- Отлично! Мог бы ты наделать глиняных плиток величиной с мою ладонь? - Он показал сморщенную кисть, покрытую волосами, и растопырил пальцы. - Только плитки надо делать ровными, одинаковыми и чистыми. - Чтобы они были одинаковы, я сперва сделаю деревянную дощечку такой величины, как тебе нужно, а потом уже буду по этой дощечке обрезать ровные глиняные плитки. - Ты хорошо смекнул. Если ты мне будешь изготовлять такие плитки, я тебе буду за них платить столько же, сколько хотел платить горшечнику. Завтра же ты возьмешься за дело. Я подумал: "Зачем Софэру нужны эти плитки? Не хочет ли он их обратить в золото, как, говорят, умеют это делать хохомы?[2]" Но плитки нужны ему были для другого. - Ты хочешь научиться читать и писать? - спросил Софэр. - Это только ученые люди могут заниматься таким трудным делом, - проговорила из угла мать. - А при нашей бедности разве мы можем учить этому наших детей! Софэр взял прутик, насыпал золы на пол, разгладил ее и начертил мне такой знак: - Что это тебе напоминает? Я подумал, посмотрел справа, посмотрел слева и сказал: - Если повернуть немного, то этот знак похож на голову быка с рогами и ушами, - и нарисовал пальцем на золе. - Верно! Вот этот знак и есть "алеф", по-сидонски[3] значит "бык". Если мы этот знак напишем, то будем говорить "а". А вот этот знак похож на дом или шатер - "бет" - и произносится как "б". Ты можешь его повернуть вот так, и тогда он совсем похож на шатер, из которого идет дымок. Ведь наши деды не жили в земляных хижинах, как мы живем теперь, а кочевали с баранами по полям: то здесь расставят свои шатры, то в другом месте, где хорошая трава. Мать подошла ближе и тоже внимательно смотрела, как старик рисовал на золе свои значки. - Этот знак не напоминает ли тебе голову нашего большого друга и труженика верблюда - "гимель", голову на длинной тонкой шее? Этот значок читается как "г". А вот этот вьется, как волна, и означает "мем" - "вода" - и читается как "м". Так Софэр стал мне показывать разные буквы, и я в первый же день выучил, как пишутся некоторые из них. Их можно складывать вместе, и тогда получаются интересные слова. Писать надо справа налево. Первое слово, которое я написал, было "ам", что значит "мать". На другое утро, когда совсем рассвело и повсюду заблеяли козы, уходившие с пастухами в горы, я побежал к моим друзьям. Они на гумне, около мельницы, заняты были игрою в "шарики". Все почти были в сборе: Менахем с разбитой губой, тощий Мендола, обжора Гамалиель - две редьки торчали у него за пазухой, - косой Бахья и маленький Ханания. Бахья, прищурив один глаз, целился в рассыпанные глиняные шарики; ловко сбив сразу три, он вдруг увидел меня и закричал: - Эли, разве сегодня праздник, что ты с нами? Я раздувался от важности - ведь я мог им рассказать столько новостей, о которых они и не подозревали. - Сознайся, что ты плохо смотрел за телятами Абибаала и он тебя прогнал, - заметил Гамалиель, принимаясь за редьку. - Ну так что ж, что прогнал? Зато вчера я смотрел, как строят корабль, и научился писать слова! - И я рассказал им и про старика, и про купленный им мой глиняный кораблик. Мальчики слушали раскрыв рты, а маленький Ханания даже сел на землю и заревел, говоря: - Я боюсь, что старик придет ко мне ночью и будет охать и кашлять! Но остальные на него зашикали. Гамалиель сунул ему в рот недоеденную редьку, и Ханания замолк. Все мои друзья - отчаянные храбрецы; сколько раз мы вместе ходили на кузницу сердитого Бен-Барзила, и, хотя он бранился и грозил щипцами, мы все равно смотрели, как он плавил медь, светившуюся как солнце; вместе мы пускались на старой лодке в море, ныряли за крабами, каракатицами и морскими ежами, лазили в чужие огороды за горохом, но никогда друг друга не выдавали. Все мы однолетки, кроме маленького Ханании. Друзья пошли за мной - они хотели посмотреть на волосатого старика и на его старую бедную ослицу. Тихонько вошли мы в хижину и остановились у дверей. Старик, увидев нас, приподнялся и облокотился на руку. - Кто эти маленькие люди? Я плохо вижу, - простонал он. - Это мои друзья, дети авалинских рыбаков. Они пришли пожелать тебе скорее выздороветь. Гамалиель громко воскликнул: - Проживи сто тридцать лет и повидай весь свет! - После такого пожелания, конечно, я поправлюсь и еще объеду самые далекие страны. - Ступайте, не мешайте Софэру-бобо[4], - сказала мать. - А ты, Эли, посиди около больного и, если он попросит пить, дай ему козьего молока. Я сел около старика и слушал, как он бормотал непонятные слова на каком-то чужом языке. Дней десять старик почти не вставал и постепенно поправлялся. Для меня это время даром не пропало: Софэр каждый день занимался со мной - чертил палочкой на песке буквы, которые он мне показал.
ФИНИКИЙСКАЯ АЗБУКА А - алеф, бык В - бэт, дом Г - гимель, верблюд Е - э? В - ван, гвоздь Ц - цаин, оружие Х - хэт? Т - тэт, змея И - йод, рука К - каф, ладонь Л - ламед, колючка М - мим, вода Н - нун, рыба С - самех, опора О - ойн, глаз Ф - фэ, рот С - садэ[5]? К - коф, затылок. Р - реш, голова С - син, зуб Т - тау, значок, тавро[5.1] * * * За это время я натаскал домой глины, размял ее, очистил от камешков и приготовил старику сто таких ровных плиток, какие ему были нужны. Тогда Софэр-бобо вытащил из мешка кусок стекла[6] странной формы. Оно напоминало большую чечевицу; с обеих сторон стекло было выпукло. Потом он достал костяную палочку - один конец ее был острый, другой оканчивался лопаточкой. Затем я подавал ему на доске глиняные плитки, еще сырые и мягкие, и старик очень искусно и быстро выдавливал лопаточкой и царапал иглой буквы, которые я уже немного знал. Кусок стекла он держал перед глазами и смотрел через него. - Почему ты смотришь сквозь стекло? - Это замечательное стекло, и за него я заплатил дорого литейщику. Если смотреть сквозь это стекло, то самые маленькие мушки или жучки делаются такими большими, точно они выросли в сто раз. Если бы не было у меня этого стекла, я бы не мог написать ни одной строки. А теперь я пишу на этих плитках целую книгу о том, как я приехал из города Мараканды[7] в Вавилон и оттуда - сюда, к берегу моря. И старик усердно ставил значки на глиняных плитках и наконец исписал одну за другой все сто, которые я приготовил. Мать сходила к горшечнику Абибаалу, чтобы с ним условиться, не возьмет ли он обжечь эти плитки. Горшечник Абибаал перестал сердиться; сам пришел к нам в хижину, уселся на циновке около Софэра и заговорил очень почтительно: - Вай-вай! Сколько мудрости в твоей седой голове! Ты, наверное, понимаешь, что поет ветер или о чем трещит сорока. Ты можешь напускать болезнь и прогонять ее. Поэтому не сердись на меня - я опять возьму в ученье мальчика Эли и сделаю из него настоящего мастера. Горшечник взялся обжечь в печи все написанные плитки и обещал делать это и впредь за плату. 5. ПОЕЗДКА В СИДОН
Когда Софэр поправился от болезни, он решил съездить в город Сидон. - Я в Сидоне повидаю купца Макара и заодно разыщу тех людей, которые увезли твоего мужа Якира на работу к иудейскому царю Соломону. Я все от них выведаю, и потом мы постараемся его вернуть домой. - Уже три года мы ничего не знаем, где Якир и жив ли он, - вздохнула Ам-Лайли. Утром Софэр вывел белую ослицу со двора и, встав на камень, без посторонней помощи уселся на нее. Мать решила тоже пойти в город, чтобы скорее узнать что-либо об отце и продать корзинку яиц и спряденные ею нитки. - Ты будешь моим проводником, - сказал мне Софэр, - а не то в этом шумном городе я потеряюсь, как горошина в мешке орехов. Ам-Лайли повесила на дверь большой деревянный замок, и мы тронулись в путь. Дорога к Сидону идет берегом через холмы. С левой стороны спускаются склоны Ливанских гор. На них разбросаны рощи, сады, поля, и всюду работают крестьяне. Одни мотыгами копают землю, другие, положив правую руку на рукоятку плуга[8], покрикивают на рыжих волов, которые, мотая головами и отгоняя надоедливых мух, взрывают ровные борозды. Весело бегут ручьи по канавкам, сворачивают в стороны, заливают водой поля, затем опять вливаются в канавки, чтобы дальше снова напоить корни виноградных лоз или грядки огурцов, дынь и других овощей. Справа - синее море, по которому плывут крутобокие корабли: одни - надув заплатанные паруса, другие - ощетинившись длинными веслами. Весла разом ударяют по воде, взбивая белую пену. Чем ближе мы подходили к городу, тем больше прибавлялось путников. Поселяне везли на ослах овощи, связанных за ноги кур, снопы свежескошенной травы. Встречались целые караваны груженых верблюдов, которые, позванивая колокольчиками, мерно ступали широкими раздвоенными копытами по пыльной дороге. Софэр всю дорогу заговаривал с встречными, узнавая каждого по одежде, и говорил с ними на разных языках, мне непонятных. А я сзади подгонял ослицу веткой и думал: "Конечно, Софэр очень ученый, но как он будет зарабатывать себе на жизнь, такой старый и беспомощный? Как не боится он пускаться в далекие скитания? Другие старики лежат на крыше, греясь на солнце и боясь сойти вниз, а не то что искать конца земли"[9]. Софэр указывал на город и говорил мне: - Смотри, Элисар, какие толстые стены у Сидона. Они прочны, как скалы. О, печать мудрости! О, венец красоты! Когда мы приблизились к самому Сидону, на узком перешейке, ведущем с берега к воротам города, сгрудилось много народу. Пастухи гнали баранов и быков; животные блеяли, мычали. Несколько человек столпилось около нас. Они заговорили с Софэром: - Ты куда собрался, старик? Сидел бы дома, скоро смерть тебя заберет. - Это ты сиди дома, - отвечал Софэр. - А пока смерть меня разыщет, я еще успею трижды объехать землю. - Не на твоей ли ослице? Привяжи к ее хвосту парус и плыви. - Не всякому удается и один раз объехать землю, только один Лала-Зор сумел сделать это. - Какой Лала-Зор? - оживился старик. - Кто же в Сидоне не слышал про Лала-Зора! Все моряки поют песню про Лала-Зора - как он проехал столбы Мелькарта[10] и встретился с морским драконом толщиной с быка и длиной в тысячу шагов. - А как бы мне найти Лала-Зора? - Вот чего захотел! Это Лала-Зор найдет тебя даже на дне моря. Все сидонские корабли уже несколько лет гоняются за ним, и все без толку. Ведь Лала-Зор называет себя царем всех морских разбойников. Поток человеческой толпы оторвал нас от собеседников и увлек сквозь ворота в улицы Сидона. 6. "СЫН СОЛНЦА И МОРЯ"
Мне показалось, что я попал в длинную, бесконечную мастерскую. Одна за другой тянулись кузницы, где почерневшие от копоти кузнецы колотили молотками, отделывая котлы, мечи и ножи. Далее плотники строгали или долбили деревянные обрубки. Другие мастера раскрашивали красивые скамейки и стулья с изогнутыми ножками. Стекольщики через глиняные трубки выдували стеклянные бутылочки, играющие всеми цветами радуги. Тут же чередовались лавочки, где сидели важные, нарядно одетые купцы с длинными, завитыми в колечки волосами и продавали материи, посуду, душистые втиранья, корицу, амбру и прочие привезенные издалека товары. А сверху над мастерскими и лавками выступали углами стены домов с окнами, закрытыми затейливыми решетками. Сквозь них смотрели на шумную улицу разодетые женщины и дети с обведенными черной краской глазами; они ели сладости и сбрасывали на прохожих скорлупу миндаля и орехов. В этих лавках лежало столько различных вещей, что их и в год нельзя было бы пересчитать. В одной лавке разложены разноцветные яркие материи, возле них стоит продавец и кричит прохожим: - Хайят, хайят (портной)! Сошью отличное платье до восхода солнца! Далее продаются кожаные сандалии разных цветов и всех размеров. Санделяр (сапожник) продает эти сандалии, конечно, только богатым покупателям. Не мне думать о них. Я хожу босиком или в деревянных сандалиях, похожих на скамеечки. Их сделал еще мой отец. Мать остановилась около одной мастерской, на дверях которой висели длинные нитки разных цветов. - Шезури, шезури (прядильщик)! - кричал хозяин, который сидел на ковре и искусно прял шерстяные нитки, наматывая их на большую деревянную рогульку. Он взял у матери моток ниток, взвесил их на блестящих медных весах и стал торговаться, понемногу набавляя цену и уверяя, что нитки недостаточно тонкие. Ам-Лайли в конце концов продала ему нитки. Из пекарни до меня донесся запах свежевыпеченных лепешек, и я со вздохом прошел мимо груды кренделей и палочек, политых медом. На базаре мать осталась в том ряду, где жители нашего селения обычно продают рыбу, кур и овощи. Она позволила мне пройти дальше, к Северной гавани, вместе со стариком, и я пошел впереди, держа повод ослицы. Мы скоро подошли к каменному молу, сложенному из больших, ровно обтесанных камней. Тут стояли рядом бесчисленные сидонские черные корабли с поднятыми носами. Я повел ослицу прямо к кораблям и остановился, глядя, как носильщики, согнувшись под тяжестью мешков, сперва медленно взбирались по узеньким доскам на корабли, а затем бегом возвращались обратно на пристань за новым грузом. Около одного корабля на коврике сидели женщина и два маленьких мальчика. У всех были выбелены мелом руки и ноги в знак того, что они продаются. Толстый владелец корабля с длинной завитой бородой, с золотыми серьгами в ушах громко нараспев кричал: - Продаются молодая женщина и двое мальчиков! Можно купить всех вместе или каждого отдельно! Женщина умеет хорошо шить одежды, ткать материи и прясть тонкие нитки! Мальчики крепкие, совершенно здоровые, и все зубы у них целы! Очень способны! Их легко можно научить ремеслам, и тогда они станут выгодными работниками! Покупайте же, пока они дешевы! Дети со страхом поглядывали на продавца. Некоторые богато одетые прохожие останавливались, осматривали этих трех несчастных, заглядывали им в рот и спорили с корабельщиками об их цене. Софэр окликнул меня: - Элисар, что же ты остановился? Надо торопиться. Идем искать купца Макара. Один грузчик указал нам на каменное закопченное строение с двумя рядами маленьких окон. Возле открытых дверей грудами лежали свернутые в кольца смоленые канаты. Несколько человек стояли у входа, окружив купца небольшого роста, с длинной бородой. - Скажите, добрые люди, где мне повидать хозяина кораблей Макара? Никто и не обернулся, а маленький человек продолжал рассказывать: - Я и говорю Бессаму: "Ты поедешь на этом корабле в Тир[11]. Не бойся, Бессам, - говорю я, - поезжай себе с богом!" И что же мне ответил этот дерзкий Бессам? Он сказал: "Думаешь, что бог поедет со мной на таком грязном корабле, где возили баранов, да еще не заплатив за проезд?" - О, какие дерзкие слова он сказал о боге! - воскликнули слушатели. - А разве он не правильно сказал? - вмешался Софэр. На этот раз все обернулись и посмотрели на Софэра. - А ты кто такой, чего здесь ищешь и почему думаешь, что Бессам прав? - спросил маленький человек. - Я ищу корабельного хозяина Макара. Да, видно, вы его не знаете. Маленький человек выпятил живот, сложил на нем руки и важно спросил: - А на что тебе Макар? - Что же я тебе буду рассказывать? Ты лучше покажи, где мне найти его. Он, вероятно, такой умный, что голова у него величиной с жернов. Маленький человек еще больше раздулся от важности и сказал: - А может быть, я и есть Макар, хозяин кораблей! Что тебе нужно? - Если я тебе скажу сейчас, то завтра об этом будет знать весь базар. А если мы поговорим с глазу на глаз, то тебе будет немалая польза. - Хорошо, - сказал Макар. - Но знай: если ты хочешь просить денег, то я их все равно не дам. Иди за мной. Маленький человек исчез в дверях дома. Софэр слез с ослицы и сказал мне, чтобы я шел за ним. Я привязал ослицу, и вместе с Софэром мы вошли внутрь дома. Все стены жилища были уставлены полками, разделенными на ящики. Всюду лежали различные товары: материи разных цветов, кувшины, стеклянные бутылочки и большие куски меди. Мы прошли во вторую комнату. Там стояли небольшой стол с витыми ножками и высокое кресло. Макар забрался в него, подогнув под себя ноги. Софэр сел на скамейку, а я встал позади него. - Меня зовут Софэр-рафа[12] - мудрец многоязычный. Я умею говорить на тринадцати языках народов, живущих от горячей Эфиопии[13] до черноплащных скифов[14]. - Мне не нужен переводчик, - обрезал, глядя в сторону, Макар. | 
