Сименон Жорж - Мегрэ и человек на скамейке.

    - Кинотеатр новых фильмов на бульваре Бон-Нувель, - рассматривая билеты, подтвердил Мегрэ. - Судя по цифрам, их использовали сегодня.

    - Это невозможно. Слышишь, Жанна?

    - Мне это все кажется странным, - важно заметила сестра.

    - Может быть, осмотрите кошелек?

    Она послушалась и снова насупила брови:

    - У Луи сегодня утром не было столько денег.

    - Вы уверены?

    - Да, я ежедневно проверяю у него в кошельке деньги. Он никогда не имел больше одной тысячефранковой и двух или трех стофранковых банкнотов.

    - Может, он что-нибудь получил?

    - До конца месяца еще далеко.

    - А после работы у него всегда оставалась в кармане определенная сумма?

    - Кроме тех денег, которые он потратил на метро и сигареты. На проезд в электричке он имел постоянный билет.

    Она хотела положить кошелек в мешочек, но остановилась:

    - Может, он вам еще нужен?

    - Пока да.

    - Никак не пойму, почему у Луи заменены башмаки и галстук. И вообще удивительно, что его в это время не было на работе.

    Мегрэ больше ни о чем ее не спрашивал. Попросил подписать какие-то бумажки.

    - Вы поедете домой?

    - Когда мы сможем забрать тело?

    - Видимо, через день или два.

    - Вскрытие будет?

    - Возможно, а впрочем, не обязательно.

    Мадам Туре посмотрела на часы.

    - У нас поезд через двадцать минут, - обратилась она к Мегрэ. - Не смогли бы вы подвезти нас до вокзала?

    - Монику ждать не будешь? - удивилась сестра.

    - Вернется одна.

    Когда обе дамы прошли к Лионскому вокзалу, Сантони с усмешкой проговорил:

    - Сильна! Ее муженек вряд ли мог как следует разгуляться.

    - Куда уж…

    - Что вы думаете о приключении с башмаками? Будь они новые, можно было бы допустить, что он купил их только сегодня.

    - Не осмелился бы. Разве не слыхали, что она говорила?

    - Да и купить яркий галстук он тоже не решился бы.

    - Интересно, похожа ли дочь на мать?

    Когда они вернулись в полицию, служащий сказал Мегрэ:

    - Месье, вас спрашивала какая-то девушка. Кажется, она договорилась о встрече. Я послал ее наверх.

    - Давно ждет?

    - Минут двадцать.

    Мгла перешла в мелкий дождик, и мокрые следы ног образовывали мраморные прожилки на всегда запыленных ступеньках. Большинство кабинетов пустовало. Только из-под некоторых дверей пробивался свет.

    - Мне оставаться с вами? - спросил Сантони.

    Мегрэ утвердительно кивнул: поскольку он начал следствие с Сантони, то и продолжать следует вместе.

    Девушка сидела на диване в приемной. В глаза бросилась ее светло-синяя шляпка. Дежурный писарь встал:

    - Это к вам, шеф.

    - Знаю. - Мегрэ повернулся к ней и спросил: - Мадемуазель Туре? Пройдемте, пожалуйста, в мой кабинет.

    В кабинете Мегрэ пригласил девушку сесть. Он зажег лампу с зеленым абажуром, ее свет падал на кресло, стоявшее возле стола.

    - Дядя сказал мне, что отец умер.

    Мегрэ ответил не сразу. Мадемуазель Туре плакала.

    Как и ее мать, она держала в руке платочек, свернутый клубочком, и мяла его. Мегрэ в детстве любил так мять кусок замазки.

    - Я думала, что застану тут мать.

    - Она уже уехала в Жюви.

    - Как она это перенесла?

    - Держалась мужественно.

    Моника была красивой, совсем не похожей на мать, но унаследовала от нее тучность. Однако это не бросалось в глаза - сказывалась молодость. На ней был элегантно сшитый костюм, что немного удивило комиссара, поскольку она вряд ли могла сшить его сама, - видимо, купила в дорогом магазине.

    Что случилось? - спросила наконец девушка, и на глазах у нее опять заблестели слезы.

    - Ваш отец убит.

    - Когда?

    - Сегодня между половиной пятого и без четверти шесть.

    - Как это могло случиться?

    Почему-то Мегрэ показалось, что все сказанное ею звучит не совсем искренне. Мать еще можно было понять - у той такая натура. По мнению мадам Туре, умереть в глухом переулочке бульвара Сен-Мартен - большой позор. Она устроила свою жизнь, и не только свою, но и всей семьи, а эта смерть не вмещалась в установленные ею рамки, а тем более на покойном - о ужас! - были желтые башмаки и красный галстук.

    Моника же казалась несколько другой - осторожной и словно побаивающейся каких-нибудь неожиданностей или коварных вопросов.

    - Вы хорошо знали характер и привычки отца?

    - Да… Но, наверно…

    - Меня еще интересует, были ли вы дружны, делился ли отец с вами своими мыслями, душевными переживаниями?..

    - Он был хорошим отцом…

    - Он считал себя счастливым?

    - Кажется.

    - Вы встречали его в Париже?

    - Не понимаю. Вы имеете в виду - на улице?

    - И вы и он работали в Париже. Мне уже известно, что одним поездом вы не ездили.

    - У нас разные часы работы.

    - Могли бы встречаться во время обеденного перерыва.

    - Иногда…

    - Часто?

    - Нет. Скорее редко.

    - Вы бывали у него на работе?

    Девушка заколебалась.

    - Нет, - ответила она, - мы встречались в ресторане.

    - Вы ему звонили?

    - Не помню.

    - Когда последний раз вы с ним обедали?

    - Несколько месяцев назад. Перед отпуском.

    - Где именно?

    - В "Эльзасской кружке", ресторане на Севастопольском бульваре.

    - Ваша мать знала об этом?

    - Кажется, я ей говорила. Не помню.

    - Отец был человеком веселого нрава?

    - Мне думается, достаточно веселым.

    - Не жаловался на здоровье?

    - Никогда его не видела больным.

    - Приятели у него были?

    - В гости мы ходили прежде всего к теткам и дядям.

    - У вас их много?

    - Две тетки и два дяди.

    - Все живут в Жюви?

    - Да. Недалеко от нас. Дядя Альберт, муж тетки Жанны, и сообщил мне о смерти отца. Тетка Целина живет немного подальше.

    - Они сестры матери?

    - Да.

    - Скажите, мадемуазель Моника, вы дружны с каким-нибудь молодым человеком?

    Девушка немного смутилась:

    - Сейчас не стоит говорить… Это некстати. Мне придется увидеть отца?

    - Что мадемуазель хочет этим сказать?

    - Дядя сказал, что я должна опознать труп.

    - Это уже сделали мать с теткой. А впрочем, если мадемуазель пожелает…

    - Нет. Я увижу его дома.

    - Еще один вопрос. Случалось ли вам видеть в Париже отца в желтых башмаках?

    Девушка ответила не сразу. Наверно, чтобы выиграть время, она переспросила:

    - В желтых башмаках?

    - Не совсем желтых, скорее, в светло-бежевых. Простите за выражение, в мою молодость такой цвет называли "детским поносом".

    - Не помню.

    - А красного галстука у отца не видели?

    - Нет.

    - Когда вы ходили в кино?

    - Вчера после полудня.

    - В Париже?

    - В Жюви.

    - Я больше вас не задерживаю. Кажется, скоро ваш поезд?

    - Через тридцать пять минут.

    Девушка взглянула на часы, поднялась и в нерешительности стояла у стола.

    - До свидания, - проговорила она наконец.

    - До свидания. Благодарю вас, мадемуазель.

    Мегрэ проводил ее до порога и закрыл за ней дверь.

    Мегрэ вышел из дому в половине девятого и не спеша за четверть часа добрался к тому месту, где улица Бонди достигает бульваров, - образуя на перекрестке небольшую площадь перед театром "Ренессанс". Там, по словам мадам Туре, в фирме "Каплан и Зенен", работал Луи Туре.

    Дом был очень стар. Консьержка в это время раскладывала почту.

    - Фирма "Каплан и Зенен"? - спросил ее комиссар.

    - В следующем месяце будет ровно три года, как она перестала существовать.

    - А вы в ней работали?

    - В декабре исполнится двадцать шесть лет, как я тут живу.

    - Вы знали Луи Туре?

    - А как же!

    - Я из полиции, - пояснил Мегрэ. - Мне необходимо узнать все, что касается Туре.

    - Мы все называли его месье Луи. Большинство не знало фамилии. Три года назад дом намеревались снести, а на его месте построить кинотеатр. Тогда же жители получили предупреждение, а я сама приготовилась уехать к дочери в Ниевр. Месье Каплан закрыл фирму.

    Они вышли во двор, где чуть поодаль возвышался просторный, похожий на вокзальный зал, дом со стеклянной крышей. На стенах еще оставалось несколько букв от названия фирмы.

    - Каждый раз, когда месье Луи заглядывал ко мне…

    - Он часто бывал?

    - Наверное, каждые два или три месяца, всегда с лакомством в кармане… Однако каждый раз чувствовалось, что ему очень тоскливо.

    - Он служил кладовщиком?

    - Да. Постоянно ходил в серой блузе. Посмотрите, там в угловой комнате была конторка молодого месье Каштана. А чуть левее сидела машинистка Леония. В клетушке на втором этаже работал старый бухгалтер. Однажды утром месье Макс Каплан созвал весь персонал и сказал, что ликвидирует фирму…

    - Вы знали мадам Туре?

    - Никогда ее не видела. Она жила за городом, в Жюви…

    - И теперь там живет.

    - А вы уже с ней виделись? Что она собой представляет?

    При этом вопросе Мегрэ кисло улыбнулся. Она поняла его.

    - Я тоже так думала. Можно было догадываться, что он несчастен в семейной жизни.

    - Женщины его интересовали?

    - Никогда!

    - Вы, надеюсь, знаете, где сейчас эта Леония? И чем она занимается?

    - Да. У меня есть ее адрес, живет с матерью. Теперь она уже не работает на машинке. Открыла лавочку на улице Клиньянкур, на Монмартре. Торгует комплектами и всякой мелочью для новорожденных.

    - Благодарю вас, мадам. Я еще буду у вас, обязательно загляну.

    Мегрэ зашел в небольшой бар и позвонил в полицию.

    - Кто у телефона?

    - Жанвье, шеф.

    - Что нового?

    - Люди разъехались, как вы приказали.

    Это значило, что все пять инспекторов, поделив на участки Париж, побывали во всех железо-скобяных магазинах. Сантони же поручено на всякий случай собрать материал о Монике Туре. Поэтому он должен быть на улице Риволи и вертеться возле конторы "Жебер и Башелье - спорные дела".

    - Можете прислать мне машину?

    - Где вы сейчас находитесь?

    - На улице Бонди. Я буду ждать около театра.

    - Это все?

    - Дай снимок в газету. Пускай пишут как о банальном деле.

    - Ладно.

    Зайдя в лавку Леонии, Мегрэ чуть не остолбенел. Вид вышедшей к нему из задней комнаты женщины совсем не отвечал созданному в его представлении образу машинистки Каплана. У нее был большой мясистый нос, который можно увидеть у старых сонливых львов в зверинце. Лицо и руки бесцветны и болезненны.

    Огромная печка в соседней комнате дышала ровным жаром. Всюду, на прилавках и полках, лежали тонкие полотна, чепчики и платьица. В кресле сидела старуха с котом на коленях. Сколько лет Леонии, определить было трудно. Очевидно, перевалило на шестой десяток.

    Матери было не менее семидесяти пяти. Она смотрела на комиссара маленькими птичьими глазами. Большой нос Леония унаследовала не от нее, а от отца, увеличенная фотография которого висела на стене.

    - Я Мегрэ, комиссар уголовной полиции. Вчера убили вашего прежнего коллегу Луи Туре…

    Из всех женщин известие о смерти Луи поразило ее больше других. Однако Леония не заплакала, не полезла за носовым платком и не стала кусать губы. Она просто окаменела, застыла на мгновение. Можно было поклясться, что сердце ее перестало биться.

    - Чтобы установить убийцу, я должен собрать по возможности больше сведений о Луи…

    Она молча закивала.

    - Думаю, вы знали его хорошо…

    Лицо ее прояснилось.

    - Как это случилось? - спросила она.

    Женщина была безобразной, видимо, с самого детства и, безусловно, всегда об этом хорошо помнила. Она оглянулась на мать и прошептала:

    - Можете говорить при ней. Она совсем глуха. Ее утешает лишь присутствие людей.

    Мегрэ не решился сказать, что ему душно в этой комнате.

    - Я сейчас с улицы Бонди от консьержки.

    - Ваше сообщение ее, наверно, напугало.

    - Да. Она его очень любила.

    - Все его любили.

    Тут Леония слегка покраснела.

    - Вы с ним часто виделись, не правда ли?

    - Он приходил к нам всего несколько раз, поэтому не могу сказать, что часто.

    - Известно ли вам, чем он занимался в последнее время?

    - Я его об этом никогда не спрашивала. Казалось, ему живется хорошо. Я полагаю, что у него есть какое-то свое собственное дело, ибо он никогда не торопился на службу.

    - Не рассказывал о людях, с которыми знался?

    - Мы если и говорили, то прежде всего об улице Бонди, о фирме "Каштан", о месье Максе и его имуществе. - Она остановилась. - Полагаю, месье виделся с его женой?

    - Да. Вчера вечером.

    - Что она сказала?

    - Она не понимает, как случилось, что муж в минуту смерти оказался в желтых башмаках.

    - Он часто носил их.

    - Еще тогда, когда работал на улице Бонди?

    - Намного позднее.

    - Как это понимать?

    - Ну, может, спустя год.

    - Вас не удивили его желтые башмаки?

    - Удивили.

    - Что вы тогда подумали?

    - Что он изменился.

    - И действительно изменился?

    - Он уже был словно не тот. Что-то вклинилось в его жизнь.

    - Жена?

    Это было жестоко, однако он должен был так спросить.

    - Может.

    - Он доверял вам?

    - Нет.

    - Никогда не пытался ухаживать за вами?

    - Никогда, - ответила она торопливо. - Клянусь. Я уверена, что даже и мысли такой у него не было!

    Кот оставил старуху и прыгнул на колени Мегрэ.

    - Представляю, какой это был жестокий удар для всех вас, когда месье Каплан объявил, что закрывает фирму.

    - Да.

    - Особенно для Луи Туре?

    - Месье Луи больше всех был привязан к фирме.

    Приспособился. Он ведь начал работать в конторе с четырнадцати лет.

    - Откуда он родом?

    - Из Бельвиля. Он рассказывал, что его мать осталась вдовой и однажды привезла его к старому месье Каштану. Тогда он еще в коротких штанишках бегал.

    - Мать умерла?

    - О, уже давно.

    - Думаю, ему тяжело было найти работу.

    - Кто вам об этом сказал?

    - Я так понял из разговора с консьержкой.

    - Найти работу всегда тяжело, если человеку уже за сорок, да еще когда нет никакой специальности.

    - Он бывал у вас в то время?

    - Да.

    - Вы помогали ему?

    - Зачем об этом говорить?

    - Понимаете, пока не буду иметь полного представления, что делал месье Туре в последние годы, я не смогу найти убийцу.

    - Да, да, - согласилась она. - Я расскажу все, но пускай это останется между нами. Прежде всего не надо говорить его жене. Она такая заносчивая…

    - Вы ее знаете?

    - Он мне рассказывал. Мужья ее сестер занимают прекрасное положение и построили себе дома.

    - Он тоже.

    - Его заставила жена. Она же пожелала поселиться в Жюви, как и ее сестры.

    Ее голос изменился, в нем слышалась глухая, давно накопившаяся обида.