Жанна Папелье на своем веку выходила замуж по меньшей мере три раза. О первом муже она не говорила никогда. Со вторым познакомилась в Марокко, где он занимал важное положение и входил в состав политических деятелей, которые чуть ли не через каждые два или три года занимают министерские посты. Фамилия его была Лебланше. Что касается третьего, то он вторники проводил всегда на вилле, но в остальное время предпочитал свою квартиру в Ницце. Это был седой старик, проживший чуть ли не всю жизнь в тропиках и нередко засыпавший там, где сидел. Жена утверждала, что у него была сонная болезнь.
Владимир занимался теперь тем же, чем не так давно - вице-мэр: поглядывал на часы и думал, что пора идти на яхту обедать, но не двигался с места. - …Вот этот и вон тот… Не хотелось ему оказаться сейчас лицом к лицу с Блини, видеть его широкую улыбку и газельи глаза… Тем более что ему было известно: Блини наделен этим женственным очарованием из-за туберкулеза! Он это скрывал от всех, но у него под матрацем всегда была спрятана бутылочка с настойкой креозота! Тем хуже для него! Владимир не ревновал мадам Папелье, которую звал попросту Жанной. Дважды он заставал Блини в ее спальне и делал вид, что не заметил. Впрочем, она его не стеснялась. Не раз, встретив какого-нибудь молодого человека, она говорила Владимиру: "Надо бы его пригласить сегодня вечерком…" Владимир был согласен на все, согласен был на одновременные роли любовника и слуги. Ведь звание капитана было пустым звуком и он не имел для этого никаких оснований. Он занимался уборкой яхты вместе с Блини. Раз в году они вместе скоблили корпус яхты, перед тем как приступить к окраске. Вернее, Владимир ухитрялся свалить всю работу на Блини, но это уже другое дело… Нет! В счет шла только Элен.
Машина, с Дезирэ за рулем, проехала мимо кафе, потом вдоль мола и остановилась в нескольких метрах от яхты. Шофер, не очень-то желая вмешиваться в чужие дела, дал сперва несколько гудков. Никто не появился. Что она там делает, внизу? Пришлось все-таки Дезирэ выйти из машины и подняться по сходням. Довольно надолго он застрял в кают-компании, вероятно обсуждая что-то с Элен. Затем он вышел один, дал задний ход и остановился перед кафе. - Стаканчик белого, - заказал Дезирэ. Усевшись напротив Владимира, он тихо сообщил: - Не желает. - Не хочет ехать на виллу обедать? Дезирэ пожал плечами, достал сигарету, закурил. - Друзья приехали… Хозяйка еще не вставала и велела, чтобы ее не будили… Взгляд шофера был циничным, и говорил он языком жителя парижского предместья. - Что касается девчонки, то, пожалуй, наш приятель Блини… За этим последовал жест еще более циничный, чем взгляд, и Владимир покраснел. Это была его единственная слабость. У него была светлая кожа уроженца балтийского севера, голубые глаза и мягкие черты лица, и при малейшем волнении щеки его заливал багровый румянец, точно так же, как после нескольких стаканчиков опухали веки. - Едем? - Нет, я побуду здесь. - Я их обоих застал за стряпней, наша барышня нацепила передничек… За минуту до этого Владимир собирался идти обедать на яхту. После этих слов решимость его пропала. Он не задавался вопросом, влюблен он в Элен или нет. Прошло уже три недели с тех пор, как она ворвалась в их жизнь, - вероятно, после смерти отца, который, может быть, и был первым мужем Жанны Папелье, - Ну и вид у вас! - заметил шофер. - Угостить стаканчиком? - Спасибо, нет. - Так не будете пить? Владимир был на пределе. Зачем к нему лезут с разговорами, когда он думает совсем о другом? Или пытается не думать и ждет. Скорее бы все случилось. Бриллиант лежит в шкатулке. Вот сейчас Жанна Папелье встанет и обнаружит пропажу. Поделом Блини!
Из трубы яхты поднималась струйка дыма, но ветер относил ее, и она была едва заметна. Иногда, через час-другой, дождь внезапно прекращался, но потом это случайное затишье сменялось еще более яростным порывом ветра и ливня. - Разве вы здесь кормитесь? Да, Владимир поел у Полита, без всякой охоты, навалившись на стол локтями. Потом выпил! Потом растянулся во весь рост на кожаном диванчике. Свет резал ему глаза, и он прикрыл лицо газетой. Вице-мэр пообедал дома и вернулся, надеясь подыскать партнера и во что-нибудь сыграть. Он уселся недалеко от русского и раскрыл другую газету, хотя читать у него не было ни малейшего желания. - Сыграем? - предложил Полит. Сыграли нехотя и бросили колоду на стол. Машины проезжали мимо, не останавливаясь. В церкви звонили к вечерне, а вице-мэр все никак не мог выяснить, что сегодня освящают - самшит или свечи. Он вздохнул и поглубже уселся в угол диванчика. Лили снова перетирала стаканы и ставила их на полку; вскоре она услышала, как похрапывает вице-мэр. Может быть, Владимир тоже уснул? Белые брюки его заляпаны грязью, одет он в бело-синюю полосатую тельняшку, лица не видно, зато видно, как поредели рыжеватые волосы. - Разбудишь меня в четыре часа, - вздохнул Полит и поднялся к себе. А дымок все вился над трубой яхты… В вилле "Мимозы" Жанна Папелье звонком вызвала горничную, потребовала сельтерской, еле ворочая языком. - Кто там внизу? - Шведка приехала с женихом… Я им подала завтрак… Они сейчас в маленькой гостиной. - Что они там делают? - Да ничего. - Дай мне еще поспать. - Разве мадам не собирается вставать? - Нет. Моя дочь не приехала? - Она велела передать через Дезирэ, что хочет остаться на яхте. - А Владимир? - Он ушел в десять часов и еще не приходил. - Скажи, чтоб меня не будили. Гости хотели сыграть в бридж, но четвертого игрока не нашлось. В гостиной, заваленной журналами и книгами, шведка раскладывала пасьянс, а ее двадцатипятилетний жених, одетый для игры в гольф, читал киножурнал. На кухне дворецкий завтракал вдвоем с кухаркой, медленно жевал, просматривая газету. - Вечером все тут будут обедать? - Не знаю. В тысячах домов и вилл Лазурного берега сидели люди, не зная, что делать, и смотрели на дождь. В Канне, Ницце, на Антибах зрители у входа в кинотеатры стряхивали зонтики. Вице-мэр проснулся, как от толчка, около четырех. Бог знает что такое ему приснилось! Владимир все так же сидел за столиком, уткнув подбородок в ладони, и смотрел прямо перед собой. - Плохи дела? - Хороши! Интересно, что они там делают вдвоем, на яхте? Конечно, проще всего пойти туда и посмотреть. А если там ничего такого не происходит? И действительно, ничего такого не происходило. В маленькой кают-компании, затянутой японским вышитым шелком, Блини с Элен играли в карты, вернее, Блини обучал Элен русской игре в шестьдесят шесть. Владимир прошлым воскресеньем уже застал их за этим же занятием. - Вот этот и вон тот… Блини хохотал во весь голос, выигрывал и смотрел на партнершу такими ласковыми, детскими глазами, что она тоже не могла удержаться от смеха. - Не люблю я вашего друга Владимира… - сказала она вдруг. Собеседник возразил: - Вы его не знаете… Это настоящий русский, удивительный человек… Но его надо понять… - Пока что он взваливает на вас всю работу… - Он настоящий русский… - повторил Блини. - Он вам завидует… - Мне? Блини смеялся. С чего бы это Владимир стал ему завидовать? - Хотите, я вам расскажу одну историю? Это кавказская история.., когда мы были богатыми, как-то раз, в Вербное воскресенье… Владимир потянулся, глядя на залитые дождем окна, и заказал Лили еще стаканчик виски. Глава 2
- Куда это он? Вице-мэр едва успел произнести эти слова, как Владимир, которому Лили как раз подавала виски, был уже за порогом. Прямо перед ним остановился автобус, открылась и закрылась дверца, и машина тут же рванулась вперед, унося Владимира, усевшегося рядом с водителем. Спустя десять минут он вышел из автобуса в Канне, все так же под дождем, пешком, покинул город и стал подниматься по наклонной улице между двух каменных оград. И вот перед ним ворота с каменными львами по обеим сторонам, усыпанная мелким гравием лужайка и, наконец, крыльцо между колонн. На мгновение он остановился и прислушался. В большой гостиной играл граммофон. Он открыл дверь и повесил на крючок фуражку и дождевик. Из холла ему была видна гостиная. Шведка нехотя возилась с граммофоном, а рядом с ней, развалившись в кресле, ее жених, граф де Ламотт, одетый с иголочки, лениво просматривал газету. Сидевшая за столом молодая особа по имени Жожо, разведенная с мужем, но тем не менее вечно враждовавшая с ним по разным поводам, заполняла страницу за страницей своим крупным угловатым почерком. Русский собирался было пройти мимо них. Ламотт его окликнул: - Эй, Владимир!.. Владимир, уже в дверях, повернул к нему угрюмое лицо. - Вы наверх? - Да. А в чем дело? - Скажите-ка Жанне, пусть идет сюда! Попробуем хоть что-то придумать… До смерти скучный день… Может, съездить в Ниццу или в Монте-Карло? Владимир в ответ только поморгал разок-другой и пошел наверх. Виллу построили еще до войны, с типичным для Лазурного берега обилием мрамора, бронзы и фресок и, вероятно, поначалу обставили с соответствующей роскошью. Но затем ее, несомненно, стали сдавать внаем каждый сезон, ковры поблекли, а мебель то переставляли, то кое-как меняли. В один прекрасный день ее купила со всем содержимым Жанна Папелье да еще привезла туда всю свою лишнюю мебель из Ниццы и Парижа. На втором этаже Владимир прижался ухом к двери и прислушался. Ничего не услыхав, он медленно повернул ручку, толкнул створку и удивился, что Жанна сидит и смотрит прямо на него. Она находилась в постели, непричесанная, и поднос с чаем и поджаренным хлебом стоял у нее на коленях. Занавеси были еще задернуты, и в спальне было полутемно. - Пришел! - просто сказала она. Вряд ли сейчас ее узнали бы сидевшие внизу гости, привыкшие видеть ее одетой. Ей было лет пятьдесят, и черты ее лица после ночного сна казались очень резкими, а ее удивительно волевой лоб казался огромным под пучком жидких волос. - Что они там делают? - спросила Жанна, когда Владимир молча уселся у нее в ногах. - Эдна включила граммофон… Ламотт читает… Жожо пишет… - Ты был на яхте? Слушай, забери-ка этот поднос… По пробуждении она всегда была спокойна, в ней даже проглядывало нечто потустороннее, будто ей требовалось какое-то время, чтобы снова стать собой. Глаза ее припухли, как у Владимира. - Больше никого внизу не видел? Похоже, что Пьер и Анна ушли, не спросясь… Пьер был дворецким, Анна - кухаркой. - Что с тобой такое? - Ничего… Однако ему было не по себе. Он представил себе, что ожидаемое им событие может произойти с минуты на минуту. Шкатулка с драгоценностями всегда стояла внутри туалетного столика. Жанна часто, вставая с постели, ее машинально открывала… - Ламотт поговаривает о том, чтобы съездить в Ниццу или Монте-Карло, - сказал он. - А как погода? - Дождь. - Ну, тогда нет уж, спасибо! Кроме того, Дезирэ не любит, когда ездят в воскресенье вечером. Поедим что найдется в холодильнике. В спальне все было разбросано как попало. Жанна, все еще не в силах подняться, потребовала сигарету. - Все-таки им не следовало уходить, не сказав ни слова, - проворчала она. - Слишком по-хорошему я с ними! Вечно одна и та же комедия. Слуги делали все, что хотели. Внезапно в один прекрасный день ее охватывала слепая ярость, она всех разом выгоняла и на два-три дня переселялась в гостиницу, пока не находила других. - Хватит разгуливать по комнате! Ты мне действуешь на нервы! Вот что, раздвинь занавески! В спальне стало еще мрачней, так как уже темнело, и комнату охватила печаль дождливых сумерек. - Нет! Задерни их! Зажги лампы… Перед ним она не стеснялась своего вида, могла показаться без прикрас, и физически, и нравственно. И ей было совершенно безразлично, что она выглядела старухой, когда хмурила лоб. - Ты мне так и не сказал, был ты на яхте или нет. - Был. - Элен видел? - Да, она была там. - Что она делала? Жанна скребла голову ногтями, как будто сидела одна. - Ничего не делала, - ответил Владимир. - Ну, что ты о ней думаешь, ты-то? Он пожал плечами. Жанна внимательно вглядывалась в него, словно желая проникнуть в его мысли. - Она про меня ничего не говорила? - Она вообще со мной никогда не разговаривает. - Ас кем же она разговаривает? Не со мной же! И не с моими друзьями! - С Блини… - И ты не знаешь, что она ему говорит? Ему было все больше не по себе. Он вспомнил, как вился дымок над яхтой и как Блини с Элен играли, будто детишки, в шестьдесят шесть. - Не знаю… - ответил он. - Странно все это… Она моя дочь… Приходится в это верить, раз я ее родила на свет и так записано в бумагах! А у меня к ней нет никаких чувств… Впрочем, у нее ко мне тоже! Смотрит она на меня с таким удивлением, с недоверием… Скажи, может, лучше было бы определить ей какую-нибудь ренту и пусть себе живет в другом месте? С этими словами она спустила ноги с кровати, нащупала комнатные туфли и вышла в ванную комнату, оставив дверь открытой. В спальню постучались, кто-то крикнул: "Откройте!" Это была Эдна, шведка. - Впусти ее, - сказала Жанна Папелье, открывая оба крана ванны. Тут все было по-семейному. Эдна не удивилась, застав Владимира в спальне. Она прислонилась к косяку двери ванной, так что видела с одной стороны Владимира, с другой - моющуюся Жанну. - Граф предлагает поехать обедать в Ниццу… - Да, Владимир мне сказал… Все по привычке говорили "граф", даже его невеста. Они были помолвлены вот уже два года, но о браке речь и не заходила. Эдна по неделям гостила в "Мимозах", куда Ламотт иногда заезжал, потом исчезала на недели или на месяцы, жила в Париже, а может быть, ездила к родным в Швецию… И внезапно возвращалась, будто только вчера уехала, и снова влезала в свою спальню и в свой халатик… - Граф отлично знает, что я никуда не езжу по воскресеньям. - Кухарка ушла в город. - Ну и пусть! Поедим холодные закуски! Вот Жанна оденется, откроет шкатулку и… Интересно, неужели они там, на "Электре", все еще играют в карты? Нет, наверно, обедают… Блини хохочет, рассказывает что-то… И наверно, все выдумывает, кстати! Все врет! Они ведь оба врут, и Блини, и Владимир! Например, он, Владимир, чтобы получить это место на яхте, заявил, что до русской революции служил на крейсере в чине лейтенанта. Никто не дал себе труда заняться подсчетом, иначе сразу выяснилось бы, что в это время ему еще не было и восемнадцати. Он тогда только поступил в Севастопольское морское училище, где пробыл всего восемь месяцев. Что касается Блини, то он вообще не служил на флоте, а учился в гимназии. И князем не был, а если и был, то таким, как все кавказские помещики… - У мой страна… У Блини, когда он знал всего несколько слов по-французски, это означало: "В моей стране…" И он восторженно описывал Кавказ как некое сказочное место, где родители его были знатными и богатыми, а в замке, где он родился, полно слуг, зажигавших сотни свечей за пышными ужинами под звуки балалаек… Лицо Владимира пылало. Он не обращал внимания ни на шведку, прислонившуюся к двери, ни на Жанну, которая вышла из ванны и накинула голубой халат. Сейчас она откроет шкатулку с драгоценностями… Накануне вечером ему представился удивительный случай. Блини был здесь, с ними. В гостиной все крепко выпивали. С утра в окне было выбито стекло, поэтому Жанна пробормотала: "Блини! Сходи ко мне в спальню, принеси шарф…" Он и пошел. Когда обнаружат, что кольцо пропало, это припомнят! Тем более что Владимир ушел первым, отправился ночевать на яхту. - Владимир! - крикнула Жанна. - Да… - Не сходишь ли купить яиц? Эдна говорит, что в доме ни одного не осталось… Это было ему на руку! Пропажу обнаружат в его отсутствие… Ему пришлось спуститься вниз по улице, да к тому же поискать какую-нибудь еще не закрывшуюся лавку. Он вернулся с покупкой, а в доме все оставалось по-прежнему. Правда, Жанна была еще наверху, у себя. - Пойдем, поможешь мне… - сказала Эдна. В этом доме все были то на "вы", то на "ты". Шейкер стоял на столе, он сбил себе коктейль. В кухне шофер Дезирэ читал газету, сняв черные кожаные краги, чтобы дать отдых ногам. Дезирэ не двинулся с места и продолжал читать, поставив локти на стол, в то время как все взялись за приготовление обеда. | 
