- Ты не нуждаешься в жалости. - Ты так только говоришь, а думаешь иначе! Ты сама прекрасно знаешь, что думаешь иначе! Я боюсь, Жанна! Зачем Робер так сделал? Только не говори, что это моя вина. Это не так! Уверяю тебя, это не так! Нужно мне верить, Жанна. Необходимо, чтобы хоть кто-нибудь мне верил. Этим утром я была не в себе. Я уж и не помню всего, что наговорила тебе, но это, конечно, было гадко. Я хотела тебе причинить боль. У меня была потребность сделать тебе больно. Ты мне не веришь? - Верю. - Ты уверена, что все окна хорошо закрыты? - Я обошла весь дом. - Третий этаж тоже? - Я ходила и на третий. - Ну и как там? - Все необходимое сделано. Его положили в голубой комнате. - Знаю. Я слышала. - Ты не хочешь пойти со мной взглянуть на него? Она закричала: - Только не это! Я не могу. Ты что, не понимаешь, что это выше моих сил? Я боюсь! Повторяю тебе - я боюсь, я умираю от страха, а ты не хочешь меня услышать. - Тебе лучше сесть. - Я не могу сидеть. У меня болит все тело, а уж голова… - Я сейчас приготовлю тебе чашку кофе. - Ты очень любезна. И пока Жанна ставила кипятить воду, Луиза задумчиво прошептала: - Зачем ты все это делаешь? Почему ты приехала именно сегодня? Говорили, что ты знала, как у нас идут дела, и что ты хотела… Ее лицо изменилось, черты лица напряглись, а глаза приобрели инквизиторский блеск, как когда-то, когда она была маленькой девочкой. - Неужели ты ничего не знала? - Нет. Я приехала потому, что… Но невестка не слушала ее, отдавшись только своим мыслям, и Жанне не удалось закончить фразу. - Никто тебе не писал? - Нет. - И твой брат никогда не жаловался на меня? - Я не получала от него известий более двадцати лет. Он не знал даже, где я жила! Забавно, что голос Луизы менялся в зависимости от грозы. При сильных раскатах грома и ярких молниях она говорила смиренно, умоляюще, жалобно, но как только некоторое затишье возвращало ей надежду, что все скоро закончится, она делалась более твердой, становилась язвительной. Тогда ее голова наклонялась вперед, и смотрела она исподлобья. - Признайся, ты ведь знала, что твой отец умер? - Я случайно прочитала объявление во французской газете. - Это в Южной-то Америке? Жанна почувствовала не очень ловко расставленную ловушку. - Нет. В Каире. - Значит, верно, что ты жила в Каире? - Ну и что? - Ничего. Она, кажется, говорила сегодня утром, что кто-то встречал Жанну? Луиза знала об этом больше, чем хотела показать. - Это было объявление нотариуса? Там Жанна читала лишь случайно попадавшие к ней французские газеты; происходило это редко, поэтому прочитывала она их от корки до корки. В один прекрасный день ее взгляд остановился на колонке частных объявлений: "Месье Бижуа, нотариус в Пон-Сен-Жан, разыскивает по поводу крупного наследства Жанну-Марию-Гортензию Мартино, рожденную в Пон-Сен-Жане 5 июня 1894 года. Просьба срочно ответить письмом или поставить в известность представителей консульства". - Почему ты не подавала признаков жизни? После минутного колебания она устало прошептала: - Сама не знаю. - Ты поняла, что речь шла о твоем отце? - Да. Никакого другого наследства не существовало. Но было уже слишком поздно, чтобы я могла успеть приехать на похороны. Со дня его смерти прошло два месяца. - Ты не нуждалась в деньгах? - Зачем говорить об этом? - Извини меня за то, что я наговорила сегодня утром. Я знала, что это не так, что ты приехала сюда не из-за этого. - Спасибо. Два куска сахара? - Один. И без молока. - Хочешь, я сделаю тебе бутерброд? Есть холодное жаркое. - Я не голодна. Жанна, это опять начинается! И, поскольку Жанна направилась к двери, чтобы послушать, не плачет ли ребенок, она сказала: - Побудь со мной. Не надо бросать меня одну. Я очень тебя огорчила? - Нет. - А что доктор Бернар сказал обо мне? - Он не говорил о тебе. - Он не настаивал на том, чтобы увидеться со мной? - Он посоветовал мне тебя не беспокоить. - А Алиса? Она гнула свою линию. Вспышки молний, раскаты грома заставляли ее иногда терять мысль, но потом она упорно к ней возвращалась и методично начинала снова. - Что тебе рассказала Алиса? - Что она слишком нервная, чтобы иметь детей, и что сын ее не любит. - А обо мне? Я уверена, что она говорила обо мне. Жанна очень хорошо знала, что ее беспокоит, что она хотела бы узнать! Но как ей объяснить, что Жанна сама все поняла и была этим почти не удивлена, что она сама накануне вечером - сначала на вокзале в Пуатье, потом снова, в плохо освещенном обеденном зале, где она слушала болтовню Дезире… Ее невестка вдруг с убежденностью произнесла: - Я дурная женщина, Жанна. В этих словах Луизы чувствовалась даже некоторая искренность. - Да нет же! Никто не бывает ни абсолютно плохим, ни абсолютно хорошим. - Я хотела бы быть абсолютно хорошей. Всю мою жизнь я пыталась стать хорошей. Никто в это не верит и никогда не верил. Все меня ненавидят. Даже Робер уже много лет назад перестал на меня смотреть прежними глазами, и я чувствовала, что он перестал и надеяться. Между нами словно существовала стена, или, точнее, стекло. Когда мне случалось плакать - неважно, по какой причине - или я падала духом, его отец по привычке пожимал плечами и говорил мне холодным тоном, указывая на дверь: "Иди капризничай в свою комнату!" Он полагал, что я делаю так нарочно, ломаю комедию, хотя я никогда в жизни комедию не ломала. Новый раскат грома заставил ее вцепиться в руки Жанны, и Луиза, задыхаясь, сказала умоляющим тоном: - Не нужно уезжать, Жанна! Не презирай меня и не думай, что во мне все только плохое. Когда я пришла в этот дом, я была совсем юной, чистой, полной благих намерений. Я хотела, чтобы каждый был счастлив. Я была убеждена, что способна всех сделать счастливыми. Знаешь, как твой отец меня сразу же прозвал? Серой Мышкой! Ты ведь помнишь, как он говорил - словно каждое его слово имело огромный смысл. Даже Баба, прислуга, которая у них тогда была, презирала меня, и если я хотела сделать что-нибудь, она забирала у меня из рук то, что я держала: "Оставь это!" Как будто я была ни на что не способна! Как будто я не у себя дома, а где-нибудь в пансионе… Послушай, Жанна! Ну вот, опять приближается. Гроза кружит над городом. Старый Бернар утверждал, что ее река притягивает… О чем я говорила? Не помню, на чем я остановилась. Мне кажется, я тебе наскучила… - Пей свой кофе. - Да… Он слишком горячий… Даже мои дети… Ты увидишь, как они держат себя со мной… Что же до Алисы, так она одержима одной идеей, одним желанием - как можно скорее покинуть этот дом. Она готова и ребенка бросить, если будет нужно. Не знаю, вернется ли она после похорон… Ты веришь, что она вернется? - Убеждена в этом. - А я нет. Через шесть недель после рождения ее сына я как-то вечером застала Алису врасплох… Вспышка молнии была столь яркой, что осветила весь дом; на этот раз они обе подумали, что гроза действительно прямо над ними. Луиза грохнулась на колени, вцепившись обеими руками в платье своей невестки: - Мы сейчас все погибнем, ты же видишь… Жанна продолжала стоять, и ей ничего не оставалось, кроме как рассеянно погладить Луизу по волосам. - По-моему, Боб кричит, - сказала Жанна через мгновение. - Он-то не боится. Он ничего не знает. Он слишком мал. Боже, прости меня! - Тише! - Что такое? И, поскольку Жанна пошла к двери, Луиза двинулась за ней - все так же на коленях. - Нет. Это хлопает ставень. Я думала, что это ребенок. Она прекрасно понимала, что Луиза испытала укол ревности за то внимание, которое Жанна оказывала малышу; эта ревность с минуты на минуту могла смениться яростью. - Подымись и выпей кофе. Если уж молния должна в нас попасть… - Умоляю, замолчи! - Тогда успокойся. Вот-вот вернется Анри. Твоя дочь, конечно, тоже вернется сегодня вечером, и ей нужно будет рассказать, что произошло. - Они не тратят свое время на меня, так же не тратили его и на отца. Или, скорее, время от времени они еще проявляли заботу об отце, боялись его огорчить, а вот уж со мной… - Ты все видишь в черном цвете, Луиза. - Что ты хочешь этим сказать? - Ничего. Только то, что сказала. Ты сама себя мучаешь, словно получаешь от этого удовольствие, вместо того чтобы посмотреть на вещи прямо. - Ты уверена, что не имела в виду совеем другое? Признайся, Алиса тебе рассказала? - Еще раз говорю - нет. Доктор Бернар тоже. И никто другой ничего мне не говорил. Просто я услышала запах твоего дыхания, когда ты утром открыла мне дверь своей комнаты, и все поняла. - Я тебе противна? - Нет. - Почему? - Я знаю, что это такое. - Ты не считаешь, что я виновата? - Нет. - Я не подлая? - Всего лишь слабая. - Я по-всякому пыталась. Бывало, не притрагивалась к нему несколько дней, неделю, иногда две. В такие периоды я специально делала так, чтобы дома вообще ничего не было, а на винный склад я старалась не ходить. Я больше так не могу, Жанна. Я дошла до края. Я ни на что не годна. Пользы от меня никакой. Я никому не нужна. Это я должна была умереть… - Не говори так. - Нет, нужно, чтобы я об этом сказала, потому что с самого утра меня мучает одна мысль. Я не спала ни минуты. Я слышала каждый звук. Я прислушивалась к твоим шагам. Все это время я думала об одном и том же, я задавалась одним и тем же вопросом. Ответь мне честно. Ты не видела его много лет, но он твой брат. Это моя вина, скажи? Он из-за меня это сделал? Прошу тебя, скажи мне. Жить с этой мыслью… это ужасно! Мне нужен кто-нибудь, кто простил бы меня… - Ты полностью прощена. - А ты, ты меня прощаешь? - Мне не за что тебя прощать. - Ты простишь меня от имени твоего брата? - Я убеждена, что он никогда и не сердился на тебя. Ведь это он, прежде чем уйти в мир иной, попросил у тебя прощения. Она задумчиво прошептала: - Это так! Но в ней все так же продолжали биться разные мысли - то черные, то чуть светлее, и от этого она выглядела как человек, пугливо ищущий выход. Свет надежды горел в ней лишь несколько мгновений и, погаснув, оставил ее еще более подавленной, чем раньше. - Это потому, что Робер был хорошим человеком. Но я-то вовсе не такая. Я пыталась. Я никогда не смогу. И поэтому не бросай меня, Жанна. Я не хочу одна оставаться в этом доме. Мне будет страшно от взглядов сына и дочери, когда они вернутся. Ты сама видела сегодня утром - у Алисы для меня нет ни слова сострадания. Их для меня никогда ни у кого не было. О да, Робер! И он тоже устал. Вот что произошло, понимаешь ли ты? Он надеялся. Потом он понял, что ни к чему это не ведет, что ничего поделать нельзя, и замкнулся. В течение многих лет я видела, как он замыкается в себе все больше и больше. Ему случалось еще и посмеяться и пошутить, но только когда у нас были посторонние или когда он думал, что находится с детьми один. А еще он, одеваясь, мог невзначай напевать, но стоило мне в этот момент войти в комнату, как он снова принимал обычный отсутствующий вид. - Ты просто вбила себе это в голову. - Я могу почти точно сказать, когда это началось. Сразу же после смерти его отца, вот уже десять лет. Дети были маленькие, дело процветало. Мы зарабатывали много денег и именно тогда с радостью решились на перестройку дома… Жанна!.. Прямо в мост! Но молния не попала в мост напротив дома, и снова послышался шум дождя. Они были совсем одни в ярко освещенной белой кухне, все остальное в доме тонуло в темноте; ни одной ни другой не приходило в голову перейти из кухни в какую-нибудь комнату. - Раз уж я должна остаться здесь, мне нужно позвонить в "Золотое кольцо", чтобы их предупредить. - Только не звони, пока не кончится гроза. Это слишком опасно. - Я могла бы туда сбегать, когда все это кончится, и забрать свой чемодан. Она сняла с крючка передник, который стал уже ее передником, и завязала его на себе. - Что ты собираешься делать? - Нужно приготовить обед. - Для кого? - Для тебя, для меня, для твоих детей, когда они вернутся. - А если они вернутся поздно ночью? Жанна не ответила и принялась за работу. Луиза продолжала стоять, облокотившись на раковину и чувствуя свою бесполезность перед снующей взад-вперед невесткой. - Я не знаю, как ты делаешь. - Как я делаю что? Чего ради объяснять? Жанна и так поняла. А объяснить было бы нелегко. К тому же это заняло бы так много времени! - Еще чашку кофе? - Спасибо. Ты очень добра. - Я не нашла в доме одну вещь: ящика для отходов. Раньше он стоял во дворе, слева за дверью. Луиза сделала два шага и потянула выдвижной ящик, отчего весьма совершенное устройство пришло в действие. - Чем я могу тебе помочь? - спросила Луиза без особого, впрочем, энтузиазма. - Ничем. Сиди. Гроза проходит. - Ты думаешь? - Она проходит. Я обещала служащему похоронного бюро позвонить сегодня вечером по поводу писем с извещениями. Список адресов ему нужен как можно раньше. Фамилии клиентов он возьмет завтра у бухгалтера. Этот служащий надеется получить у епископа разрешение на отпевание. Луиза поняла не сразу. В те мгновения, когда она становилась подозрительной, ее зрачки сужались, как у кошки, и превращались в маленькие блестящие точки. - А, да! Я и не подумала об этом. Они обе не замечали, что мало-помалу природа успокаивалась вокруг них, ливень закончился, и только редкие капли дождя падали на землю; вечерняя тишина опускалась на кухню и весь дом. Время от времени Жанна подходила к приоткрытой двери, чтобы послушать, не плачет ли ребенок. Глава 4
До дня похорон, состоявшихся в среду, новых кризисов у Луизы не было. Она, казалось, держалась настороже, как человек, принявший какое-то решение, и Жанна обратила внимание на то, что Луиза убрала отовсюду бутылки с вином, включая и бутылку с мадерой. Когда дети в воскресенье вечером после грозы вернулись домой, сестра через полчаса после брата, их мать была настолько опустошена, что не прореагировала на их приезд и лишь разыграла в своем углу роль молчаливого наблюдателя. Анри приехал первым. Около десяти часов, открыв ключом дверь, он ворвался в дом как ветер, бросив освещенную появившейся луной машину на улице. Его сразу же сбила с толку темнота во всем доме за исключением кухни, где друг против друга сидели две женщины. Шляпу Анри не носил. У него были густые светлые волосы и ясные, как у отца, глаза, но Анри был заметно мельче, хотя и широк в плечах, с решительной манерой держаться. Уже на пороге в глаза ему ударил яркий свет, он нахмурился, недовольный - хотя, вероятно, не отдавая себе в этом отчета - тем, что в доме царила совсем не та атмосфера, к которой он привык, тем, что увидел свою мать сидящей в углу стола, где обычно сидела служанка, а рядом с матерью - толстую женщину с лунообразным лицом, которая спокойно разглядывала его. Агрессивным, почти обвиняющим тоном он бросил: - Как это случилось? Поскольку он машинально обратился к тетке, ему пришлось повернуться к матери: - Ты была при этом? Жанна поняла, что Луиза испугалась вопроса и вся сжалась, словно чувствуя за собой вину; отвечать пришлось Жанне: - Твоя мать ходила к мессе. - Дома никого не было? - Только Алиса, она занималась ребенком. - С ним случился приступ? Расставив ноги и тяжело дыша, он говорил очень громко - не оттого ли, что с трудом держался, чтобы не упасть? - Лучше, чтобы тебя воспринимали как мужчину и ты узнал всю правду сразу, Анри. Не кричи. Не теряй самообладания. Твой отец повесился… Анри вошел в дом, раскрасневшись от переживаний и обдувавшего его в пути ветра. Буквально за секунду, без всякого перехода, он стал белым как бумага, неподвижно застыл, и лишь его кадык судорожно дернулся в горле. | 
