- Ах, друг мой, мой единственный друг, дорогой мой Кретте!.. - воскликнул Роже, бросаясь в объятия маркиза. - Полно, полно, я все понимаю, - отвечал Кретте. - Но нам нельзя терять ни минуты, сейчас не время для излияний. - Что я должен сделать? Я всецело полагаюсь на тебя, приказывай - я повинуюсь. - Удержи приглашенных в гостиной: сейчас только половина девятого, и это не так трудно; приободрись немного, правда, я не хочу требовать от тебя невозможного, мой бедный Роже. И смотри, чтобы никто не вошел в гостиную, минуя Бретона. - Я поставлю его на страже у дверей. - А теперь давай сюда триста тысяч ливров, они ведь у тебя в процентных бумагах. Неси сюда все драгоценности и все наличные деньги. Я поеду к своему нотариусу и вытрясу его кошелек. Черт побери, мы наскребем нужную сумму! - Да, да, Кретте, собери эту сумму, продай все, только спаси меня! Шевалье поднялся к себе в комнату вместе с маркизом и отдал ему процентные бумаги, потом они прошли в комнату Констанс, и Роже взял там бриллианты, которые подарил жене. После этого Кретте сел в свой экипаж - его уже успели заложить - и умчался во весь опор. Роже вернулся в гостиную, по совету маркиза он старался держать себя как можно спокойнее и веселее. Тем временем Кретте заехал домой и взял все деньги, какие там нашлись, - двадцать пять тысяч ливров; оттуда он направился к своему нотариусу, и тот дал ему еще пятьдесят тысяч. Эти деньги вместе с процентными бумагами и тридцатью тысячами ливров наличными, которые ему вручил Роже, а также с бриллиантами, стоившими по описи около двухсот тысяч, составили требуемую сумму в шестьсот тысяч ливров. На все это ушло более полутора часов. Времени терять было нельзя. Выйдя от нотариуса, Кретте приказал везти себя в особняк, где остановился персидский посол. Пять минут спустя он уже был у дверей особняка. Маркиз поднялся по лестнице. Часы приема были изменены, и навстречу ему спускались женщины. Он увидел мадемуазель Пуссет: она только что побывала у посла и теперь шла к своей карете, громко смеясь. Кретте хотел было уклониться от встречи с нею, боясь потерять драгоценные минуты. Но это ему не удалось, мадемуазель Пуссет сама заметила маркиза и бросилась к нему в объятия, захлебываясь от смеха. - Что с вами? Что произошло? - спросил Кретте. - Почему вы смеетесь, душенька? - Ах, дорогой маркиз! - воскликнула актриса. - Произошло нечто неслыханное, невероятное, неправдоподобное, непостижимое, немыслимое!.. "Господи Боже! - прошептал Кретте. - Не узнала ли она, часом, Сильвандир?" - Такое бывает только в романах, в волшебных сказках или же в сказках "Тысячи и одной ночи". Если вам рассказать, вы даже не поверите. - Поверю, поверю! - вскричал Кретте. - Непременно поверю. Только говорите поскорее, прелестница, я очень тороплюсь. - Вы тоже идете к послу? - Да. - Тогда хорошенько вглядитесь в его лицо, смотрите на него в упор, как я сейчас смотрю на вас! Мысленно представьте его себе без бороды и без усов, а завтра утром приходите ко мне, сегодня я вам больше ничего не скажу. А еще лучше, любезный маркиз, приходите нынче вечером, если это вам больше по душе, - прибавила молодая женщина, выразительно пожимая ему руку и ласково улыбаясь. - Как! - воскликнул Кретте. - Я должен внимательно вглядеться в лицо посла, смотреть на него в упор, мысленно представить его себе без бороды и без усов… Пуссет, душенька, моя обожаемая крошка, вы, часом, не знаете персидского посла? - Знаю ли я его?! Да так же хорошо, как вас, как д'Эрбиньи, как Шастелю… как могла бы знать вашего друга д'Ангилема, если бы он не был таким букой… - Пуссет, дитя мое! - взмолился маркиз. - Ты можешь спасти мне жизнь!.. - Спасти вам жизнь, маркиз? - Нет, вернее сказать, не мне, а моему лучшему другу, но это одно и то же… Речь идет о д'Ангилеме. - А что я должна для этого сделать? - Кто он, этот посол? Как его зовут, Пуссет, как его зовут? Скажи, и я обещаю тебе двадцать тысяч ливров и благосклонность самого красивого дворянина в Париже! Я обещаю это тебе от его имени, а если он не заплатит, я сам заплачу. Пуссет, дружочек, как имя посла? - Ах, как не стыдно! Вы полагаете, что льщусь на интересы, маркиз? Нет, вы заслуживаете… - Пуссет, его имя! И я буду у тебя нынче в полночь с двадцатью тысячами ливров, жди меня! - Ну ладно, только… только вы мне все равно не поверите. - Да говори же, говори! Я всегда верю тому, что говорят мне женщины. - Это… - Ты меня уморишь, Пуссет! - Так вот, это - Индиец. - Какой еще индиец? - Да вы его знаете: мой желтолицый любовник. - Противник д'Ангалема? Тот, кто тягался с ним? Афгано?! - вскричал маркиз. - Он самый. - Пуссет, душенька, дай я тебя расцелую! И маркиз сжал молодую женщину в своих объятиях, нимало не заботясь о том, что на них смотрят люди, которые продолжали выходить из покоев посла. - А ты не ошибаешься? - спросил Кретте, ибо он все еще не мог поверить в такую удачу. - Говорю вам, я сразу его узнала, хотя он отрастил бороду, покрасил зубы в черный цвет, а ногти - в красный и хоть он изо всех сил притворялся, будто не узнает меня… Вот чудовище!.. Ах, маркиз, маркиз, до чего ж все мужчины неблагодарны! - Милая моя Пуссет, - отвечал Кретте. - Я докажу вам, что это не так. В полночь я буду у вас, так что, пожалуйста, не ужинайте без меня. - А если приедет Шастелю? - Скажите ему, что у вас разболелась голова. - Как у вас все просто получается, любезный маркиз! - воскликнула мадемуазель Пуссет, изо всех сил стараясь покраснеть. - Ну, не так ловко, как у вас, моя Венера! Я это отлично знаю и потому всецело полагаюсь на вашу сообразительность. До свидания, Пуссет, и если только вы сказали мне правду, то оказали такую услугу, о которой я в жизни не забуду. Мадемуазель Пуссет села в свою карету, а маркиз стал подниматься по лестнице, перепрыгивая сразу через несколько ступенек. У дверей в покои посла его остановил какой-то негритенок. - Что вам угодно? - спросил он маркиза. - Его превосходительство сегодня больше не принимает посетителей. - Да, но я хочу видеть вовсе не его превосходительство, - ответил Кретте, - мне нужна любимая рабыня посла. - Стало быть вы пришли… - По поручению шевалье д'Ангилема. - В таком случае пожалуйте сюда. И негритенок проводил Кретте в убранную в восточном вкусе комнату, потом он оставил маркиза одного, сказав, что пойдет предупредить особу, которую посетитель желает видеть. И действительно, минут через пять в комнату вошла Сильвандир. - Ах, это вы, маркиз, - проговорила она, - я как чувствовала, что буду иметь удовольствие снова вас увидеть. И предчувствие не обмануло меня. Шестьсот тысяч ливров с вами? - Нет, - резко ответил маркиз. - Тогда зачем вы сюда пожаловали? - Чтобы побеседовать с вашим господином, его превосходительством Мехмет-Риза-Бегом. - А могу ли я осведомиться, от чьего имени вы явились, милостивый государь? - насмешливо спросила Сильвандир. - От имени господина Вуайе д'Аржансона, генерал-лейтенанта полиции Французского королевства. Сильвандир побледнела; Кретте заметил, какое впечатление произвели на нее эти слова. - Его превосходительство не может вас сейчас принять: он уже лег. - Ну что ж, - продолжал Кретте, - пойду поищу кого-нибудь, кто заставит его подняться. - Погодите, сударь! - воскликнула Сильвандир. - Я пойду узнаю, нельзя ли вам все же повидать его превосходительство. - Прошу прощения, сударыня, - сказал маркиз, - но у меня есть веские резоны войти к послу вместе с вами. В противном случае… И Кретте сделал шаг к двери. - Пойдемте, - пригласила его Сильвандир. И она отворила дверь в коридор. Маркиз последовал за молодой женщиной; они вошли в гостиную; посол с важным видом сидел на циновке, изображая вельможу, что выглядело весьма смехотворно. - Обождите, - сказала Сильвандир, - я сейчас приглашу переводчика. - Это ни к чему, - отрезал Кретте. - Как, маркиз, неужели вы говорите по-персидски? - Нет, но его превосходительство будет столь любезен, что побеседует со мною по-французски. - Но он не знает нашего языка. - Вы так полагаете? - усмехнулся маркиз. Он подошел к послу и, ударив его по плечу, сказал: - Дорогой господин Афгано, надеюсь, вы будете столь любезны и ради меня соблаговолите припомнить, что владеете французским языком. Посол беспокойно заерзал на циновке, оперся на локоть и, побледнев, уставился на маркиза. - О-ля-ля! - воскликнул Кретте. - Милостивый государь, когда бы я только мог предположить, что встреча со старым знакомым так на вас подействует, я бы попросил эту милую даму заранее вас предуведомить. - Что вам угодно, сударь? - спросил Индиец. - Ну вот видите, - обратился Кретте к Сильвандир, - я же говорил вам, что его превосходительство сделает для меня исключение! Я хочу, дражайший господин Афгано, - продолжал маркиз, поворачиваясь к мнимому послу, - я хочу предупредить вас: его величество король, которого вы морочите, уже через час будет знать, что он обманут вами. Вот чего я хочу. Индиец побледнел и схватился за кинжал. - Полно, полно, драгоценнейший господин Афгано, - невозмутимо продолжал маркиз, - прошу вас, только без трагедий, это ни к чему не приведет. Предупреждаю вас, верный мне человек знает все, и если через час я не вернусь после свидания с вами, он тут же отправится в Версаль. Но пусть вас это не останавливает, любезный друг: если вам угодно, убейте меня! Ведь я так и не сумел прославиться, а такого рода гибель сулит мне бессмертие. Маркиз де Кретте заколот его превосходительством Мехмет-Риза-Бегом, чрезвычайным послом высокочтимого повелителя Персии!.. Черт побери! Да я буду просто счастлив! Ах, вот как! Вы, кажется, убираете свое оружие? И настроены теперь более мирно? Ну что ж, так и быть, я человек покладистый и всегда готов идти навстречу своему ближнему. Поговорим о делах. Посол поднялся, подошел к двери и запер ее на задвижку. - Да, я все хорошо понимаю, - продолжал маркиз, - вы купили эту прелестную особу и превосходно поступили, ибо она и в самом деле очаровательна; вы познакомились с нею ближе, что вполне естественно, и тогда обнаружилось, что у вас у обоих есть все основания быть недовольными нашим бедным шевалье д'Ангилемом. И тогда вы сказали друг другу: "Мы оба горим ненавистью к одному и тому же человеку, станем же мстить ему вместе". Тем временем вы прослышали, что во Франции просто не знают, чем бы еще позабавить короля, а так как вы человек с воображением, то вы и придумали это посольство. Браво, мой милый, браво! Ваша затея сулила множество выгод: вы получали возможность прикарманить те дары, какие его христианнейшее величество король Франции по доброте своей вручит вам в обмен на те безделки, которые вы привезли ему от имени своего повелителя, из-за чего тот по вашей милости прослывет скрягой. А наша прелестная дама подумала: "Я заставлю д'Ангилема вернуть мне наследство, доставшееся ему после смерти моего отца, и потребую у него свое приданое". Ваше первое желание вполне справедливо, а вот второе - уже вовсе несправедливо, ибо вы, сударыня, не принесли мужу никакого приданого. Порешив на этом, вы оба приехали в Париж, а случай помог вам даже сверх всяких ожиданий. Вы узнали, что шевалье д'Ангилем собирается жениться, и дождались, пока брак его был заключен. Когда все совершилось и уже ничего нельзя было изменить, вы тотчас принялись разрабатывать золотую жилу, оказавшуюся у вас под ногами. Прежде всего вы решили вытянуть из д'Ангилема шестьсот тысяч ливров, играя на его страхе перед петлей, которая грозит всякому двоеженцу. Но это еще не все: после этого требования последовало бы другое, после первого вымогательства последовало бы второе, и вы бы припеваючи прожили всю свою жизнь под сенью сей благословенной виселицы, обирая шевалье, так что мало-помалу все наследство виконта де Бузнуа перешло бы в руки господина Афгано… Мне кажется, я попал в самую жилку, не так ли, сударь? Не так ли, сударыня? - продолжал маркиз, переводя свой взгляд, в котором светилась и насмешка и угроза, с Афгано на Сильвандир. - Какого черта! Ведь всякий француз себе на уме, как говаривал Буало-Депрео, которого вы, сударыня, должно быть, читали в юности! Сильвандир и Афгано были совершенно раздавлены, они опустили головы, точно преступники перед судьей. - А теперь, - снова заговорил Кретте, - посмотрим правде прямо в глаза: шевалье д'Ангилема могут повесить как двоеженца, господина Афгано могут четвертовать за неслыханный обман и мошенничество, а госпожу Сильвандир могут упрятать в Сен-Лазар как особу легкого поведения. И потому обсудим все спокойно. Вы, дражайший господин Афгано, получили от короля Франции миллион или около того. А для вас, драгоценнейшая Сильвандир, вот в этом бумажнике лежат триста тысяч ливров - наследство вашего отца. Кроме того, господин Индиец, у вас, если не ошибаюсь, еще около двух миллионов собственных средств. Все вместе, коли я верно считаю, составляет три миллиона триста тысяч ливров; деньги это немалые, и, располагая такой круглой суммой, вы можете отправиться в Триполи, Константинополь, Каир, Исфахан, Пекин - словом, куда угодно, и повсюду будете жить в роскоши. Я против этого ничего не имею. - Господин маркиз, - сказал Афгано, - клянусь вам, я завтра же уеду. - Минуту! Минуту! Разумеется, вы уедете, и это отвечает моему желанию. Однако уедете вы при соблюдении двух небольших условий, о которых я вам сейчас скажу. - Говорите, милостивый государь, я вас слушаю. - Вы, сударь, поклянетесь, что вашей ноги больше никогда не будет в Париже. - Клянусь. - Я вам верю: страх, который вы испытываете перед разоблачением, - верная порука тому, что вы не нарушите своей клятвы; вот почему я и не потребую иной гарантии, кроме вашего слова, я и так не сомневаюсь, что никогда больше вас не увижу. Индиец поклонился. - А вот с вами, сударыня, дело обстоит иначе, - продолжал Кретте. - Как только вы оба отсюда уедете, я буду лишен возможности доказать, что вы, сударь, - самозванец и обманщик, а вы, сударыня, - сообщница господина Афгано. А ведь может случиться, что в один прекрасный день вы расстанетесь друг с другом и вам, любезная Сильвандир, захочется возвратиться к своему супружескому очагу в доме шевалье д'Ангилема; для нас это было бы весьма стеснительно, ибо у этого очага есть место только для двоих. Вот почему я не могу положиться на одно ваше честное слово, сударыня; вам еще придется написать небольшое письмецо, которое я сам продиктую, и когда письмецо это будет у меня в руках, вы, сударыня, сможете уехать хотя бы на край света. У Сильвандир вырвался негодующий возглас. - Это совершенно необходимо, - отрезал маркиз. - Согласен, что это весьма неприятно: ехать с тем, чтобы диктовать свои условия, а вместо того быть вынужденной принимать условия других; однако это conditio sine qua non note 13. - А если я откажусь? - спросила Сильвандир. - Тогда, выйдя отсюда, я отправлюсь к начальнику полиции, расскажу ему о небольшом мошенничестве, затеянном вами обоими, и через полчаса вы окажетесь в Бастилии. - Но мы ведь не беззащитны, маркиз, - сказала Сильвандир, - мы прибыли сюда, предварительно приняв свои меры предосторожности. И у нас есть могущественные покровители. - Речь, видимо, идет не о маркизе де Руаянкуре, ибо я имел честь насквозь проткнуть его шпагой; а потому, полагаю, вы изволите говорить об иезуитах. - Возможно. - Увы, дражайшая госпожа д'Ангилем! Хоть вы и частенько посещали этих господ, но знаете их еще плохо. Вы бросите тень на иезуитов, коли сошлетесь на них. А они не такие простаки и, не задумываясь, принесут вас в жертву. - Это правда, сущая правда! - пробормотал Афгано. - В таком случае, - проговорила Сильвандир, - выходит, я должна согласиться… - …на то, чего требует господин де Кретте, моя дорогая, - подхватил Индиец. - Поверьте мне, так будет благоразумнее. - А если я напишу это письмо, поклянетесь ли вы, что позволите нам спокойно уехать из Франции, захватив с собою все наши деньги, и не станете чинить нам никаких помех? - Я, маркиз Альфонс де Кретте, клянусь вам в этом своей честью. - Я готова, сударь, - сказала Сильвандир, присаживаясь к столу, где лежали бумага и перья и стояла чернильница. - Диктуйте, я пишу. "Из Туниса, 11 октября 1713 года. Господин д'Ангилем! |
