянии создать лучшие условия для жизни ребенка…" Ту же мысль высказала мне и жена. "Почему ты не уходишь? - спрашивала она не раз. У тебя что, совсем нет собственного достоинства? Разве не понимаешь, что ты здесь лишний?" Я упрямо ей отвечал: "Свою дочь я не могу оставить…" - "А разве она не моя? Думаешь, я отдам ее такому пьянице, как ты?" - Я не пьяница, господин комиссар, - возбужденно убеждал Планшон. - Умоляю, поверьте мне, это только видимость. Раньше я никогда не пил, даже и рюмки не пропускал. Но что мне оставалось делать, когда я вынужден был слоняться по улицам вечерами напролет? Я, естественно, заходил в какой-нибудь бар, устраивался за стойкой, чтобы хоть как-то ощущать вокруг себя людей, слышать их голоса, беседы… Я выпивал одну-две рюмки и начинал размышлять… Чтобы совсем забыться, заказывал еще рюмку, потом другую… Я пытался взять себя в руки и прекратить пить, но чувствовал себя настолько плохо, что однажды чуть не бросился в Сену… Не сделал этого только из-за Изабеллы… Она не должна оставаться с ними… Лишь только представлю себе, что однажды она назовет его папой… Планшон плакал и, ничуть не стыдясь этого, вынул носовой платок из кармана, чтобы вытереть слезы. Мегрэ не сводил с него взгляда. Разумеется, какие-то отклонения в психике у него имелись. Был ли причиной тому алкоголизм или нет, но чувствовалось, что Планшон чересчур возбуждался и легко впадал в отчаяние. Полиция к нему претензий не должна была иметь: ничего преступного он ведь не совершил. Он всего лишь намеревался убить жену и ее любовника, но это были только слова. О своих намерениях он никому вслух не говорил, и поэтому ему нельзя было даже предъявить обвинение в том, что он угрожал жене смертью. Если строго придерживаться закона, то комиссар только и мог бы сказать Планшону: "Зачем вы пришли сейчас? Приходите после…" То есть после того, как Планшон убьет жену и ее любовника! При этом комиссар добавил бы, не слишком боясь ошибиться: "Если вы изложите свою историю присяжным, как вы мне ее только что рассказали, и если у вас будет хороший адвокат, то, вполне вероятно, суд вас оправдает…" Не явился ли сюда Планшон за тем, чтобы комиссар подсказал ему, как поступить в такой ситуации? На какой-то миг в голове Мегрэ мелькнуло подобное подозрение. Он не выносил плачущих мужчин и не верил тем, кто с легкостью изливал свою душу первому встречному, выставляя напоказ чувства, подогретые алкоголем. Это его обычно раздражало. Мегрэ до сих пор так и не ужинал, и ему не удалось посмотреть любимую телевизионную передачу. А Планшон, казалось, даже и не собирался уходить. Ему, похоже, пришлась по душе атмосфера в этой теплой квартире. Не получится ли с ним, как с той потерявшейся собакой: каждый, проходя мимо, гладит ее, а затем не может от нее отвязаться? - Извините меня… - прошептал Планшон, вытирая слезы платком. - Должно быть, я кажусь вам смешным… Но я впервые делюсь своим горем с кем-то… У Мегрэ было желание ответить ему: - А почему вы выбрали именно меня? Потому что о комиссаре много писали газеты, и репортеры создали ему репутацию человечного полицейского, способного все понять. - Сколько времени прошло с тех пор, - спросил Мегрэ, - как вы написали первое письмо? - Больше двух месяцев… Я написал его в маленьком кафе, что на площади Тертр… Тогда пресса часто упоминала имя Мегрэ в связи с преступлением, которое совершил один восемнадцатилетний юнец. - Вы написали десяток писем, все их потом порвав? И это приблизительно за неделю… - Да… Случалось, я писал по два-три письма за один вечер, а потом на следующий день утром я их рвал… - Затем шесть или семь недель подряд по субботам вы приходили на набережную Орфевр… По тому, как он являлся в полицейское управление, ожидал в застекленной клетке приемной и исчезал, так и не дождавшись, когда его пригласят в кабинет, он стал такой же легендарной личностью, как и старая хозяйка галантерейной лавки с ее вязаньем. Кто из двоих - Жанвье или Люка - окрестил Планшона "субботним клиентом"? И все же за это время Планшон не привел свою угрозу в исполнение. Всякий раз он возвращался в дом на улице Толозе, укладывался на раскладушке на ночь, чтобы встать утром первым и, как ни в чем не бывало, отправиться на работу. Посетитель был более проницательным, чем он казался поначалу комиссару. - Догадываюсь, - негромко произнес он вдруг, - о чем вы только что подумали… - О чем же я подумал? - Что я смирился с такой ситуацией, которая существует вот уже два года… И что два месяца назад я принял решение убить жену или обоих сразу… - Ну и что из этого? - А то, что я еще этого не сделал… Признайтесь, что эта мысль пришла вам в голову!.. И вы решили, что у меня просто не хватает смелости… Мегрэ покачал головой. - Смелость в таком деле не требуется… На убийство может пойти любой дурак… - А если нет другого выхода?.. Поставьте себя на мое место… У меня были небольшая малярная мастерская, жена, ребенок… И вот я всего лишился… У меня отобрали не только жену и дочь, но и средства к существованию… О своем отъезде они и не заикаются… Считают, что это я лишний и поэтому должен уйти из дома… Именно это я и пытаюсь вам объяснить!.. Даже отношения с клиентами изменились… Раньше Пру был всего лишь одним из моих рабочих, правда, должен признаться, что в уме и трудолюбии ему нельзя отказать… С клиентами, особенно с клиентками, у него язык подвешен лучше, чем у меня… Я и не заметил, как он стал корчить из себя хозяина, и когда заказчики звонят по делам, то почти всегда желают говорить с ним… Исчезни я завтра, никто этого и не заметит… Может быть, лишь дочь вспомнит обо мне?.. И то я не уверен… Пру по характеру веселее меня… Он рассказывает Изабелле всякие истории, поет песни, носит ее на плечах… - Как обращается к нему ваша дочь? - Как и жена, она называет его Роже и совсем не удивляется, что они спят в одной комнате… Днем раскладушку убирают в стенной шкаф, и мое присутствие в доме таким образом остается незамеченным… Однако пора заканчивать… Я и так отнял у вас много времени… Нужно попросить прощения у вашей жены: она на меня, должно быть, очень сердита… На этот раз уже Мегрэ не хотел прекращать беседу, пытаясь понять все до конца. - Послушайте, господин Планшон… - Да, я вас слушаю. - Вот уже два месяца вы пытались встретиться со мной, чтобы по сути дела заявить: "Я собираюсь убить жену и ее любовника". Разве не так? - Да. - Целых два месяца вы постоянно об этом думаете… - Да… Мне не остается ничего другого, как… - Минутку!.. Полагаю, вы не ждали, чтобы я ответил вам: "Делайте то, что вы задумали!" - Вы просто не имеете права сказать такое. - Но вы, должно быть, считаете, что я разделяю вашу точку зрения? Глаза собеседника сверкнули, и по его виду комиссар понял, что он был недалек от истины. - Одно из двух… Извините меня за резкость… Или у вас не было твердого намерения убить жену и ее любовника, а всего лишь смутное желание, особенно после того, как вы напивались… Планшон печально покачал головой. - Дайте мне договорить… Или же, полагаю, вы еще не решили окончательно совершить задуманное и хотите, чтобы вас от этого отговорили… Посетитель снова сослался на тот же аргумент: - Ничего другого мне не остается… - Вы ждете, чтобы я подсказал вам какое-нибудь решение? - Его не существует. - Ладно! Допустим, мои предположения неверны… Но у меня есть и другая гипотеза… Вы подготовили реальный план убийства жены и ее любовника… Даже заранее выбрали место, куда можно было бы спрятать трупы… - Верно. Я продумал все до мельчайших деталей… - Тем не менее, вы пришли ко мне, а ведь моя задача - ловить преступников… - Я знаю… - Что вы знаете? - Что я поступил вопреки всякой логике… По упрямому выражению, появившемуся на лице, можно было понять, что сила воли у него есть. Начинал он свою жизнь без денег, без образования и профессии. Насколько Мегрэ мог судить, у Планшона был довольно средний интеллект. Оставшись после смерти матери совсем один в Париже, он тем не менее сумел за несколько лет путем упорных усилий стать хозяином небольшого, но процветающего предприятия. Разве можно было утверждать, что у этого человека плохо работала голова? Даже если он и запил? - Вы только что сказали, что, если бы верили в Бога, то пошли бы исповедоваться в церковь… - Да, верно… - Как вы думаете, что вам бы сказал священник? - Даже не знаю… Наверное, он попытался бы меня отговорить… - А как должен поступить я? - Вы тоже… - Значит, вы хотите, чтобы вас задержала полиция и помешала таким образом вам совершить глупость… Планшон, казалось, растерялся. Еще минуту назад он смотрел на Мегрэ с доверием и надеждой. И вдруг обнаружилось, что они, оказывается, говорили на разных языках и что вся их беседа ни к чему не привела. Посетитель покачал головой, и в его глазах появилось что-то похожее на упрек или разочарование. Он еле слышно проговорил: - Нет, мне хотелось совсем не этого… - Похоже, он собирался взять шляпу и уйти, сожалея о своем бесполезном визите. - Одну минуту, Планшон… Попытайтесь отвлечься от своих мыслей и выслушайте меня… - Хорошо, господин Мегрэ… - Принесла бы вам облегчение исповедь священнику? - Тем же тихим голосом Планшон ответил: - Даже не знаю… Мысли его витали где-то в облаках. Постепенно замыкаясь в себе, Планшон, казалось, едва слушал комиссара, подобно тому, как по вечерам, расположившись у стойки одного из бистро, он смутно различал какие-то человеческие голоса вокруг себя. - И даже после исповеди вы пошли бы на убийство? - Думаю, да… Мне пора уходить… А Мегрэ, словно недовольный тем, что разочаровал посетителя, упорно пытался докопаться до истины, которую, как он считал, Планшон от него скрывал. - Вы хотите, чтобы вам помешали совершить то, что вы задумали… - Нет… И Планшон добавил, слегка улыбнувшись: - Если только меня посадят в тюрьму, но это невозможно… Пока за мной не будет никакой вины, меня не арестуют… - Выходит, вы пришли сюда, чтобы вам в некотором роде отпустили ваши грехи… Вам очень хотелось, чтобы я вас понял и не считал чудовищем, а также согласился с тем, что ваш план является единственным решением, которое у вас остается… Планшон повторил: - Даже не знаю… Он настолько ушел в себя, что у Мегрэ возникло желание встряхнуть посетителя за плечи, накричать на него, глядя прямо ему в лицо. - Послушайте, Планшон… Комиссар тоже повторялся, произнося одни и те же слова, наверное, в десятый раз. - Вы только что заметили, что у меня нет оснований для вашего ареста. Но я могу приказать установить за вами слежку, далее если это не помешает совершить преступление. Вас задержат сразу же после убийства. Судить вас буду не я, а судьи. Они вовсе не обязаны вас понять и вполне могут обвинить вас в предумышленном убийстве. Вы говорили, что родственников в Париже у вас нет… - У меня их вообще нет. - Что станется с вашей дочерью? Ведь вы будете под следствием, а затем предстанете перед судом. А как сложится судьба Изабеллы после вынесения вам приговора? - Опять последовал тот же ответ: - Не знаю… - Ну, что вы решили? - Ничего. - Что вы будете делать? - Не знаю. Ничего не могу сказать. Я хочу попробовать. - Что попробовать? - Привыкнуть ко всему этому. Мегрэ хотелось крикнуть, что он вовсе не этого добивался от Планшона. - Что вам мешает уехать? - С дочерью? - А почему бы и нет, ведь вы по-прежнему глава семьи. - А она? - Вы имеете в виду свою жену? Планшон стыдливо кивнул головой, а затем добавил: - А моя мастерская? Значит, дело обстояло не только в одних чувствах. - Ладно, я еще подумаю, как мне поступить… - Мы с вами увидимся вновь? - Зачем? Ведь я вам все рассказал… Вы и так потеряли из-за меня целый вечер… Ваша жена… - Оставьте в покое мою жену, займитесь лучше своими проблемами… Хорошо, можете сюда больше не приходить… Но мне хотелось бы иметь с вами какую-нибудь связь… Не забывайте, вы сами пришли ко мне… - Прошу простить меня… | 
