- Послушай, ты так и не сказал, что же заставило тебя отказаться от привычного ритма жизни. Со времени нашей последней встречи прошло полгода - срок достаточно большой, чреватый многими неожиданностями для нервных парижан - правда, теперь нас называют не парижанами, а невропатами!^[18]

    - До вчерашнего вечера жизнь моя была спокойна, словно вода в пруду. Но с утра я - как на углях! Я почти архимиллионер^[19], но радости - никакой!

    - Надо же! Наследство?

    - Да.

    - От какого-нибудь дядюшки?

    - Да.

    - Наверное, из Америки: только там такие серьезные дяди живут.

    - Отгадал.

    - Ну что ж, тем лучше! А то говорили, что они уже все перевелись. Я рад, что эта порода людей еще не вымерла, и счастлив за тебя… Да что мы стоим в этой толчее? Уже половина двенадцатого, я умираю от голода. Пойдем-ка к Маргери. Проглотим дюжину устриц, отведаем рыбки из Нормандии^[20], полакомимся молодой куропаткой, запьем все это старым вином "бон-дез-оспис"! А за десертом ты расскажешь мне о своих треволнениях. Это тем более интересно, что начало похоже на очерк из "Журнала путешествий".

    - Ладно, пошли. Тем более что на работу сегодня все равно не пойду.

    - Да уж скорее всего! - заметил Жюльен, посмеиваясь.

    Полчаса спустя друзья, удобно расположившись в отдельном кабинете ресторана, с удовольствием уплетали блюда, подаваемые им Адриеном, славным малым, преклонявшимся перед исследователями и, кажется, тщетно мечтавшим тоже отправиться в настоящее путешествие. Пища была, как водится, изысканной, вино - отменным.

    За едой о горестях осчастливленного Жака не говорили. И только когда Адриен принес кофе, Жюльен, закурив сигару, облокотился на стол и приступил к расспросам:

    - Так ты сказал, что дядюшка…

    - Умирая, объявил меня единственным наследником. Со мной письмо от него, полученное с утренней почтой. Вот, смотри! - Жак достал из кармана и протянул Жюльену толстый конверт с адресом, написанным крупными печатными буквами, и с профилем Педру д'Алькантара^[21] на почтовых марках.

    - Да это же целый трактат!..

    - Прочти, здесь немало любопытного.

    - И денежного!

    - Ты все смеешься. Дядюшка писал не такчасто.

    - Но если уж писал…

    - То и за час не прочитаешь.

    - А у нас есть время?

    - Что касается моей работы…

    - Ясно! Итак, приступаю!

    Жюльен не торопясь разгладил листки, пригубил шартрез^[22] и начал вдумчивым голосом:

    - "Фазенда Жаккари-Мирим, двадцать один градус тридцать минут южной широты и сорок девять градусов западной долготы от Парижского меридиана (Бразильская империя^[23])

    Двадцать первое июня тысяча восемьсот семьдесят восьмого года

    Дорогой мой племянничек!

    Некоторые замшелые моралисты считают, что нельзя следовать первому движению сердца: оно, мол, излишне сентиментально. Со мной же - в том, что касается вас, - получилось как раз наоборот. Первым моим побуждением было лишить вас наследства, но я заглушил это желание и решил объявить вас своим единственным наследником. Ну, хорошо я сделал, отказавшись от первого побуждения, которое явно было злобным? Не буду объяснять мотивы, которые побуждают меня так действовать. Мое решение непоколебимо, хотя я вас совсем не знаю или знаю исключительно по письмам, посылаемым хорошо воспитанным молодым человеком старику, который может обернуться для него американским дядюшкой. Я долго на вас обижался. Это началось еще с того времени, когда вы закончили пресловутый юридический факультет - еще одна глупость Старого Света! - и искали место в жизни, как обычный Жером Патюро. Ваша умница-мать, моя сестра, оказала мне честь посоветоваться со мной по этому поводу. Справедливо или нет, но на меня в семье смотрели как на смышленого человека - из-за того, что, покинув страну в двадцатилетнем возрасте в одних сабо^[24], я сумел, как нынче говорят, сколотить кругленький капитал. Я ответил ей, что хорошо бы отправить вас на фазенду Жаккари-Мирим, где моего племянника ждал бы хороший кованый сундучок размером с канонерку и где его встретили бы с распростертыми объятиями, прижав к сердцу, которому незнакома торговля чувствами. Ваша матушка колебалась, она боялась. Ее я не буду за это бранить: мнение матери диктуется ее любовью. Вы же, дорогой племянничек, явили пример малодушия, даже страха, и это было неприятно. Вы отказались от моей помощи с отчаянной энергией труса, вынужденного что-то объяснить в свое оправдание, и в качестве последнего мотива выдвинули свой ужас перед обычным морским путешествием протяженностью в двадцать три дня.

    Я поклялся забыть вас, и это мне удалось без особого труда. Тем временем вы взяли за правило регулярно писать мне, делясь вашими прожектами^[25] и тем самым дозволяя мне разделять ваши надежды. Вам было двадцать пять лет, а посему предстояло, как и положено молодому человеку, воспитанному по буржуазной мерке, добиться скромной и бесполезной должности супрефекта^[26]и гордо представлять администрацию в таких городах, как Лодев^[27]или Понтиви^[28] .

    Вы могли бы также, закончив изучение юриспруденции, рассчитывать на сомнительную честь добиться личного преуспевания в обществе. Например, вам не возбранялось надеяться по завершении образования на получение должности заместителя прокурора, что позволило бы работать в суде высшей инстанции города, носящего звучное имя Понтодмер или Брив-ла-Гайард^[29]. Но занимающие столь блестящие посты чинуши вынуждены нередко менять место обитания, что совершенно неприемлемо для вас, привыкшего к оседлому образу жизни. И вы предпочли галунам супрефекта и мантии заместителя прокурора место канцелярской крысы. Браво! Поздравляю вас с этим выбором: ведь не так просто быть всегда последовательным в реализации своих принципов! Возможно, вы заняли кресло ответственного служащего или даже заместителя начальника при зарплате в три тысячи пятьсот франков. И, вероятно, сибаритствуете^[30]в просторном кабинете, затянутом зеленым репсом, - это, кажется, последний крик моды официозной^[31]элегантности. Служащие, что пониже, вам, наверно, завидуют, коллеги уважают, а портье^[32]в ливрее низко кланяются. А что вам еще надо? Глупец!.."

    - Ну, это уж слишком! - прервал чтение Жюльен, раскуривая сигару. - Впрочем, не будем придираться к словам. Твой дядюшка, видать, был истинным философом.

    - Продолжай же, - произнес смиренно Жак, готовый еще и не то услышать.

    - "Глупец! Ведь здесь я обеспечил бы вам жизнь, какой умеют наслаждаться только землевладельцы Нового Света.

    Представляю себе улицу Дюрантен на Монмартре, где вы живете: душные, темные комнаты вплотную к четырем другим квартирам! Вы ходите из дома на работу и обратно с ритмичной последовательностью приступов хронического ревматизма. Вас душит галстук, костюм тесен, вы дрожите от холода, шлепая под зонтом по грязным лужам, или же - в иное время года - задыхаетесь, как астматик^[33], в облаке ядовитой пыли. Вот и все пути-дороги вашей идиотской жизни, от которой только растет живот и выпадают волосы.

    В общем, вы строго отмеряете и удовольствия и заботы, аппетит подчиняете заработку, сон - обязанностям, комфорт - приработку, знакомство - выгоде. Вы вынуждены помнить цену на яйца и просите служанку разогревать остатки вчерашнего ужина. В театр вы ходите два раза в месяц, а сигары курите дешевенькие. При этом вы должны улыбаться своему начальнику, хотя вам хотелось бы послать его к черту, пожимаете руку этому проходимцу только потому, что он вхож к министру, и кланяетесь помимо своей воли ничтожествам, занимающим по очереди должность заведующего отделом кадров.

    Итак, распрощавшись с иллюзиями, свойственными каждому молодому человеку, вы проводите дни среди взяточников, крикунов, завистников, эгоистов и придурков, растрачивая то там, то здесь частицы своего сердца, - и так будет до тех пор, пока сами не станете таким же, как они. Это все не за горами, чернильная вы душа!

    А здесь вам бы принадлежали пятьсот квадратных километров земли и жили бы вы на свежем воздухе, купаясь в солнечных лучах и полностью удовлетворяя свои потребности, фантазии, желания, капризы. Вашему образу жизни могли бы позавидовать монархи п президенты обоих земных полушарий!

    Пожелаете бифштекс или просто котлету - прикажете забить быка: у меня их десять тысяч. А когда насытитесь, слуги выбросят остатки пиршества бродячим собакам или в реку на корм рыбам.

    Вы любите охоту? Тогда ничто не помешает вам подстрелить ламу^[34], страуса или… А вздумаете помчаться по степи - выбирайте любую из двух тысяч моих лошадей, например, возьмите скакуна, при виде которого потекут слюнки у ваших расд5уфыренных спортсменов или жокеев, разодетых, как попугаи.

    Соскучились по концертам? Так усладите свой слух чарующей симфонией, исполняемой величайшим музыкантом - природой!

    Захотели золота или драгоценностей, пожалуйста: земля наша имеет все, чтобы удовлетворить любые прихоти.

    Придет вам в голову загадать невыполнимое - попробуйте испытать свои силы, и я верю - вы всего добьетесь.

    Если же однажды нападет на вас ностальгия^[35]по Старому Свету, - человек ведь несовершенен! - то кто запретит вам провести несколько месяцев в Париже, тратя по десять тысяч франков в день и делая одного счастливым, а у другого вызывая злобу? Будут среди тех, кого встретите вы, и признательные вам за помощь, и неблагодарные, и откровенные завистники.

    Такое путешествие помогло бы вам сравнить электрический свет с экваториальным солнцем, витрины Пале-Рояля - с драгоценными ларчиками феи цветов, рукотворные памятники - с готическими^[36]арками в девственном лесу.

    Вы сможете оценить по достоинству очарование свободы, которую получите здесь, в то время как в Европе приходится ежесекундно натыкаться на преграды, воздвигаемые вашей цивилизацией - злобной и догматической.

    Да, племянничек, я мечтаю одарить вас благополучием, защищенным от недобрых ветров окружающего мира.

    Я решил было завещать свое кругленькое состояние государству. Но в последний момент во мне шевельнулись угрызения совести, причину которых мне трудно определить. Перед моими глазами возник тот уголок Турени^[37], где родились мы, нежное, ласковое лицо моей бедной сестры, преждевременно ушедшей из жизни. Я представил себе и вас - сначала упитанным карапузиком, потом юношей, которого я рад был бы прижать к сердцу и назвать своим сыном. Одним словом, мне трудно было противиться голосу крови.

    Поэтому, милый мой племянник, настоящим письмом я объявляю вас единственным своим наследником.

    Вам - поля моей Жаккари-Мирим! Вам - мои леса, луга, пастбища, залежи золота и бриллиантов! Вам - мои табуны лошадей, стада коров, овец! Вам - мои плантации табака, кофе, какао, сахарного тростника! Вам - все мои запасы - дома и в магазине! Вам - серебряные слитки и бриллианты, хранящиеся в Имперском банке Рио-де-Жанейро! Одним словом, вам - все, чем я владею. И при этом я ставлю только одно условие: чтобы вы лично приехали сюда, на фазенду Жаккари-Мирим, в Бразилию, принять все это состояние. В противном случае наследником будет государство, а вы так и останетесь жалкой канцелярской крысой.

    Я кончил, и счастливого вам путешествия, дорогой племянничек!

    Ваш американский дядюшка Леонар ВУАЗЕН.

    P. S. Вы получите это письмо, когда мой управляющий, славный малый, которого я вам рекомендую, похоронит меня в моих владениях, но достаточно далеко от дома, чтобы не смущать живых.

    Могила - зрелище печальное. Приходите иногда меня навестить".

    - Жак, - задумчиво сказал Жюльен, закончив чтение, - я только что признал, что ваш дядюшка - философ, теперь я бы добавил, что у него золотое сердце. За строками письма, в каждом слове - переливающаяся через край сентиментальность, желание нести тепло и ласку. Этого не скрыть даже изящной иронией. Буду откровенен с тобой, ты совершил большую глупость, отказавшись тогда навестить этого прекрасного человека. Что теперь ты думаешь делать?

    - Если бы я знал! Меня охватывает ужас при одной мысли о том, чтобы подняться на корабль!

    - Ты что, болен?

    - Это хуже, чем обычная болезнь. Хуже всего на свете.

    - Трусишь? Впрочем, не может этого быть, я видел тебя в драках. Ты сражался как лев. Уж я-то помню!

    - А что бы ты сделал на моем месте?

    - Проще простого! Побежал бы в транспортное агентство и заказал билет на первый же пароход, идущий в Бразилию. А там бы уж возложил цветы на могилу, что вдали от дома.

    - Я знаю, что умру в пути.

    - Фу-ты, мокрая курица!

    - Ты не знаешь, что такое морская болезнь!

    - А ты знаешь?

    - Увы! Однажды, себе на беду, я решил совершить прекрасную водную прогулку из Гавра^[38] в Кан^[39] и по возвращении рассказать моим коллегам об этом путешествии. Но едва я ступил на сходни, со мной начало твориться нечто невероятное - как при холере или белой горячке. А когда пароход отправился в путь, стало совсем худо.

    - Обычная морская болезнь!

    - Наверное. Но такой силы, что и матросы и пассажиры, глядя на меня, испытывали не только сочувствие, но и отвращение. Не в силах подняться, истерзанный беспрерывными рвотными позывами, лежал я, словно грязное животное, в собственных нечистотах, уверенный в том, что конец мой близок.

    - Потом к морю привыкаешь.

    - Это так говорится. От Гавра до Кана не более трех часов, но, поскольку штормило, мы проплыли целых восемь. И с каждой минутой мучения мои становились все нестерпимее. Меня рвало кровью, я потерял сознание. Сам капитан, старый морской волк, говорил, что никогда не видел ничего подобного.

    - Ну и ну!

    - Я терпел эту качку восемь часов, возможно, выдержал бы и все двенадцать, но ведь от Бордо до Рио-де-Жанейро не двенадцать часов, а двадцать три дня! Уверен, что я окочурюсь по пути.

    - А давно совершил ты ту прогулку?

    - Лет двенадцать тому назад.

    - Может быть, твой организм за это время перестроился? Такое случается. Многие, страдавшие в юности морской болезнью, в зрелом возрасте смеются и над килевой, и над бортовой качкой.

    - Уверен, все будет, как и прежде. При одном лишь взгляде на деревянных коней карусели или на качели у меня начинает кружиться голова. Недавно я решил прокатиться на пароходике по Сене. Все повторилось, да так сильно, что пассажиры пришли в негодование, предполагая, что я хлебнул лишнего. Меня даже чуть не забрали в полицию за злоупотребление спиртными напитками в общественном месте. Морская болезнь - на Сене! А тут ведь надо Атлантический океан пересечь.

    - Ну что же делать?

    - Я не побоялся бы отправиться в Африку, к самому экватору, на Камчатку, куда угодно. Я силен как бык, моей выносливости, необычайной для типичной кацелярской крысы, любой бы мог позавидовать.

    - Неужели?

    - Да. Когда я начал полнеть, то решил заняться фехтованием и гимнастикой. И стал одним из лучших учеников Паса.

    - Браво!

    - Если бы я знал, как добраться до той фазенды, не подвергая себя отвратительному недугу, я бы ни минуты не колебался.

    - Прекрасно! А если я подскажу тебе такой путь?

    - То сразу же поеду.

    - Ловлю на слове!

    - Ну что ж, если пообещаешь не обрекать меня на морскую болезнь.

    - Обещаю!

    - Итак, что же ты надумал?

    - Просить у официанта счет и бумагу с ручкой.

    - А бумагу-то зачем?

    - Чтобы ты смог написать на имяпрефекта округа Сены прошение об отставке.

    - Ты всерьез?

    - Я люблю пошутить, но не в таких делах!

    - Ну что ж, сжигаю свои корабли!^[40]

    - И тем самым спасаешь себя от морской болезни? - обыграл слова Жака Жюльен. - Чтобы осуществить задуманный мною план?

    - Какой именно?

    - А это пусть станет для тебя сюрпризом! - ответил Жюльен, а про себя подумал: "Ты называешь экватор и Камчатку, словно речь идет о прогулке в Аньер^[41]. Ну что ж, на Камчатке ты побываешь. И еще во многих других местах! Я буду не я, если не заставлю тебя добраться до Бразилии по суше!"

    Друзья по коллежу. -Печальная участь Жюльена. -Насмешки над новичком. -Надежный защитник. -Портреты друзей. -Преисполненное почтения прошение Жака об отставке. -Первые приготовления к долгому путешествию. -Письмо государственного секретаря ее величества королевы. -Последствия обильных возлияний. -На Северной железной дороге. -Сорок минут, не считая суток. -Кошмарное пробуждение. -В Петербург.