Сименон Жорж - Тюрьма - стр 16

Все же виски действовало медленней, чем это было третьего дня. Он сохранял хладнокровие, помнил советы комиссара Руманя. Он дал комиссару слово. Симпатяга этот комиссар, свой в доску. И он многое понял, даже слишком. Да, быть бы таким человеком, как комиссар Румань…

Ну и занудливое же это дело! Однако решение, принятое вчера вечером, было непоколебимо. Он рассчитал всю программу до мелочей и ничего в ней не изменит.

Чепуха! Он вдруг понял, что досадовать сейчас на что бы то ни было нелепо. Образы пережитого отступили куда-то вдаль. Лица знакомых людей стерлись и расплылись. Он с трудом вспоминал их черты.

Елисейские поля! Взгляд Алена проник в глубь улицы Мариньяно, задержался на фасаде здания, на котором каждый вечер вспыхивало огнем огромное "Ты".

Он припарковал машину на Биржевой площади. Зашел в бистро. Здесь часто бывали журналисты: в квартале расположены редакции многих газет. Иногда и он забегал сюда закусить.

Молоденький официант в синем фартуке, видимо, еще не помнил постоянных клиентов в лицо. Алена он явно забыл, хотя тот заходил сюда совсем недавно.

Он ничего против них не имел, ни против одной, ни против другой. Мур-мур шла за ним, пока могла. Может быть, она верила в него, думала, что необходима ему? Не все ли равно!

Просто ей надоело быть Мур-мур, вечно плыть в его фарватере. Ей тоже захотелось играть первую роль.

В старое здание на улице Монмартр Ален вошел как к себе домой. На лестнице с выщербленными ступеньками валялись окурки. С той поры, когда он бывал здесь, стены ни разу не перекрашивались. На дверях висели все те же эмалевые таблички. Исчезла только одна - на двери, за которой помещалась редакция еженедельника, где он сотрудничал. Собственно, не исчезла: вместо старой появилась новая:

А может, это всего только камуфляж и на самом деле там не цветы, а дом свиданий? Возможно, эта Ада изготовляет заодно и траурные венки? Отлично моющиеся, не боящиеся дождя венки из пластмассы.

Еще два этажа. Алену стало жарко. Наконец он вошел в коридор. На третьей двери слева была прибита не эмалевая табличка, а визитная карточка, обернутая в целлофан:

Фотограф-художник! Только и всего. В замке торчал ключ. Ален открыл дверь и оказался в довольно просторном салоне. Повсюду стояли юпитеры. Над дверью в соседнюю комнату горела красная лампочка. Мужской голос крикнул:

Это был голос Бура. Кого он ждал? Может быть, комиссар предупредил его о приходе Алена?

В углу установленный на четырех деревянных обрубках помещался пружинный матрас, покрытый марокканским ковром. Он служил хозяину одновременно диваном и кроватью. Ален толкнул вторую дверь. Она вела в крохотную туалетную комнату с сидячей ванной. От времени под кранами образовались ржавые борозды.

Он прикрыл дверь, обернулся и оказался лицом к лицу с Буром. Фотограф был в жилете, без галстука. Он застыл на месте и побледнел, как мертвец.

Почему вчера вечером ему казалось, что этот визит так уж необходим? Видеть жалкого, до смерти перепуганного Бура не доставило ему ни малейшего удовольствия. Так же равнодушно смотрел он и на диван, на котором поочередно валялись его жена и свояченица. Он попытался представить себе рядом с ними голого Бура. Но и тут ничто не шевельнулось у него в душе.

- О господи! Да плевать мне на все это. Просто захотелось посмотреть, где ты живешь и на тебя заодно. И вот смотрю и думаю: пожалуй, ты прав, что не следишь за собой. Наверно, есть женщины, которым это нравится.

Ален закурил сигарету, подошел к окну и посмотрел на двор, загроможденный ручными тачками. Вероятно, это был один из немногих парижских дворов, где вместо машин стояли ручные тачки.

Ален вглядывался в Бура. Непривычно так внимательно рассматривать человека, от которого тебе ничего не требуется, о котором ты даже не собираешься составить мнение. Так рассматривают животное. Видишь, как оно дышит, как косит на тебя настороженными глазками. Отмечаешь, что губы у него тревожно дергаются, а над верхней от страха проступил пот.

Бур встал, нетвердыми шагами подошел к одному из юпитеров и включил его. Повернулся и двинулся к стоявшему в углу аппарату на штативе. По тому, как он втянул голову в плечи, было видно, что он ждет выстрела или удара ножом в спину.

- Что за привычка клясться по любому поводу! Сказал "нет" - и баста. И тебе ни разу не захотелось снять ее голой? У тебя на диване?

- Нет. Она ее уничтожила. Она только хотела посмотреть, как это выглядит. - А в какой позе ты ее, снял?

- Осталось только немного вина. Ален еще раз пристально посмотрел на Бура, глаза в глаза.

Что ему было здесь нужно? Чего он ждал от этой встречи? Помощник комиссара зря опасался. Все обошлось самым лучшим образом. В Алене ничто не возмутилось при виде соперника. По совести говоря, во всей этой истории Бур ни при чем, ему выпала случайная роль.

Где же машина? Ален искал ее на улице, потом вспомнил, что оставил "ягуара" на Биржевой площади.

Теперь торопиться больше некуда. Времени- пропасть. Надо только найти побольше приятных баров. Желательно таких, где его не знают. Говорить с людьми не хотелось.

Надоедало лишь отыскивать всякий раз стоянку для машины. Не отыскав стоянки, нельзя попасть в бар. Ну и занудство!

Ален ехал по улице Фобур-Монмартр. Нет, на площадь Клиши он не завернет. С этим покончено, как и с "Монахиней". Он последователен.

Он очутился на площади Мадлен. Какой-то бар с девицами, поджидающими клиентов. Девицы его не интересовали.

Красотки подмигивали ему, а он смотрел на них, как недавно смотрел на Бура, словно это не люди, а рыбы или кролики, в общем, всегонавсего живые твари, которые двигаются и дышат. Правда, когда смотришь, как они дышат, становится чуть-чуть не по себе.

Не легко отыскивать бары, где его не знают. Он попытал счастья на бульваре Осман. Какой-то новый бар. На бармене красная куртка.

Верно. Ален убедился в этом, посмотрев на себя в зеркало, но ему хотелось услышать подтверждение. Глубина зала тонула в полумраке. Какая-то парочка сидела на мягком диванчике, держась за руки.

Видно, все-таки есть на свете любовь. Есть! Ален пожал плечами и чуть не забыл заплатить. Впрочем, ему напомнили бы.

Допустим… Нет! Слишком поздно менять решение. У него было довольно времени для размышлений. Но допустим. Просто так, из интереса. В понедельник он приходит в редакцию. Прекрасно. Все, и первый Борис, делают вид, будто ничего не случилось.

Вот только он, Ален, не сможет больше делать вид. И это главное! Ни перед другими, ни наедине с собой.

Все дело случая, пусть так. Когда Мур-мур пожалела Жюльена Бура и потом влюбилась в него, она не могла предвидеть, что это приведет ее к убийству родной сестры.

Теперь и она знает. Знает. Как комиссар Румань. Потому и передала через Рабю, что не хочет его видеть.

Она уже обдумала все детали и мелочи. Это женщины умеют: обдумывать детали и мелочи. На это-то и уходит вся их потрясающая толковость.

Это было где-то за Бурбонским дворцом, неподалеку от дома его свояка. Интересно, осмелился ли Бланше после всего, что произошло, заглянуть себе в душу при свете дня? Ну нет, не так-то он глуп! Знает, наверно, что это дело опасное.

Начать все сначала? Только вот с какого конца, спрашивается. И что, собственно, начинать?

Если бы он не завалил экзамены на бакалавра… Э, не надо искать для себя оправданий! Завалил бы что-нибудь другое.

Ален допил стакан и с подчеркнутым достоинством пошел к двери. Он пытался скрыть неуверенность походки. В машине с трудом зажег спичку и закурил сигарету.

Слова матери. Казалось, он слышит их, видит ее тусклый взгляд. Взгляд женщины, никогда не знавшей радостей. Впрочем, не знал этих радостей и его отец.

Что он, Ален, может дать Патрику? Не больше, чем Мур-мур. Они ничего не значат для сына, ни он, ни она.

Патрик гораздо лучше чувствует себя с мадемуазель Жак, с Мусиком, как он ее называет, со стариками Фердинандом и Лулу. Он никогда не поймет, что "Монахиня"- это "липа", неудавшаяся мечта.

Патрик унаследует много денег. Миллионы читателей и читательниц - в особенности читательниц- принесли Алену богатство.

Несправедливо! Его отец всю жизнь, изо дня в день работал от темна до темна, чтобы свести концы с концами, а он, Ален, за стаканом виски в ночном кабаре, пошучивая с приятелями, напал на золотую жилу.

Где это он едет? Голова перестала соображать. Бульвару не было конца. Он хотел выехать к Булонскому лесу, а вовсе не на Большие бульвары. Он вел машину наугад, куда глаза глядят. Полицейский свисток заставил его остановиться. Его охватил страх, как бы из-за этого дурацкого свистка все не рухнуло.

- Булонский лес позади вас. Сверните направо, потом еще раз направо к мосту Александра Третьего.

Фу! Он заслужил последний глоток виски. Не сейчас, конечно. При въезде в лес. Места были знакомые. Он вошел в кафе. Во рту был вкус перегара.

Он больше не стыдился. Конец. Он держался молодцом до последней минуты. Может быть, он что-то забыл? Поздно думать. Мысли путались.

Мысли? Он взглянул на соседа. Увидел, как тот дышит. Вот именно: к чему мысли. Надо просто дышать.

Тут где-то неподалеку есть дерево. Огромный платан. Как раз на повороте. Только бы его найти. У него были в парке приметные места.

При чем тут Мур-мур? С другой женщиной было бы то же самое. Он бы и ту, другую, называл Мур-мур или еще каким-нибудь уменьшительным именем. Мало ли уменьшительных имен. Заинька, глупышка и так далее.

Все дело в том, что, в сущности, им всегда владел страх перед жизнью. И Мур-мур теперь это знает. Они все теперь это знают.

Вот оно, его дерево. До него метров сто. Ален до упора вдавил педаль газа. "Ягуар" рванулся вперед. Все понеслось. Алену казалось, что он всасывает встречные машины.

Он не почувствовал удара, не услышал оглушительного скрежета металла, ни яростного визга тормозов чужих машин, ни топота бегущих ног, ни криков, ни возгласов, ни нарастающего воя "скорой помощи".

Сименон Жорж - Тюрьма.

notes

Примечания

1

2

3