Нет. Это растительное великолепие бедно съедобными плодами. Ни апельсиновое дерево, ни кокосовая пальма с чудесными орехами, ни сочный банан, ни манго^{note 37} с прекрасной свежей мякотью, ни даже ароматный терпентин^{note 38} или хлебное дерево не произрастают в диком состоянии в бесконечных непроходимых лесах.

    Они встречаются только в деревнях и поселках, куда их привозят и высаживают люди.

    Вдали от хижин человек не может утолить голод, как не может утолить жажду соленой морской водой.

    Ну, а охота?.. Рыбная ловля?.. Легко ли голыми руками убить дикое животное или поймать рыбу?

    Автор этих строк пересек леса Нового Света. Он голодал и томился от жажды в той самой зеленой пустыне, где нынче сражается со своей судьбой наш герой. Затерянный среди беспорядочного переплетения ветвей, стволов и лиан, вдали от источников питания, он пережил незабываемую встречу, которая и спустя много месяцев, уже дома, в Европе, вспоминается со щемящей тоской, вызывает неизбывную дрожь.

    На берегу бухты с прозрачной и свежей водой одиннадцать скелетов, - да, да, одиннадцать скелетов! - высохших до белизны, были разбросаны под развесистым деревом.

    Одни - лежали вытянувшись на спине, со скрещенными руками и разведенными в стороны ногами, другие - судорожно скрючились, у третьих головы наполовину ушли в почву, а на зубах сохранились остатки земли, заменявшей пищу, четвертые - скорее всего, арабы, стоически ожидавшие смерти, - присели на корточки.

    За полгода перед тем одиннадцать узников совершили побег из исправительной колонии Сен-Лоран. Их не нашли - и сами они не вернулись. Умерли от голода… А затем набежали муравьи-маниоки и оставили от погибших только обглоданные скелеты.

    Командир корабля Фредерик Буйер^{note 39}, один из выдающихся офицеров нашего флота, приводит в своей прекрасно написанной книге о Гвиане еще более ужасные факты.

    Беглых каторжников убивали их же товарищи, и затем происходили отвратительные сцены антропофагии^{note 40}, которые наше перо отказывается описать!

    Вот какие испытания уготовила Робену его любовь к свободе! Убежав из колонии с дюжиной галет, сэкономленной из тощего тюремного пайка, наш герой разжился еще несколькими початками маиса^{note 41} да горсткой зерен кофе… Вот и все продовольствие, с которым этот бесстрашный человек пустился в тяжкий путь к заветной свободе.

    Его рука уже не раз ныряла в жестяную коробку, которую он нес за спиной на манер рюкзака. Коробка защищала драгоценную еду от муравьев и сырости.

    Проглоченные крохи заглушали резь в желудке, но и только. Как следует поддержать силы было нечем. Голод вскоре превратился в истинную пытку. Робен пожевал кофейные зерна, выпил воды из ручья и уселся на поваленный ствол.

    Долго он так сидел, глядя на ручеек, ничего не видя, чувствуя только пульсацию крови да сильное головокружение.

    Беглец хотел подняться и продолжить путь, но не смог. Распухшие, исколотые шипами растений ноги не держали его. Робен с трудом стянул башмаки - каторжникам администрация выдавала обувь - однако чертовы шипы, длинные, твердые и острые, как стальные иглы, легко прокалывали ее.

    - Кажется, - путник горько усмехнулся, - даже незначительные происшествия измотали меня вконец. Выходит, я уже не тот, что прежде? Чепуха! Возьми себя в руки, ну! Даже истощенный человек может продержаться без пищи, по крайней мере, двое суток. Я должен идти дальше. Должен!

    Однако было ясно, что продолжать путь с израненными ступнями невозможно. Каторжник устроился поудобнее на твердом корневище и опустил ноги в воду по щиколотку.

    Робену недавно минуло тридцать пять лет, он был высокий, сильный, хорошо сложенный мужчина, с пальцами артиста, плечами и бицепсами атлета. Лицо его с правильными и тонкими чертами обрамляла каштановая бородка, а орлиный нос и черные, проницательные глаза придавали французу выражение серьезное, задумчивое, почти суровое. Чистый высокий лоб с небольшими залысинами на висках - лоб мыслителя и ученого - не пересекла еще ни одна морщина.

    Он сильно исхудал на каторжных работах, побледнел и осунулся. На всем облике этого человека лежал отпечаток тяжелых страданий, как физических, так и нравственных.

    Бургундец^{note 42} по происхождению, известный инженер, он управлял в Париже крупной фабрикой, когда произошел декабрьский государственный переворот^{note 43}. Наш герой был одним из тех, кто при известии о покушении на республику преисполнился гнева и ярости и тотчас встал под ружье. На баррикадах в районе Фобур-дю-Тампль^{note 44} Робен был ранен.

    Заботливые друзья спасли и вылечили его. Он долго скрывался, но был арестован при тайном переходе границы и предан суду. А через несколько дней смешанные комиссии внесли новое имя в свои печально известные списки, и инженер Робен отправился в Гвиану, не успев попрощаться даже с женой, доброй и стойкой женщиной, всего лишь два месяца назад ставшей матерью его четвертого ребенка и лишенной теперь всяких средств к существованию!

    Три года Робен, закусив тюремные удила, находился в обществе отвратительных подонков, лишь время от времени получая письма, на три четверти вымаранные тюремной цензурой.

    Странная вещь, и, однако же объяснимая: он обладал особым влиянием на других заключенных. Его строгое лицо, на котором никогда не проскальзывала улыбка, внушало им уважение, говорило о необычайной крепости духа.

    И потом, он был "политический". Все обитатели этого ада - от должностных лиц до уголовников - испытывали некоторую неловкость, узнавая, за что был осужден парижский инженер. В этой зловонной дыре он представлял некий островок душевной чистоты и достоинства.

    Очень характерный показатель особого отношения к французу на каторге: никто не обращался к нему на "ты". Как многие сильные люди, этот человек был добр. Одного каторжника, пораженного солнечным ударом, он принес на себе с отдаленной лесосеки, другому перевязал раны. А однажды вытащил из реки утопавшего солдата. Было и такое: одним ударом кулака бургундец свалил "знаменитого" вора, одного из некоронованных тюремных королей, который измывался над ослабевшим от лихорадки заключенным.

    Не скрывая ненависти к тюрьме, этот парижанин мужественно сносил все тяготы каторжного быта, и из уст его никто не слышал ни единой жалобы.

    Никого не удивил побег инженера, все желали ему удачи. К тому же происшествие сулило хорошие неприятности надзирателю Бенуа, которого боялась и ненавидела вся каторга.

    Ножная ванна в холодной воде принесла Робену заметное облегчение. Он старательно удалил из обуви все шипы и колючки, растер ноги остатками водки. Зачерпнул еще воды из ручья и попил. Как быть с едой?.. Где найти пропитание? Вдруг из груди Робена вырвался крик радости: он увидел среди других деревьев симарубу.

    - Теперь-то я не умру с голоду!

    Quassia simaruba, по Линнею^{note 45}, или amara simaruba, по классификации Обле^{note 46}, используется в медицине благодаря тонизирующим^{note 47} свойствам коры и корней. Однако у нее нет съедобных плодов или почек.

    Чему же тогда радовался беглец? Чем собирался утолить голод? Робен со всей быстротой, какую позволяли его больные ноги, устремился к дереву и начал разгребать сухие листья, опавшие цветы и семена, густым слоем окружавшие ствол.

    Лезвие тесака наткнулось на что-то твердое.

    - Так и есть! - воскликнул он. - Мои товарищи по несчастью были правы. Кое-что из их нелепых россказней оказалось полезным. Помню, один советовал соседу, мечтавшему о побеге: "Если увидишь в лесу симарубу с опавшими цветами, не проходи мимо: у подножия дерева наверняка найдешь земляных черепах, лакомящихся незрелыми семенами".

    Тесак каторжника как раз и натолкнулся на панцирь одной из этих крупных и вкусных рептилий. Робен перевернул ее на спину. Скоро он обнаружил еще парочку экземпляров и уложил их в той же позе. Можно было приступать к приготовлению обеда.

    Сухого валежника в лесу оказалось полно. Повсюду лежали огромные полусгнившие стволы, которые легко крошились при малейшем ударе, на растопку годился и хворост, и высохшая трава…

    Француз скоро сложил большой костер. После долгих усилий ему удалось поджечь сушняк, ударив о лезвие тесака кремнем. Затеплился огонек, вспыхнуло пламя, от костра брызнули в разные стороны рои насекомых, поднявшихся с почвы.

    Робен сунул черепаху прямо в панцире в костер, присыпал ее раскаленными углями - он знал, что так поступают туземцы, - и стал ждать.

    Пока обед поспевал, бургундец не оставался в бездействии.

    В нескольких десятках шагов от костра он рассмотрел небольшую пальму, нарушавшую своей темно-зеленой листвой однообразный строй голых стволов больших деревьев, кроны которых разворачивались в десятках метров от земли.

    На ней не виднелось ни цветов, ни плодов. Однако наш герой тотчас принялся ее рубить. Ствол дерева был не слишком толст, но волокнистое вещество коры оказалось настолько прочным, что одолеть его удалось лишь с огромным трудом.

    Вы, быть может, слышали о капустной пальме, дорогие читатели? Описывали вам пучок нежных листьев, образованных молодыми побегами и как бы собранных в початок?

    Это описание, по сути, правильное, но неполное, ибо позволяет допустить некое сходство "пальмовой капусты" с обычной, всем известной, которую достаточно мелко нарезать перед тем, как опустить в кастрюлю.

    Пальмовая капуста не такова. Чтобы убедиться в этом, проследите внимательно за действиями нашего героя.

    Робен очистил от ветвей ствол у макушки дерева и кольцевыми надрезами стал освобождать его от коры, подбираясь к основанию черешка - плодоножки молодых листьев.

    Бледно-зеленые кольца коры падали одно за другим, обнажая округлую сердцевину сантиметров восьмидесяти длиной, толщиной в руку, гладкую и белую, точно слоновая кость.

    Беглец отломил кусочек и разгрыз крепкими зубами; вкусом это вещество напоминало миндальный орех.

    Не слишком сытная пища, но на какое-то время ею можно утолить голод. Прожевав первый кусок, Робен отнес остальное к костру, хотя в печеном виде пальмовая капуста менее вкусна.

    Черепаха уже поспела. Аппетитный запах исходил от обугленных щитков панциря. Каторжник извлек добычу из костра, взломал панцирь, уселся поудобнее и разрезал жаркое. Пользуясь вместо хлеба печеной пальмовой капустой, он приступил к скромной и необычной трапезе, позабыв обо всем на свете.

    Тонкий и пронзительный свист заставил его вскочить на ноги. Что-то прямое и длинное пролетело перед его глазами и вонзилось, трепеща, в гладкую кору симарубы.

    То была двухметровая стрела, толщиной с палец. Оперенный красным конец дрожал, раскачиваясь.

    Парижанин схватил рогатину и принял оборонительную позу, вперив взгляд в то место, откуда прилетел посланник смерти. Вначале ничего не было видно, но затем лианы осторожно раздвинулись, и появился краснокожий, сжимая в руках большой натянутый лук и широко расставив ноги. Он явно собирался пустить в каторжника вторую стрелу.

    Робен зависел теперь только от милости пришельца, невозмутимого дикаря, похожего на статую из красного порфира^{note 48}. Индеец, казалось, лишь обдумывал, как лучше поразить жертву. Острие стрелы медленно перемещалось сверху вниз, потом справа налево, но оставалось нацеленным в грудь белому.

    Вся одежда аборигена состояла из куска голубого коленкора^{note 49}, пропущенного между ног и подвязанного поясом. Тело было вымазано красной краской, словно индеец только что окунулся в кровь. Загадочные линии, проведенные соком генипы^{note 50} на груди и на лице, придавали ему вид одновременно и смешной и устрашающий. Длинные черные волосы с синеватым отливом, обрезанные спереди на уровне бровей, ниспадали по обеим сторонам лица до плеч. На шее красовалось ожерелье из зубов ягуара, на запястьях - браслеты из когтей большого муравьеда^{note 51}.

    Длинная, больше двух метров, дуга его лука из "железного дерева"^{note 52} одним концом упиралась в землю, другой же ее конец торчал над головой стрелка. В левой руке, которой он также придерживал лук, зажаты были еще три стрелы.

    Робен не мог понять, почему индеец на него напал. Прибрежные жители в низовье Марони, галиби, вообще-то безобидны, у них вполне мирные отношения с европейцами, которые снабжают их тафией в обмен на предметы первой необходимости.

    Может быть, краснокожий попросту хотел напугать его? Ведь туземцы так ловко обращаются с луком, что одним выстрелом сбивают красную обезьяну^{note 53} или даже фазана^{note 54} с вершин самых высоких деревьев. Большинство попадает в апельсин с тридцати шагов.

    Вряд ли индеец мог промахнуться на столь малом расстоянии.

    Наш герой решил показать незнакомцу, что ничуть не боится его. Он отбросил свою рогатину, скрестил руки на груди и, глядя прямо в лицо врагу, стал медленно приближаться. По мере того, как бургундец подходил, рука, натягивавшая тетиву, расслаблялась, а выражение черных раскосых глаз смягчалось.

    Грудь белого почти коснулась кончика стрелы, и стрела медленно опустилась.

    - Белый тигр не боится… - с трудом выговорил галиби на креольском наречии^{note 55} - языке своей расы, которым пользуются также и негры с побережья Марони.

    - Да, я тебя не боюсь. Но я вовсе не белый тигр (как мы помним, туземцы так называли беглых каторжников).

    - Если ты не белый тигр, зачем пришел сюда?

    - Я свободный человек, как и ты. Я никому не желаю зла. Я хочу здесь жить, расчистить поле, выращивать урожай, построить хижину…

    - Ты лжешь! Если ты не каторжник, то почему ты без ружья?

    - Клянусь здоровьем моей матери, калина (индейцы, которых белые называют "галиби", сами называют себя "калина"), клянусь тебе, я никогда не совершал преступлений. Никогда не убивал! Никогда не крал!

    - Ты поклялся своей матерью… Это хорошо… Я тебе верю! Но почему ты не возле своей жены и детей? Почему ты приходишь к индейцу, хочешь забрать его землю, его добычу? Атука не хочет! Уходи к своим белым!

    Упоминание о жене и детях всколыхнуло память Робена, и он почувствовал, что к горлу подступил комок. Он не хотел обнаруживать перед краснокожим свои чувства. Распрямившись, француз с достоинством произнес:

    - Моя жена и мои дети бедны. Я приехал сюда, чтобы заработать для них пропитание, чтобы дать им кров.

    - Атука не хочет! - гневно повторил туземец. - Он не пойдет к белым, чтобы стрелять фазана, строить хижину или сажать маниоку^{note 56}. Пускай белый человек остается у себя, а индеец - у себя.

    - Пойми, Атука, все мы люди и все равны… Здешняя земля принадлежит мне точно так же, как моя земля принадлежит тебе.

    - Ты лжешь! Копни эту землю своим ножом, и ты найдешь там кости моего отца, кости калина, моих предков… Если ты отыщешь там кости хотя бы одного белого, я тебе отдам всю землю, а сам стану твоим верным псом…

    - Атука, я не собираюсь жить именно здесь. Я направляюсь к неграм бони. Здесь я просто по пути и не хочу задерживаться.

    При этих словах индеец, несмотря на всю свою хитрость и самообладание, не мог скрыть разочарования.

    Все его рассуждения о земле предков и о погребенных в ней костях соплеменников преследовали одну цель, весьма ничтожную, как мы скоро узнаем.

    Внезапно лицо туземца прояснилось.

    - Если ты не белый тигр, тогда пойдем со мной в Бонапарте. Там ты найдешь белых людей, хижину, мясо, тафию, рыбу…

    При слове "Бонапарте", которое он никак не ожидал услышать из уст индейца, Робен пожал плечами. Потом он вспомнил, что исправительная колония стала называться Сен-Лоран лишь несколько лет назад.

    Раньше этими землями лет тридцать владел старик индеец по прозвищу Бонапарте. Отсюда и название косы - Бонапарте, данное полоске земли вдоль Марони, где размещается "коммуна" Сен-Лоран.

    Краснокожий говорил скорее всего без задней мысли, однако приходится признать, что случайность определяет многие странные совпадения в нашей жизни.

    - Там видно будет, - неопределенно ответил Робен.

    Непреклонность индейца как-то сразу улетучилась. Он прислонил к плечу свой лук и протянул руку парижанину:

    - Атука - друг белого тигра.

    - Ты по-прежнему называешь меня так, ладно, будь по-твоему! Белый тигр - банаре (друг) Атуки. Я приглашаю тебя отведать черепахи вместе со мной.

    Индеец не заставил себя долго упрашивать. Он присел на корточки, руки и челюсти его заработали с такой быстротой - без оглядки на "друга"! - что очень скоро от черепахи остался только скелет, очищенный так хорошо, словно над ним потрудились муравьи-маниоки.

    Обед, приготовленный на костре, сильно пахнул дымом, но обжора поначалу этого не замечал и, только доев последний кусок, заявил вместо благодарности:

    - Твоя еда, банаре, воняет дымом.

    - Самое время это заметить… Но у меня есть еще две черепахи, давай испытаем вечером твои способности.

    - А!.. Банаре, у тебя еще две черепахи?

    - Ну да!

    - Хорошо!

    Заметив, что его новый друг напился воды из ручья и собирается прилечь, индеец наконец задал ему свой сокровенный вопрос, не скрывая простодушного вожделения:

    - А ты не дашь Атуке тафии?

    - У меня ее нет.

    - Нет?.. Я хочу посмотреть, что у тебя в ящике.

    Робен, невольно улыбаясь, позволил туземцу сделать это. Немного он там увидел: сорочку из грубого полотна, пустую бутылку из-под водки, которую дикарь обнюхал с жадностью макаки^{note 57}, маисовые початки, несколько листьев белой бумаги, маленький чехол с сухими тряпками - трут.

    Атука был весьма недоволен.