Дело Стависского дополнилось делом советника Пренса. Располагавший важными документами, которые он должен был предъявить следствию, советник "выпал" (или был выброшен) из поезда, а находившиеся при нем документы исчезли. Сам Стависский, по одной версии, покончил жизнь самоубийством, по другой - его убили. Оба дела не были доведены до конца, а в их расследовании по заданию газеты "Пари-суар" принял участие Сименон. Для этого требовалось незаурядное мужество: слишком много людей было заинтересовано в сокрытии истины, и люди эти были настроены весьма решительно. Сименон опубликовал большую серию хорошо документированных репортажей. Стависского и его высокопоставленное окружение он показал как типичную гангстерскую шайку со своей иерархией и своими законами^[3].

    Конечно, современная французская полиция далеко ушла от той, которую знал и описывал Сименон и к которой, несмотря на многие ее грехи, он относится с определенной симпатией. Однако и оснащенная самыми совершенными техническими средствами, она остается инструментом классового насилия в руках правящих кругов. Совершенствовалась и преступность; в послевоенные годы она стремительно "американизировалась", на смену одиночкам и небольшим шайкам бандитов-кустарей пришли хорошо организованные банды, повседневным явлением стали вооруженные налеты на банки, взятие заложников, похищение людей ради выкупа. Обо всем этом Сименон будет размышлять уже позже, на страницах своих воспоминаний. В 1987 году в интервью с советским журналистом Ю. Косинским он скажет о современной полиции: "Ни в одной из буржуазных стран подобные органы не могут претендовать даже на видимость независимости, напротив, они используются в качестве орудия политического давления и влияния. И это всем известно".

    В начале 30-х годов с некоторым запозданием по сравнению с другими странами Франция вошла в полосу жесточайшего экономического кризиса. Пострадали и сельское хозяйство, и промышленность. Уровень промышленного производства опускался до 69 % по отношению к 1929 году. Резко упали цены на мясо, вино, пшеницу - традиционные предметы французского экспорта. Число безработных временами достигало миллиона человек. Разорялись и были вынуждены покидать свои земли крестьяне, по стране прокатилась волна банкротств, в особенности средних и мелких предпринимателей.

    Иногда по собственной инициативе, иногда по заданию какой-либо газеты Сименон много ездит по всей Франции, внимательно присматривается к происходящим событиям. Его собеседниками становятся люди самых разнообразных профессий и состояний - фермеры и владельцы кустарных мастерских, фабричные рабочие, мелкие государственные служащие и разорившиеся предприниматели. Со всех сторон доносятся панические крики: "Кризис! Кризис! Кризис!"

    В 1934 году Сименон публикует цикл статей "Франция после кризиса" - своеобразный монтаж "в манере русского фильма". Ему нельзя отказать в наблюдательности, он многое сумел увидеть и запечатлеть в живых сценах, диалогах, эпизодах жизни страны, пораженной кризисом. Теперь в его публицистике социальная тема занимает важное место. И все же позиция журналиста, ограничивающего себя лишь возможно более точной регистрацией фактов, статистических данных, подчеркнутое намерение поставить себя "вне политики", несомненно, сужали кругозор Сименона в те далекие предвоенные годы. Отдельные фрагменты не всегда укладываются в единое полотно; в некоторых случаях Сименон приходит к ошибочным суждениям и выводам, например тогда, когда он готов возложить значительную долю вины за безработицу в стране на рабочих-иммигрантов, на все более широкое внедрение в производство машин, которое приводит к упадку традиционных для Франции ремесел.

    В те же 30-е годы Сименон совершает ряд продолжительных путешествий за пределы Европы. Его можно видеть в дебрях Экваториальной Африки, на островах Тихого Океана, в странах Азии и Латинской Америки. Большая часть его репортажей, публиковавшихся на страницах газет, все еще не собрана полностью, но и те, которые составили такие книги, как "Груз - люди", "Час негра", дают представление о том, что же именно интересовало писателя во время его странствий^[4]. Скорее всего, не экзотика в обычном смысле слова, а повседневная жизнь людей, "мелочи жизни", общая атмосфера. Позже Сименон напишет: "Считайте это проявлением моего простодушия, но без всех этих мелких черточек повседневности я не в силах представить себе тамошнюю жизнь. Сколько зарабатывают люди? Сколько там стоит килограмм картошки и кружка пива?" Это было сказано в репортаже об Америке, но с полным правом может быть отнесено и к другим его очеркам и репортажам. Стоимость картофеля или пива в давно прошедшие времена имеет для нас теперь весьма относительный смысл: мы и так хорошо знаем, что цены всегда имеют тенденцию повышаться. А вот то, что Сименон смог разглядеть сквозь "мелочи жизни", остается актуальным и сегодня.

    Не будем бояться повторений: куда бы ни забрасывала Сименона его страсть к путешествиям, везде в центре его внимания люди. В Африке ему впервые пришлось вплотную столкнуться с одним из самых позорных явлений современной буржуазной цивилизации - колониализмом и сопутствующими ему расизмом, зверской эксплуатацией местного населения. Вероятно, все мы с детства помним замечательную новеллу Проспера Мериме "Таманго": в начале прошлого века негра можно было купить за бутылку рома, белые цивилизаторы принесли на континент водку, дешевые побрякушки и цепи, в которых "туземцев" перевозили на хлопковые плантации или шахты Северной Америки. Прошло более ста лет. Сименон с гневом констатирует: рабство в его самых отвратительных формах продолжает существовать и в XX веке. "Негров ловят в джунглях и заставляют подписывать контракт… достаточно крестика, любой закорючки, и контракт сроком на три года считается подписанным". С неграми обращаются как с рабочим скотом, это и есть современная экзотика. "Меня приводило в бешенство, - пишет Сименон, - когда я слышал, как белые… с презрением отзывались о канаках, как тогда говорили, или о дикарях. Я открыл, что нет канаков, нет негров, нет дикарей. Есть люди". Один за другим появляются антиколониальные романы Сименона, его обличительные очерки и статьи.

    Экономический кризис затронул не только развитые капиталистические страны, отозвался он и в колониях, вызвал своеобразную миграцию многих тысяч людей, бежавших от его последствий куда глаза глядят, выбитых из нормальной колеи жизни, "неудачников".

    К такого рода людям Сименон относится то иронически, то с сочувствием, то как исследователь, наблюдающий за редкими образчиками рода человеческого. Им он посвятил целую серию небольших произведений, жанр которых определить довольно трудно - очерки, новеллы, репортажи? - под общим названием "Несчастливая звезда". Несколько произведений из этого цикла представлено и в настоящем сборнике. О своих героях Сименон писал так: "Во французских колониях было много авантюристов, идеалистов или людей, испытавших потребность сменить образ жизни. Это была весьма пестрая публика - от бывших каторжников… до обанкротившихся коммерсантов или субъектов с площади Пигаль или из Марселя. Не говоря уже о чиновниках, которые в самой Франции не имели никаких шансов выдвинуться". Примечательна, например, судьба человека, жизнь которого протекает "между двумя вокзалами", расположенными за сотни километров друг от друга, или беглого каторжника, отправляющего правосудие в глухом провинциальном городке южной Америки, или честолюбивого молодого инженера, присланного на строительство железной дороги и сошедшего с ума в безнадежной борьбе с безжалостной природой и рабочими-неграми, насильно сгоняемыми на стройку. Многие из подобных "неудачников", возможно, напомнят читателям персонажей другого писателя - Грэма Грина, также рассказавшего о судьбах колониальных чиновников, авантюристов, шпионов, которых засылали в южные колонии на всех островах и континентах земного шара, об этой страшной, иногда опасной, иногда вызывающей жалость человеческой фауне, рожденной веками колониального разбоя.

    С чувством гордости вспоминал Сименон о том, как много лет назад пророчил: "Завтра негр… полный достоинства, безукоризненный, будет заседать на международных конференциях. А этот лейтенант-туземец… станет, быть может, генералом. И не нашего государства, а своего!"

    Час негров настал. Пророчество Сименона сбывается.

    Журналистская работа и связанное с ней постоянное общение с широким кругом людей, от "сильных мира сего" до тех, кого называют простыми, обыкновенными людьми, продолжительные путешествия по всему миру - все это не только давало богатый материал для романов, но и способствовало общественному и политическому формированию писателя. Сименон мужественно расстается со многими иллюзиями, наивными представлениями, которые нашли отражение на страницах его романов, и это был далеко не простой, подчас мучительный процесс. Писатель колебался, испытывал сомнения относительно позиции, какую ему следует занять, прежде чем твердо сказать себе: не может быть места для равнодушия к происходящим событиям, равнодушие, простая отстраненность, "нейтралитет" перед лицом угрожающей человечеству опасности - преступны.

    Было бы несправедливо говорить о каком-то резком повороте, кардинальном изменении взглядов, позиции Сименона в послевоенные годы. И до, и после 1945 года он временами испытывает страх перед политической "ангажированностью", отвращение к политике, которую, как он считает, делают "грязными руками". Ведь он знал и видел прежде всего политику буржуазную, политику капиталистических государств и партий, представляющих власть имущих, а это - политика, отключенная от нравственной сферы: в ней не действуют моральные принципы и законы. И вместе с тем практически во все периоды своей творческой деятельности Сименон сомневался в правильности, человечности аполитичности, спрашивая себя, нет ли в такой позиции большей доли эгоизма, несовместимого с долгом писателя. Так было в дни Народного фронта, агрессии итальянского фашизма против Абиссинии, гражданской войны в Испании.

    И еще: Сименону в высшей степени свойственно ощущение происходящих в мире перемен, ожидание некой "неведомой революции". Какое бы содержание ни вкладывал он в понятие революции, революция эта должна совершиться ради миллионов все тех же "маленьких", "простых" людей. Отсюда и его сочувствие современной молодежи, выходящей на улицы в защиту своих прав, своего будущего: "Это от них родится завтрашний мир".

    Постепенно к нему приходит ясное понимание того, что "новый мир", "основанный на новых ценностях", везде пробивает себе дорогу и историю определяют не несколько имеющих власть людей, а массы, народ. Вот почему надо знать, что таят они в себе, на что они способны, на что будет направлено их движение, вот почему теперь внимание Сименона обращено на коллективные действия молодежи, сознающей свою ответственность перед будущим. Если Сименон, в 1972 году отказавшийся от дальнейшего художественного творчества, не создал (да и не мог создать) романа о жизни народной, то в его воспоминаниях, в беседах с журналистами и исследователями его творчества эта тема возникает постоянно.

    В каком направлении происходила "утрата иллюзий", расставание с прежними предрассудками и надеждами, очень ярко показывает то, как менялось отношение Сименона к Америке. Сразу же после войны он отправляется в эту страну "свободы и демократии" из разоренной войной, пережившей фашистскую оккупацию Франции. Здесь, в Соединенных Штатах, он проводит десять лет, время достаточное для того, чтобы основательно познакомиться со страной, в которой происходит действие нескольких сильных, глубоко человечных произведений: "Часовщик из Эвертона", "Братья Рико", "Три комнаты в Манхэттене", "Незнакомый в городе".

    В 1946 году, совершив большую поездку по стране, писатель публикует серию статей под общим названием "По Америке в автомобиле". Живые, с юмором написанные страницы передают облик преимущественно той Америки, которую И. Ильф и Е. Петров назвали "одноэтажной". В этой Америке есть чему поучиться, писатель с симпатией относится к ее народу, любящему и умеющему работать, открытости его "простых" людей. Однако уже в этих очерках звучат беспокойные нотки. Сименона настораживает наступление асфальтобетонной цивилизации на цивилизацию цветов и деревьев, процесс роботизации человека, его подчинения стандартам. У человека отнимают самое дорогое в нем, его я, его индивидуальность. Этот процесс поддерживается всеми средствами массовой информации, мощной рекламной индустрией американского "общества потребления".

    В 1959 году Сименон напишет: "Американский опыт ужасен", а несколькими годами раньше маккартизм с его "охотой на ведьм" заставит его вернуться в Европу.

    Теперь Сименон внимательно следит за всем, что происходит на политической сцене. Его симпатии полностью принадлежат народам, ведущим национально-освободительную борьбу, народам Алжира, Кубы, Анголы, Никарагуа. В своих размышлениях он идет в глубь событий, его оценки становятся более точными и проницательными. Еще до разоблачений израильского инженера Вануну, до того, как стало известно о подготовке в Пакистане к производству собственной атомной бомбы, он писал: "Какое-нибудь маленькое ближневосточное государство вроде Израиля или Пакистана вполне может завтра развязать атомную катастрофу". Об этой опасности он не перестает предупреждать своих читателей.

    В выступлениях и интервью последних лет Сименон неоднократно подчеркивает: в настоящее время главная угроза исходит от США, руководство которых проводит империалистическую политику, от их военно-промышленного комплекса, от торговцев оружием.

    И все же есть "надежда, что будущее не за президентом Рейганом и его сторонниками", но для этого нужно, чтобы объединились люди доброй воли, чтобы с каждым днем росло сопротивление безумной гонке вооружений, любым проявлениям милитаризма. Сименон с удовлетворением отмечает падение ряда диктаторских режимов, поддерживаемых США, рост антивоенных движений, все, что, как ему кажется, приближает приход нового времени.

    Свою уверенность в победе сил разума и добра Сименон черпает и в самом существовании нашей страны, в конструктивной миролюбивой политике СССР.

    Советские люди хорошо знают цену мира, говорит писатель. Именно от них исходят наиболее реалистические инициативы, направленные на прекращение гонки вооружений, установление мира и доверия между всеми странами.

    Писатель-гуманист Сименон всем своим творчеством утверждает веру в человека, в его возможности, веру в человеческое достоинство. Даже в наиболее мрачных, трагических романах его, там, где люди оказываются на самом дне жизни, преступив все нравственные границы, перечеркнув все естественные представления о Добре и Зле, Сименон оставляет им надежду на обновление, на духовное очищение. "Я верю в человека", - не устает повторять писатель. Нужно верить в это хрупкое существо, которое "со времен доисторических пещер выжило, несмотря на потопы и землетрясения, холеру, чуму, бойни и голод", которое никогда "не теряло окончательно надежду, потому что поколение за поколением оно не переставало продолжать свой род и воспитывать своих детей в надежде на будущее".

    Читатель книги не пройдет мимо, казалось бы, незначительного эпизода, о котором Сименон рассказывает, вспоминая о своей поездке в СССР в 1965 году: "У меня и сейчас перед глазами полная символики сцена на знаменитой лестнице в Одессе, где малышка подбежала к моему сыну и протянула розы. Что может быть прекраснее и прочнее на земле естественных душевных движений, дружбы и взаимного внимания!"

    Виктор Балахонов

    Низкий женский голос, испуганный шепот:

    - Кризис…

    Твердые и суровые лица крестьян крупным планом на фоне пшеничных полей:

    - Кризис…

    Безработный бредет по шахтерскому поселку мимо черных труб, смотря в землю, чтобы не видеть того, что его ждет:

    - Кризис…

    Темп ускоряется, глухой, неотвязный: шум поезда, и в стуке вагонов слышится:

    - Кризис…

    Под аккомпанемент странноватой музыки проносятся беспорядочные кадры. Иногда шум заглушают голоса, но только для того, чтобы снова повторить:

    - Кризис…

    В кадре вагон поезда на пневматических колесах: Париж - Лилль, Париж - Рубе, Париж - Туркуэн. Силуэты пассажиров. Это северяне - высокие, крепкие, светловолосые.

    - И что министр?

    - Да он ничего в этом не понимает…

    - А немецкие заказы на пятнадцать миллионов?

    Поезд глухо выстукивает:

    - Кризис… Кризис…

    - Моль уже закрыл завод?

    - Говорят, у Депра уволили шестьсот рабочих…

    - А что в Мюлузе?

    - С Мюлузом - все. С Кольмаром тоже. О них уже и речи нет.

    Поезд идет по прекрасному Компьенскому лесу. Наплыв камеры. Другой поезд. Скорый Бордо - Париж. Вагон-ресторан. Стук вилок и подпрыгивающих тарелок.

    - Господа, еще филе в мадере?

    - Кризис… Кризис…

    - Дебросс погорел?

    - Да, пятнадцать миллионов в трубу…

    И здесь такие же напряженные лица, но твердость чисто британская: бордосские торговцы помнят, что они потомки англичан.

    - Мы продали в Рошфор по двадцать пять франков за гектолитр.

    - Безье требует компенсацию за выкорчевку лоз.

    - Тунис начал…

    Едет поезд. Ему навстречу другой.

    - Замша по три франка пятьдесят за фут…

    - На рынке в Страсбуре кожа…

    - Тем не менее завод уже три года закрыт.

    Вокруг нас все разговаривают о коже, шкурах, обуви…

    - Юре еще выдает две тысячи пар в день.

    - Неужто? - сомневается какой-то скептик.

    - Вот если бы правительство…

    - В Меце дело дрянь…

    Обувь - это Лимож, это Мец, Марсель, Бельвиль, Роман, Фужер, Ним и Тулуза.

    За окнами скорого темнеет. В пропахшем рыбой Булонском поезде слышится:

    - С торгов пошла "Мария Терезия"…

    - Это тот самый траулер, который шесть лет назад стоил миллион?

    - А продали за двадцать пять тысяч.

    - Кризис… Кризис…

    У торговца недвижимостью на улице Аркад машинистки по целым дням выстукивают:

    - Кризис… Кризис…