Показания мальчика из церковного хора Жорж Сименон
"Показания мальчика из церковного хора"
Глава 1
Два удара колокола
Моросил холодный дождь. Было темно. В половине шестого из казармы, стоявшей в самом конце улицы, донеслись звуки трубы, послышался топот лошадей, тянувшихся на водопой, а в одном из окон соседнего дома вспыхнуло светлое треугольное пятно: кто-нибудь тут вставал спозаранку, а может быть, свет зажег больной после бессонной ночи. Ну, а вся улица - тихая, широкая, недавно застроенная чуть ли не одинаковыми домами - еще спала. Квартал был новый, заселенный самыми обычными мирными обывателями - чиновниками, коммивояжерами, мелкими рантье, скромными вдовами. Мегрэ поднял воротник пальто и прижался к стене у самых ворот школы; покуривая трубку и положив на ладонь часы, он ждал. Ровно без четверти шесть с приходской церкви, высившейся позади, раздался перезвон колоколов. Из слов мальчишки Мегрэ знал, что это "первый удар" колокола, призывающий к шестичасовой мессе. Колокольный звон все еще плыл в сыром воздухе, когда Мегрэ почувствовал, вернее, догадался, что в доме напротив надсадно задребезжал будильник. Через секунду он смолк. Должно быть, мальчик, лежа в теплой постели, протянул руку и на ощупь нажал кнопку будильника. Не прошло и минуты, как осветилось окно на третьем этаже. Все происходило именно так, как рассказывал мальчик: весь дом спал, а он осторожно, стараясь не шуметь, вставал первым. Сейчас, вероятно, он уже оделся, натянул носки и, ополоснув водой лицо и руки, наскоро причесался, а потом… Потом… - Я тащу башмаки в руке по лестнице, - заявил он Мегрэ, - и только внизу надеваю, чтобы не разбудить родителей. Так все и шло изо дня в день, зимой и летом, вот уже почти два года, с той поры, как Жюстен стал петь во время шестичасовой мессы в больнице. Он утверждал: - Больничные часы вечно отстают от приходских на три-четыре минуты. Теперь комиссар убедился в этом. Вчера инспекторы опергруппы Сыскной полиции, к которой он был прикомандирован несколько месяцев назад, лишь пожимали плечами, выслушивая рассказ Жюстена обо всех этих мелочах, в частности - о "первом", а потом о "втором" ударе колокола. Мегрэ долгое время сам был певчим. Потому-то он тогда и не улыбнулся. Итак, на колокольне приходской церкви пробило без четверти шесть… Тут же задребезжал будильник, а немного погодя из больничной церкви донесся мелодичный серебристый звон, похожий на звон монастырских колоколов. Комиссар все еще держал на ладони часы. Мальчик потратил на одевание немногим больше четырех минут. Свет в окне погас. Должно быть, Жюстен ощупью спустился по лестнице, чтобы не разбудить родителей, затем присел на последней ступеньке, надел башмаки и снял пальто с бамбуковой вешалки, что стояла в коридоре справа. Потом отворил дверь и, бесшумно закрыв ее, вышел на улицу. Вот он тревожно озирается по сторонам… Увидев четкий силуэт, узнает комиссара, который подходит к нему, и говорят: - А я боялся, что вы не придете. И устремляется вперед. Светловолосому, худому мальчишке лет двенадцать, но уже чувствуется, что он упрям и своеволен. - Вам хочется, чтоб я проделал то же самое, что делаю каждое утро, верно? Я хожу всегда быстро и считаю минуты, чтоб не опоздать. Кроме того, сейчас, зимой, совсем темно и мне страшно. Через месяц станет посветлее… Он свернул направо, вышел на тихую и еще сонную улицу, которая была куда короче, чем первая, и упиралась в круглую площадь, обсаженную старыми вязами. По диагонали ее пересекали рельсы трамвая. Мегрэ невольно подмечал все детали, напоминающие ему детство. Во-первых, мальчик шел по самому краю тротуара - боялся, как бы кто-нибудь не выскочил из темного угла. Во-вторых, проходя по площади, он обходил стороной деревья: ведь за их стволами мог прятаться человек… В общем, мальчишка трусом не был - недаром вот уже две зимы он каждое утро совсем один, в любую погоду - сквозь густой туман или во мраке безлунной ночи, - бежал по той же самой безлюдной дороге. - Когда дойдем до середины улицы Святой Катерины, вы услышите второй удар колокола в приходской церкви. - Когда проходит первый трамвай? - В шесть часов. Видел его всего два-три раза, когда опаздывал. Один раз будильник не прозвенел. Ну, а еще раз потому, что опять заснул. Теперь-то я сразу вскакиваю, как только он зазвенит. Худенькое бледное лицо под моросящим ночным дождем, вдумчивый и чуть-чуть тревожный взгляд. - С хором покончено… Сегодня я иду туда только по вашей просьбе… Они свернули налево и направились по улице Святой Катерины, где, как и на всех улицах квартала, через каждые пятьдесят метров высился одинокий фонарь. Возле каждого фонаря поблескивала лужа. И мальчик бессознательно шагал прямо по лужам - должно быть, так было безопаснее. Из казармы то и дело доносился глухой шум. Кое-где засветились окна. Порой какой-нибудь прохожий торопливо переходил улицу: видно, спешил на работу. - Когда вы подошли к углу улицы, вы ничего не заметили? В показаниях мальчишки это было самое уязвимое место: ведь улица Святой Катерины была прямой, пустынной, фонари тянулись, как по веревке, и разгоняли предутренний сумрак. Сразу можно было заметить - хоть за сто метров - двух людей, затеявших драку. - Может, я и не смотрел вперед. Наверно, разговаривал сам с собой. Так со мной случается… Утром иду и потихоньку разговариваю сам с собой… Я собирался кое-что попросить у матери потом, дома, ну и… повторял то, что хотел ей сказать… - А что же вы хотели попросить? - Знаете, я давно мечтаю о велосипеде… Уже триста франков скопил на мессах… Странно, но Мегрэ вдруг показалось, что мальчик старается идти подальше от домов - он даже сошел на мостовую, а потом снова зашагал по тротуару. - Вот здесь… смотрите… А вот и второй удар колокола в приходской церкви… И Мегрэ, не боясь показаться смешным, попытался понять и проникнуть в тот мир, которым каждое утро жил Жюстен. - Наверно, я поднял голову. Знаете, так бывает, когда бежишь, не глядя перед собой, и вдруг упрешься в стену… Все произошло как раз на этом месте… Вот здесь… - показал он на тротуар. - Сначала я увидел человека - он лежал, вытянувшись во весь рост, и показался мне таким громадным, что я готов поклясться - он занимал весь тротуар. Жюстен, конечно, ошибся - ведь тротуар был по крайней мере в два с половиной метра шириной. - Точно не знаю, что я сделал… Должно быть, отскочил в сторону… Но сразу не убежал. Знаете отчего? Я увидел, что у него в груди торчит нож со здоровенной рукояткой из темной кости. Я ее заметил, потому что у дяди Анри почти такой же нож и он говорит, что рукоятка сделана из оленьего рога. Наверняка этот человек был уже мертв… - Почему вы так думаете? - Не знаю. У него был вид мертвеца. - Глаза были закрыты? - Глаз я не заметил. Ей-богу, больше я ничего не знаю… Но такое было у меня чувство, что он мертв… Правда, это быстро прошло, как я вам уже сказал вчера в вашем комиссариате. Вчера меня заставляли повторять одно и то же столько раз, что я больше ни слова не скажу. Да мне и не верят… - А что же другой человек? - Я поднял голову и увидел, что чуть подальше, пожалуй так метрах в пяти, кто-то стоит. У этого типа были очень светлые глаза. Он взглянул на меня и бросился бежать. Это был убийца… - Как вы это узнали? - Потому что он бросился бежать со всех ног. - В каком направлении? - Так вот, все прямо… - Значит, в сторону казармы? - Ну да… Действительно, Жюстена накануне допрашивали по крайней мере раз десять. Больше того, до прихода Мегрэ инспекторы превратили допрос в какую-то своеобразную игру. Однако он ни разу не сбился в своих показаниях. - А что вы сделали дальше? - Тоже бросился бежать. Это трудно объяснить. Мне кажется… когда я увидал, что он убегает, я испугался… и тогда тоже пустился бежать… - В противоположном направлении? - Да… - Вам не пришло в голову позвать на помощь? - Нет… Я очень испугался. Особенно я боялся, как бы меня не подвели ноги - они у меня просто отнимались. Я добежал почти до площади Конгресса, а потом рванул по другой улице, которая тоже ведет к больнице, так что получился крюк. - Ладно, пойдем дальше. Снова раздался мелодичный перезвон колоколов больничной церкви. Пройдя метров пятьдесят, они остановились на перекрестке; слева тянулась стена с узкими бойницами - там были казармы, направо высился огромный полуосвещенный портал, а на нем вырисовывался циферблат часов. Было без трех минут шесть. - Опаздываю на минуту. Вчера, однако, я пришел вовремя, но как я несся! На двери из мореного дуба висел тяжелый молоток. Приподняв его, Жюстен ударил им в дверь, и будто гром прокатился по улице. Подбежал привратник в домашних туфлях, приоткрыл ворота, пропустил Жюстена, но преградил дорогу Мегрэ, подозрительно оглядывая его. - А это кто? - Полиция. - Предъявите документ. Миновав ворота и еще одну дверь, они очутились в большом дворе; вокруг громоздились больничные постройки. Вдалеке, в утренней мгле, белели чепцы сестер-монахинь, направлявшихся в церковь. - Почему вчера вы ничего не сказали привратнику? - Не знаю… Торопился туда… Мегрэ отлично его понимал. Действительно, что скажешь недоверчивому, несговорчивому привратнику? Ясно, мальчик поспешил в ризницу. - Вы войдете со мной? - Да. В церкви было тепло и уютно. Больные в светло-серых халатах - кто с забинтованной головой, кто в лубках на перевязи, кто с костылями - уже сидели на скамьях, поставленных рядами. Сестры-монахини, расположившиеся на хорах, составляли какую-то одноликую массу и, словно охваченные религиозным экстазом, низко склоняли головы в белых чепцах. - Пойдемте за мной. Им пришлось подняться на несколько ступеней и пройти мимо алтаря, где уже мерцали свечи. Справа находилась ризница из темного дерева; высокий, изможденный священник уже надел почти все облачение; стихарь из тонких кружев ждал маленького певчего; рядом стояла сестра-монахиня. Вот здесь, именно в этом месте, вчера, задыхаясь, с подкосившимися ногами, остановился Жюстен. Вот здесь он крикнул: "Сейчас на улице Святой Катерины убили человека!" Маленькие деревянные часы показывали ровно шесть часов - колокола вновь зазвонили. Жюстен сказал сестре, подававшей ему стихарь: - Это комиссар полиции… И Мегрэ остался, а мальчик взбежал по ступеням к алтарю. - Жюстен очень набожный мальчик, он ни разу нам не соврал, - рассказывала Мегрэ сестра-монахиня, ведавшая ризницей. - Случалось, он не приходил на мессу… Он мог бы сказать, что был болен… Ом же откровенно признавался, что у него не хватило духа подняться спозаранку в такой холод или что ему приснился плохой сон и он не выспался… А священник, только что отслуживший обедню, посмотрел на комиссара своими светлыми стеклянными глазами святого: - Почему вы думаете, что мальчик выдумал всю эту историю? …Теперь Мегрэ знал, какие события разыгрались накануне в ризнице. Жюстен, стуча зубами, исчерпав все доводы, был в нервном припадке… Но запаздывать с обедней нельзя, и сестра-монахиня из ризницы, предупредив старшую, заменила Жюстена. И только минут через десять старшая сестра догадалась позвонить в полицию. Конечно, надо было бы сразу же приехать в церковь, ибо все почувствовали - что-то произошло. Но дежурный сержант ничего не мог понять. - Какая старшая сестра? Старшая над чем? Тихо и неторопливо - как говорят в монастырях - ему снова сказали, что на улице Святой Катерины совершено преступление. Однако прибывшие агенты ничего не нашли - ни жертвы, ни преступника… В половине девятого утра Жюстен, будто ничего и не случилось, пришел, как обычно, в школу, а уже в половине десятого в класс ввалился приземистый, кряжистый человек, по виду боксер. Это был инспектор Бессон, известный своей грубостью. Бедный мальчуган! Добрых два часа его допрашивали в мрачном здании комиссариата, где невозможно было продохнуть от табачного дыма - вытяжка почему-то не действовала. Причем допрашивали его не как свидетеля, а как обвиняемого. Все три инспектора - Бессон, Тиберж и Валлен - по очереди старались засадить его под арест, пытаясь добиться хоть каких-то расхождений в его свидетельских показаниях. В довершение всего за сыном явилась мать. Она сидела в приемной вся в слезах и, всхлипывая, повторяла без конца: - Мы честные люди и никогда не имели дела с полицией. Мегрэ, проработавший почти всю ночь, приехал в комиссариат только к одиннадцати. - Что здесь творится? - спросил он, увидя голенастого, нахохлившегося Жюстена. Он не плакал, только лихорадочно поводил глазами. - Парень хочет оставить нас в дураках. Издевается над нами. Настаивает, будто видел на улице труп и даже убийцу, убежавшего при его приближении. Однако четыре минуты спустя по той же улице прошел трамваи, и кондуктор ничего не заметил… На улице-полнейший порядок и никто ничего не слыхал… Наконец, когда через четверть часа на место происшествия прибыла полиция, оповещенная какой-то сестрой, на тротуаре ничего не было - ни единого пятнышка крови… - Зайдите ко мне в кабинет, дружок. - И Мегрэ оказался первым в тот день, кто не назвал Жюстена на "ты". Первым он обошелся с ним не как с фантазером и упрямцем, а как с маленьким мужчиной, Он заставил его пересказать всю историю и держался спокойно, просто, не перебивая рассказа и не делая замечаний. - Вы будете по-прежнему прислуживать в церкви? - Нет. Больше я не буду туда ходить. Очень уж страшно… А ведь это, право, была большая жертва. Конечно, мальчуган был набожен. И он вкушал поэзию первой мессы в таинственной тишине храма. Но, кроме того, за каждую обедню ему платили, - правда, пустяки, но вполне достаточно, чтобы скопить немного денег. Ведь ему так хотелось иметь велосипед, а родители не могли сделать такой роскошный подарок. - Я попросил бы вас еще разок сходить туда завтра утром. - Да я побоюсь пройти той же дорогой… - Пойдем вместе. Я подожду вас около вашего дома. Скажите, вы сможете проделать все точно, как и в тот день? Вот почему так и случилось, что Мегрэ в семь утра вышел из ворот больницы, раздумывая, как ехать - трамваем или машиной. С сине-зеленого неба сыпался пронизывающий ледяной дождь. Несколько прохожих брели вдоль домов, подняв воротники пальто и сунув руки в карманы. Лавочники поднимали ставни витрин. То был самый заурядный, спокойный квартал, какой только можно себе представить. И именно здесь, в этом квартале, какой-то проходимец, хулиган ранним утром напал на прохожего, обобрал его и всадил ему нож в грудь, - именно здесь случилось чрезвычайное происшествие. По словам мальчика, убийца убежал при его приближении и было тогда якобы без пяти шесть. В шесть часов прошел первый трамвай, и кондуктор утверждает, что он ничего не видел. Возможно, он был рассеян или засмотрелся в другую сторону. Но ведь пять минут седьмого агенты, завершавшие ночной обход, проходили по тому же тротуару и тоже ничего не приметили. В семь или в восемь минут седьмого капитан кавалерии, живущий в одном из трех домов, указанных Жюстеном, вышел из дому и направился в казармы. Он также ничего не видел. Наконец, двадцать минут седьмого моторизованный наряд полиции, высланный комиссариатом квартала, не нашел и следа жертвы. А вдруг в этот минутный разрыв тело погрузили в легковую машину или в грузовик?.. Мегрэ не спеша, хладнокровно перебирал в уме всевозможные гипотезы и отбрасывал все, что казалось ему неверным. Кстати говоря, в доме номер сорок два жила больная женщина. Муж ее бодрствовал всю ночь. Его слова кое-что подтверждали: - Мы слышим все, что происходит на улице, и я невольно все замечаю, потому что жена очень больна и вздрагивает при малейшем шуме. Постойте… Только она заснула, ее разбудил трамвай. Утверждаю, что ни одна машина не проезжала по улице раньше семи. Первой была та, что забирает мусорные ящики. - А больше вы ничего не слышали? - Кто-то пробежал. - До трамвая? - Да, потому что жена спала, а я как раз в эту минуту собирался приготовить кофе на плитке. - Бежал один? - Пожалуй, скорее, бежали двое… - Не скажете, в каком направлении? - Шторы были опущены… Они скрипят, когда их раздвигаешь, поэтому я и не взглянул. То был единственный свидетель, показывавший в пользу Жюстена. В двухстах метрах отсюда находился полицейский пост, но дежурный агент не видел машины. Можно ли допустить, что убийца, убежав, через несколько минут вернулся за своей жертвой и унес ее, не привлекая ничьего внимания? Досаднее всего то, что появился новый свидетель, который только пожимает плечами, когда ему говорят об истории с мальчиком. Место, которое указал Жюстен, находилось как раз напротив дома шестьдесят один. Инспектор Тиберж побывал там накануне, а Мегрэ, который никогда и ничего не оставлял непроверенным, теперь, в свою очередь, позвонил в дверь. Было лишь четверть восьмого, но комиссар решил, что сюда можно явиться и в такой ранний час. | 
