Он больше не может терпеть. У себя в комнате он даже не зажигает свет. Бросает пиджак куда попало, валится на кровать и зарывается головой в подушку. Он не плачет. Он не в состоянии плакать. Старается перевести дыхание. Все его члены трепещут, тело вздрагивает, как будто у него начинается какая-то серьезная болезнь. Только бы его матрац не скрипел. Только бы подавить рыдания - они уже подступают у него к горлу, и он догадывается: лежащий в соседней комнате отец не спит, напрягает слух. В голове его возникает картина, звучит одно слово, оно разбухает, принимает чудовищные размеры, все это сейчас раздавит его: турок!.. Всю ночь кто-то сжимает, теснит, душит его со всех сторон, до тех пор пока в слуховом окне не забрезжил рассвет и пока отец Жанна, стоя у кровати, не прошепчет, боясь показаться слишком строгим: - Ты не должен делать этого, сын!.. Ведь ты опять пил, не так ли?.. Ты даже спал не раздеваясь!.. С первого этажа поднимается запах кофе и яичницы с салом. По улице проезжают грузовики. Хлопают двери. Поет петух. Глава 2
"Малая касса"
Жан Шабо, оттолкнув тарелку, положил локти на стол и не отрываясь смотрел на дворик, виднеющийся сквозь тюль занавесок. Белая краска стен ярко блестела на солнце. Отец украдкой наблюдал за ним, не переставая есть, и пытался создать подобие беседы. - Ты еще не знаешь, наверное, что большой дом на улице Феронстре будет пущен в продажу? Кто-то спрашивал меня об этом на работе. Может быть, тебе следовало бы узнать… Но тут вмешалась мадам Шабо, которая чистила овощи для супа и тоже следила за сыном. - Почему ты не ешь? - Я не хочу есть, мать. - Потому что этой ночью ты опять напился, пари держу! Признавайся! - Нет. - Ты думаешь, это не заметно! Глаза у тебя совсем красные! А цвет лица, словно оно из папье-маше! Напрасно мы лезем из кожи, чтобы подкрепить тебя! Ну, давай! Съешь хоть яйцо… Однако это было не в его силах, даже если бы ему предложили целое состояние. От домашней обстановки, запаха сала и кофе, вида белой стены, закипавшего супа его просто тошнило. Жану не терпелось выйти из дому и все выяснить. Он вздрагивал от каждого звука, доносившегося с улицы. - Мне надо идти. - Еще рано. Ты был с Дельфосом вчера вечером, правда?.. Пусть только он придет сюда за тобой!.. Этот парень бездельничает, потому что у него богатые родители!.. Порочный мальчишка!.. Ему-то не приходится вставать рано и ходить в контору! Месье Шабо молча ел, глядя в тарелку, потому что не хотел становиться ни на чью сторону. Со второго этажа спустился жилец, студент-поляк; он вышел на улицу и направился в университет. Слышно было, как в комнате над кухней одевался другой. - Вот увидишь, Жан, это плохо кончится! Спроси у своего отца, занимался ли он кутежами в твоем возрасте? У Жана Шабо глаза и в самом деле были красны, лицо осунулось. На лбу виднелся небольшой красный прыщ. - Я ухожу, - повторил он, посмотрев на часы. Как раз в это время кто-то тихонько постучал по почтовому ящику, вделанному во входную дверь. Это был способ вызывать близких людей; посторонние пользовались звонком. Жан поспешно пошел открывать; он увидел Дельфоса, который спросил: - Ты идешь? - Да… Сейчас возьму шляпу… - Войдите, Дельфос! - крикнула из кухни мадам Шабо. - А я как раз говорила Жану, что с этим пора кончать! Он портит себе здоровье этими кутежами! Что до вас - это дело ваших родителей, но Жан… Дельфос, длинный и худой, еще бледнее, чем Шабо, опустил голову и пытался изобразить смущенную улыбку. - Жан должен зарабатывать на жизнь! У нас нет состояния! Вы достаточно умны, чтобы понять это, и я прошу вас оставить его в покое. - Пошли?.. - прошептал Жан, который не мог больше терпеть эту пытку. - Клянусь вам, мадам, что мы… - пробормотал Дельфос. - В котором часу вы вернулись домой сегодня ночью? - Не знаю… Может быть, в час… - А Жан признался, что было больше двух часов утра! - Мне пора в контору, мать… Взяв шляпу, он подтолкнул Дельфоса в коридор. Месье Шабо тоже встал и надел пальто. На улицах Льежа, как обычно в этот час, хозяйки мыли тротуары, обильно поливая их водой; перед дверьми останавливались тележки с овощами и углем, от одного квартала к другому раздавались выкрики торговцев. - Ну, как? Приятели завернули за угол. Теперь они могли не скрывать своей тревоги. - Ничего нет!.. В утренних газетах ни о чем не упоминается!.. Может быть, еще не нашли… его… На голове у Дельфоса была студенческая фуражка с большим козырьком. В этот час все студенты направлялись в университет. На мосту, пересекавшем Мёзу, они образовали целую процессию. - Мать очень зла… на тебя в особенности… Они шли через рынок, пробираясь между корзинами с овощами и фруктами, топтали ногами листья капусты и салата. Жан устремил вперед неподвижный взгляд. - Скажи! Откуда мы возьмем деньги?.. Сегодня пятнадцатое… Они перешли на другую сторону улицы, потому что поравнялись с табачной лавкой, хозяину которой задолжали франков пятьдесят. - Знаю… Сегодня посмотрел в бумажнике у отца… Там были только крупные ассигнации… Дельфос понизил голос: - Не расстраивайся… Сейчас я зайду к своему дяде, на улицу Леопольд… Редко когда меня хоть на одну минуту не оставят одного в магазине… Жан знал этот магазин, самый большой из всех тех, где продавался шоколад. Он представлял себе, как его приятель запускает руку в выдвижной ящик кассы. - Когда мы увидимся? - Я буду ждать тебя в двенадцать. Они подходили к конторе нотариуса Лоэста, где работал Жан. Попрощались, не глядя друг на друга, и у Жана возникло неприятное чувство, как будто рукопожатие Рене было не таким, как обычно. Правда, теперь они стали сообщниками! Стол Жана стоял в передней. Так как он поступил сюда последним, его работа состояла главным образом в том, чтобы наклеивать марки на конверты, разбирать почту и исполнять обязанности курьера. В то утро он работал молча, ни на кого не глядя, с таким видом, как будто хотел остаться незамеченным. В особенности он опасался заведующего конторой, сурового человека лет пятидесяти, своего начальника. В одиннадцать часов все было как обычно, но не задолго до полудня заведующий подошел к нему. - У вас есть счета "малой кассы", Шабо? - Простите меня, месье Озэ, сегодня я надел другой костюм и оставил дома записную книжку и деньги. Я отчитаюсь перед вами после полудня. Он был мертвенно-бледен. Заведующий удивился. - Вы заболели? - Нет… Не знаю… Может быть, немножко… "Малая касса" - это был отдельный счет в конторе, деньги, необходимые на марки, на отправку заказных писем, на все мелкие текущие расходы. Два раза в месяц, пятнадцатого и тридцатого, Жану выдавали определенную сумму, а он отмечал расходы в записной книжке. Служащие выходили из конторы, Жан, выйдя на улицу, поискал глазами Дельфоса и заметил его возле витрины табачной лавочки. Он курил сигарету с позолоченным кончиком. - Ну как? - Здесь уплачено! Они пошли. Они ощущали потребность чувствовать себя среди людей, в движущейся толпе. - Зайдем в "Пеликан". Я был у своего дяди. В моем распоряжении было всего несколько секунд. Ну, я и запустил руку… Сам того не желая, взял слишком много… - Сколько? - Почти две тысячи… Эта цифра испугала Шабо. - Вот тебе триста франков для "малой кассы". Остальное мы разделим. - Да нет же!.. Оба они говорили возбужденно, с той только разницей, что Дельфос настаивал почти угрожающе. - Все нормально! Мы же всегда делим все пополам! - Мне не нужны эти деньги. - Мне тоже. Они машинально посмотрели на каменный балкон одного дома. Это была меблированная комната, где жила Адель, танцовщица с "Веселой мельницы". - Ты не проходил там! - Я шел по улице По д'Ор. Двери были открыты, как обычно. Виктор и Жозеф подметали… Жан так сжал пальцы обеих рук, что они хрустнули. - Ты хорошо все видел сегодня ночью, правда?.. - Я уверен, что это был турок, - вздрогнув, отчеканил Дельфос. - И сегодня на улице не было полиции? - Никого! Все было нормально… Виктор увидел меня и закричал: "Добрый день!" Они вошли в "Пеликан", сели за столик возле витрины, заказали английского пива. И тут же Жан заметил человека, сидевшего прямо напротив них. - Не оборачивайся… Смотри в зеркало… Этой ночью он был в… Ты знаешь, что я хочу сказать… - Вот этот здоровяк? Да, я узнаю его… Это был клиент, вошедший последним в "Веселую мельницу", тот объемистый и могучий человек, который пил только пиво. - Он, вероятно, не из Льежа. - Курит французский табак. Осторожно! Он наблюдает за нами. - Гарсон! - позвал Дельфос. - Сколько с нас? Кажется, мы были вам должны сорок два франка? Он протянул ассигнацию в сто франков, так, чтобы официант мог заметить у него несколько таких же. - Получите! Они нигде не находили себе места. Посидев немного, вышли, и Шабо с беспокойством обернулся. - Этот человек следит за нами… Во всяком случае, он идет сзади. - Замолчи! Ты в конце концов меня напугаешь. Зачем ему следить за нами? - Но турка-то, наверное, нашли… Или же он не был мертв… - Ну, замолчи же! - проворчал Дельфос еще более резко. Они молча прошли метров триста. - Ты считаешь, что мы должны пойти туда сегодня вечером? - Конечно! Это покажется подозрительным, если мы… - Послушай! Может, Адель что-нибудь знает? У Жана нервы были напряжены до предела. Он не знал, куда смотреть, что говорить, и не смел обернуться, чувствуя за собой присутствие широкоплечего мужчины. - Если он перейдет Мёзу вслед за нами, значит, он за нами следит! - Ты идешь домой? - Придется… Мать обозлилась… Жан был способен внезапно разрыдаться здесь, посреди улицы. - Он идет по мосту… Видишь, он следит за нами! - Замолчи!.. До вечера… Ну, вот я уже пришел… - Рене! - Что? - Я не хочу держать при себе эти деньги… Послушай… Но Дельфос, пожав плечами, закрыл за собой дверь. Жан пошел дальше, поглядывая на отражение в стеклах витрины, чтобы проверить, продолжают ли за ним следить. На пустынных улицах за Мёзой у него уже не осталось сомнений. И тут ноги под ним подкосились. Закружилась голова. Он чуть не остановился, но вместо этого пошел еще быстрее, как будто страх тащил его вперед. Когда он пришел домой, мать спросила его: - Что с тобой? - Ничего… - Ты страшно бледный… Просто зеленый… И в бешенстве продолжала: - Красиво, правда?.. В твоем возрасте доводить себя до такого состояния!.. Где ты опять болтался эту ночь?.. И в какой компании? Не понимаю, почему твой отец допускает это… Ну, давай, ешь… - Я не хочу есть. - Это еще почему? - Послушай, оставь меня, мать… Мне нехорошо… Не знаю, что со мной… Но острый взгляд мадам Шабо не смягчался. Это была маленькая женщина, сухая, нервная, которая сновала по дому с утра до вечера. - Если ты болен, я позову врача. - Нет! Ради Бога… Шаги на лестнице. Сквозь застекленную дверь кухни показалась голова студента. Он постучал; выражение лица у него было встревоженное и недоверчивое. - Вы знаете этого человека, который прогуливается по улице, мадам Шабо? Он говорил с сильным славянским акцентом. Глаза его пылали. Малейший пустяк приводил его в ярость. Он уже перешел обычный возраст студента. Но официально числился в университете, хотя никогда не ходил на лекции. Знали, что он грузин, что у себя на родине он занимался политикой. Претендовал на дворянское происхождение. - Какого человека, месье Богдановский? - Подойдите сюда… Он подозвал ее в столовую, окно которой выходило на улицу. Жан не решался последовать за ними. Но в конце концов тоже пошел туда. - Вот уже четверть часа, как он здесь расхаживает… Я знаю таких людей!.. Это определенно кто-нибудь из полиции. - Да нет же, - с оптимизмом возразила мадам Шабо. - Вам всюду чудится полиция! У него просто здесь назначено свидание. Грузин все-таки бросил на нее взгляд, выражавший сомнение, пробормотал что-то на своем языке и поднялся к себе в комнату. Жан узнал широкоплечего мужчину. - Иди есть, сейчас же! И не кривляйся, слышишь? Не то ляжешь в постель, и я сейчас же вызову врача. Месье Шабо не приходил домой в полдень. Мать и сын обедали в кухне, причем мадам Шабо никогда не присаживалась, а все время ходила взад и вперед от стола к плите. Пока Жан, опустив голову, пытался проглотить хоть что-нибудь, она наблюдала за ним и заметила какую-то новую деталь в его одежде. - Откуда еще этот галстук? - Это Рене дал мне его… - Рене, всегда этот Рене, а у тебя нет никакого самолюбия! Мне за тебя стыдно! У этих людей, может быть, и есть деньги, но из-за одного этого они еще не заслуживают уважения! Его родители не женаты… - Мама! Обычно он называл ее "мать". Но сейчас он хотел говорить умоляюще. Он дошел до предела. Он не требовал ничего, кроме покоя в течение тех нескольких часов, которые обязан был проводить дома. Он представлял себе незнакомца, расхаживающего напротив, как раз возле стены школы, где прошли его детские годы. - Нет, сын мой! Ты пошел по плохой дороге, говорю тебе! Пора прекратить это, если ты не хочешь кончить плохо, как твой дядя Анри. Кошмар! Опять эти упоминания о дяде, которого встречали иногда мертвецки пьяным или видели на стремянке, когда он красил фасад какого-нибудь дома. - А ведь он получил образование! Мог занять любое положение… Жан встал с полным ртом, буквально сорвал свою шляпу с вешалки и выбежал из дому. В Льеже некоторые газеты выходят и по утрам, но главный выпуск появляется в два часа. Шабо пошел к центру города, словно в полусне, окутанный каким-то пронизанным солнцем облаком, мешавшим ему четко видеть, и, перейдя Мёзу, очнулся от криков: - Покупайте "Льежскую газету"! Только что вышедшую "Льежскую газету"… Труп в плетеном сундуке!.. Ужасные подробности… Покупайте "Льежскую газету"!.. Возле него, буквально в двух метрах, широкоплечий мужчина покупал "Льежскую газету", ожидал сдачи. Жан пошарил у себя в кармане, там были ассигнации, которые он сунул туда, но не нашлось мелкой монеты. Тогда он пошел дальше и вскоре толкнул дверь конторы, куда уже вернулись служащие. - Вы опоздали на пять минут, - заметил заведующий. - Это небольшое опоздание, но повторяется слишком часто… - Извините… Из-за трамвая… Я принес вам "малую кассу"… Он чувствовал, что лицо у него не такое, как всегда. Щеки горели. В глазах кололо. Месье Озэ перелистывал записную книжку, проверяя суммы внизу страниц. - Сто восемнадцать франков пятьдесят сантимов… Столько у вас осталось?.. Жан пожалел, что ему не пришлось разменять ассигнации. Он слышал, как заместитель заведующего и машинистка говорили о плетеном сундуке. - Графопулос. Это турецкая фамилия? - Кажется, он грек… Жан вытащил из кармана две ассигнации по сто франков. Что-то еще выпало оттуда. Месье Озэ холодно указал ему на пол. Это была третья ассигнация. - Мне кажется, вы слишком легкомысленно относитесь к деньгам. У вас нет бумажника? - Простите… - Если бы хозяин видел, как вы кладете банковские билеты прямо в карман… Ну, ладно! У меня нет мелочи… Вы потом отчитаетесь в этих ста восемнадцати франках пятидесяти сантимах… Когда деньги кончатся, спросите у меня еще… Сегодня после полудня вы обойдете газеты и сдадите туда наши объявления… Это срочно! Нужно, чтобы они появились завтра… - Турок! Турок! Турок! На улице Жан купил газету и с минуту оставался в центре группы зевак, потому что продавец искал для него сдачу. Он прочел на ходу, толкая прохожих: "ТАЙНА ПЛЕТЕНОГО СУНДУКА | 
