ПравилаРегистрацияВход
НАВИГАЦИЯ

Александр Дюма - Предсказание

Архив файлов » Библиотека » Собрания сочинений » Александр Дюма
    - Стеснить меня? Да никогда! Кстати, сударь, мое мнение таково, что лучше всего и полнее всего люди познают друг друга за столом. И ведь редко такое бывает, чтобы в одном кувшине вина не было трех стаканов, верно?
    - Вот именно, сударь, редко такое бывает, - ответил гугенот, явно пытаясь выяснить, к чему клонит собеседник.
    - Что ж, тогда я позволю себе провозгласить три тоста подряд и за каждый выпить стакан вина. Окажете ли вы мне честь выпить со мной за каждый из этих тостов?
    - Окажу, сударь.
    - Когда двое одновременно провозглашают от всей души здравицу в честь троих людей, это означает, что у них одинаковые мысли, одинаковые мнения и одинаковые принципы.
    - То, что вы говорите, истинная правда, сударь.
    - Истинная правда! Истинная правда! Вы сказали, что это истинная правда? Да, клянусь кровью Господней, сударь, это чистейшая истина безо всяких прикрас!
    Затем он с самой обаятельной улыбкой добавил:
    - Для начала знакомства, сударь, и для того чтобы нам сразу же объявить о сходстве мнений, позвольте поднять первый тост за здравие блистательного коннетабля де Монморанси.
    Дворянин, заранее поднявший стакан и придавший лицу веселый вид, посуровел и поставил стакан на стол.
    - Извините меня, сударь, - проговорил он, - но, что касается этого человека, мне невозможно согласиться с вами. Господин де Монморанси - мой личный враг.
    - Ваш личный враг?
    - В той степени, в какой человек его положения может быть врагом человека в моем положении, в какой значительное лицо может быть врагом незначительного.
    - Ваш личный враг! В таком случае с этой минуты он становится и моим врагом, тем более, смею вас уверить, я его совершенно не знаю и не испытываю к нему особенной. нежности. Репутация у него дурная: скупец, грубиян, развратник, позволяет себя разбить как полнейшую бездарь и забрать в плен как последнего дурака. О черт, как только мне могла прийти в голову мысль предложить вам подобный тост? Тогда позвольте предложить взамен другой. За блистательного маршала де Сент-Андре!
    - Клянусь честью! Вы сделали дурной выбор, капитан, - заметил дворянин-гугенот, разыграв по поводу маршала де Сент-Андре ту же мизансцену, какую только что представил по поводу коннетабля. - Я не пью за здоровье человека, которого я не уважаю, человека, готового на все ради почестей и денег, человека, готового продать жену и дочь, как уже продал совесть, лишь бы получить за них хорошую цену.
    - Клянусь головой Господней! Да неужели? - воскликнул гасконец. - Как? Чтобы мне вздумалось выпить за здоровье подобной личности?.. Неужели дьявол помутил тебе ум, капитан? - продолжал гасконец, ругая самого себя. - Ах, друг мой, если хочешь сохранить уважение честных людей, не совершай больше таких промахов.
    И тут, перестав обращаться к самому себе, он заявил гугеноту:
    - Сударь, начиная с этой минуты я точно так же презираю маршала де Сент-Андре, как и вы. И потому, не желая, чтобы вы оставались под впечатлением совершенной мною ошибки, предлагаю третий тост: за здоровье человека, против кого, как я надеюсь, вы ничего не имеете.
    - За кого же, капитан?
    - За здоровье блистательного Франсуа Лотарингского, герцога де Гиза! Защитника Меца! Победителя при Кале! Мстителя за Сен-Кантен и Гравелин! За того, кто исправляет промахи коннетабля де Монморанси и маршала де Сент-Андре… Ну, как?!
    - Капитан, - побледнев, произнес молодой человек, - вы играете в опасную игру со мной: я дал обет…
    - Какой, сударь? И если я смогу оказаться полезным в его осуществлении…
    - Я поклялся, что человек, за чье здоровье вы только что предложили тост, умрет лишь от моей руки.
    - Ай-ай-ай! - воскликнул гасконец. Гугенот попытался встать.
    - Как! - закричал гасконец. - Что вы делаете, сударь?
    - Сударь, - проговорил гугенот, - испытание закончено; предложено три тоста, и, поскольку мы расходимся во взглядах по отношению к каждому из трех, я опасаюсь, что будет еще хуже, когда дело дойдет до принципов.
    - Хау! Дважды и трижды велик Господь живой! Не говорите, сударь, что встретившиеся друг с другом люди должны поссориться из-за тех, кого они не знают: я незнаком ни с герцогом де Гизом, ни с маршалом де Сент-Андре, ни с коннетаблем де Монморанси, так будем же считать, что я опрометчиво позволил себе провозгласить тосты во здравие трех главнейших дьяволов: Сатаны, Люцифера и Астарота; вы заставили меня при третьем тосте обратить внимание на то, что я теряю душу; я возвращаюсь к исходному моменту, и весьма поспешно. Так что отступим на исходные позиции, а поскольку наши стаканы полны, то мы, если угодно, выпьем за здоровье друг друга. Да подарит вам Господь долгие и счастливые дни, сударь! Вот о чем я его молю из самой глубины своего сердца!
    - Это пожелание до такой степени учтиво, что я не смею его отвергнуть, капитан.
    И на этот раз дворянин из Ангумуа осушил свой стакан, следуя примеру капитана, уже осушившего свой.
    - Вот и отлично, значит, дело сделано, - проговорил гасконец, прищелкивая языком, - вот мы великолепно узнали друг друга, так что с сегодняшнего дня, сударь, можете распоряжаться мной как самым преданным другом.
    - Я точно так же отдаю себя в ваше распоряжение, капитан, - с той же вежливостью ответил гугенот.
    - Что касается меня, - продолжал гасконец, - то хочу добавить, сударь, что жду лишь случая оказать вам услугу.
    - Я тоже, - заявил дворянин из Ангумуа.
    - Правда, сударь?
    - Правда, мой капитан.
    - Что ж, случай оказать мне услугу, как я полагаю, уже представился.
    - Неужели мне уже оказана подобная честь?
    - Да, клянусь крестом Господним! Или я обманываюсь, или эта возможность у вас в руках.
    - Так говорите же!
    - Дело вот в чем: я прибыл из Гаскони, покинув замок предков, где жирел не по дням, а по часам самым пренеприятнейшим образом. Мой цирюльник посоветовал мне физические упражнения, и я направился в Париж, намереваясь заняться оздоровительными упражнениями. Само собой разумеется, что я избрал карьеру военного. Не знаете ли вы в Ангумуа какого-нибудь хорошего местечка, которое мог бы занять капитан-гасконец, при условии что ему не надо было бы забавлять старых баб и разнашивать новые сапоги? Осмелюсь похвалиться, сударь, что в таком случае я бы с успехом выполнил любые вверенные мне поручения.
    - Мне бы очень хотелось чем-нибудь вам помочь, капитан, - заявил дворянин из Ангумуа, - но, к несчастью, я покинул родные края в весьма юном возрасте и никого там не знаю.
    - Клянусь чревом папы римского! Конечно, сударь, это само по себе несчастье, но, быть может, вы знаете какое-нибудь место в другой провинции; я не цепляюсь за Ангумуа, тем более, что меня уверяли, будто в тех краях свирепствует лихорадка; а может быть, есть какой-нибудь добродетельный сеньор знатного рода, кому вы могли бы меня порекомендовать? Ну, пусть он будет и не до конца добродетельным, если за отсутствие отдельных добродетелей Господь воздал ему храбростью.
    - Сожалею от всей души, капитан, что не в состоянии услужить столь любезному человеку, как вы; но я точно такой же, как и вы, бедный дворянин, и если бы у меня был брат, то я не пожелал бы ему жить на лишние деньги из моего кошелька и избытки моего кредита.
    - Клянусь всеми ворами и мошенниками, вот это уж решительно плохо; но, коль скоро наличествуют добрые намерения, сударь, - продолжал капитан, поднимаясь и поправляя перевязь со шпагой, - я, в свою очередь, продолжаю иметь честь быть вам обязанным.
    И он отсалютовал гугеноту; тот ответил ему таким же жестом учтивости, забрал кувшин, стакан и вернулся на прежнее место.
    Впрочем, прибытие кареты подействовало на каждого из находящихся на сцене действующих лиц по-разному.
    Мы уже знаем, что дворянин из Ангумуа сел на прежнее место, позволявшее ему находиться спиной к двери.
    Капитан-гасконец продолжал стоять, как подобает младшему перед лицом столь высоких и блистательных персон, как о них объявил паж; владелец таверны и его жена поспешили к двери, дабы быть в распоряжении путников, ниспосланных благосклонной судьбой.
    Паж, чтобы не запачкать одежду на грязной ухабистой дороге, ехал стоя на верхней перекладине трехступенчатой лесенки кареты и, когда она остановилась, спрыгнул вниз и отворил дверцу. Первым вышел человек с высокомерным выражением лица; на щеке его был большой шрам.
    Это был Франсуа Лотарингский, герцог де Гиз, прозванный Меченым из-за страшной раны, нанесенной ему в Кале. На нем была белая перевязь с бахромой и золотыми лилиями, указывающая на его звание генерал-лейтенанта армии короля. Волосы его были коротко подстрижены бобриком; шапочка черного бархата с белым плюмажем соответствовала моде того времени; одет он был в жемчужно-серый камзол, расшитый серебром (любимые его цвета), в штаны и короткий плащ алого бархата; его длинные сапоги в случае нужды можно было отвернуть ниже колен или натянуть до самого верха ляжек.
    - Но ведь это самый настоящий потоп, - проговорил он, ставя ноги в лужи, натекшие под порог таверны.
    Затем он повернулся к карете и, наклонясь, обратился к той, что была внутри:
    - Вот видите, дорогая Шарлотта, вы же не сможете поставить свои прелестные маленькие ножки в эту жуткую, противную грязь.
    - Так что же делать? - раздался нежный и мелодичный голосок.
    - Мой дорогой маршал, - продолжал герцог, - вы позволите мне перенести вашу дочь на руках? Это омолодит меня на четырнадцать лет, ибо сегодня исполняется как раз четырнадцать лет с того дня, как я принял вас на руки из колыбели, моя прекрасная крестница. Ну, что ж, очаровательная голубка, - проговорил он, - вылетайте из ковчега.
    И, приняв девушку на руки, он в три прыжка перенес ее в зал таверны.
    Титул голубки, которым свою крестницу удостоил галантный герцог де Гиз, собиравшийся сделать ее своей снохой, был избран не напрасно: невозможно было бы найти птицу белее, миниатюрнее, более томную, чем та, которую герцог только что держал на руках и внес в отсыревшую таверну.
    Третьей персоной, вышедшей, или, точнее, попытавшейся выйти из кареты, был маршал де Сент-Андре. Он позвал пажа; но, несмотря на то что паж находился от него в трех шагах, тот не отозвался. Будучи истинным пажом, он не сводил влюбленных глаз с дочери своего господина.
    - Жак! Жак! - повторял маршал. - Послушай, да подойдешь ты сюда, маленький проказник?
    - Я здесь! - воскликнул юный паж и живо обернулся. - Я здесь, господин маршал!
    - Тьфу, черт! - проговорил тот, - я прекрасно вижу, где ты, но ты должен быть вовсе не там, бездельник! Ты должен быть здесь, здесь, у лесенки. Ты прекрасно знаешь, что мне сейчас будет трудно, маленький шалопай! Аи! Уф! Дьявол!
    - Простите, ваша милость, - произнес сконфуженный паж и подставил плечо своему господину.
    - Обопритесь на меня, господин маршал, - сказал герцог, протягивая руку подагрику.
    Маршал воспользовался этим предложением и, поддерживаемый с двух сторон, вошел в таверну.
    В ту пору это был пятидесятилетний мужчина цветущего вида, с розовыми, чуть побледневшими от недомогания щеками, рыжебородый, светловолосый, голубоглазый; при первой же встрече с ним можно было легко представить себе, что за десять-двенадцать лет до этого маршал де Сент-Андре несомненно был одним из самых великолепных кавалеров своего времени.
    Не без труда и не без болезненных ощущений он уселся в некое подобие соломенного кресла, словно ожидавшее его у самого очага, то есть в углу, противоположном тому, где находились капитан-гасконец и дворянин из Ангумуа. Герцог предоставил мадемуазель Шарлотте де Сент-Андре плетеный стул, на котором, как мы видели в начале предыдущей главы, сидел верхом владелец таверны; сам же герцог, устроившись на табурете, подал знак хозяину, чтобы тот развел большой огонь в очаге: несмотря на то что лето было в самом разгаре, сырость помещения делала горячий очаг совершенно необходимым.
    В этот миг дождь хлынул с удвоенной силой и неистовством, так что вода начала заливать пол таверны, попадая внутрь через открытую дверь точно сквозь прорванную запруду или незатворенный шлюз.
    - Эй, хозяин! - воскликнул маршал. - Закройте же эту дверь! Вы что, хотите тут нас всех утопить?
    Содержатель таверны передал жене пук хвороста, который он нес с собой, тем самым перепоручив ей, словно весталке, поддерживать огонь в очаге, сам же направился к двери, чтобы исполнить приказание маршала. Однако в тот миг, когда он, собравшись с силами, приналег на дверь, чтобы притворить ее, донесся стук копыт скачущей галопом лошади, и достойный человек задержался из опасения, что если дверь окажется закрытой, то путник подумает, будто таверна либо переполнена, либо покинута, и как в том, так и в другом случае не остановится в ней.
    - Простите, монсеньер, - проговорил он, просовывая голову в приоткрытую дверь, - но я полагаю, что к нам приехал еще один путник.
    И действительно, рядом с таверной остановился всадник, соскочил с лошади и, бросив повод в руки хозяина, сказал ему:
    - Отведи это животное в конюшню и не жалей ни отрубей, ни овса.
    И живо вбежав в таверну, еще не освещенную ярким огнем, он сорвал с себя шляпу, промокшую под дождем, не обращая ни малейшего внимания на сноп брызг, обдавший всех присутствовавших в зале.
    Первой жертвой новоприбывшего оказался герцог де Гиз; он быстро вскочил и одним прыжком оказался возле него, крича:
    - Эй! Господин дурак, не будете ли столь любезны обращать внимание на то, что вы делаете?
    Услышав подобное заявление, незнакомец повернулся и движением, быстрым, как мысль, выхватил шпагу. Без сомнения, г-н де Гиз дорого заплатил бы за те слова, какими он приветствовал незнакомца, но вдруг герцог отступил - если не перед шпагой, то перед лицом вновь прибывшего.
    - Как, принц, это вы? - удивился он.
    Тому, кого герцог де Гиз назвал принцем, достаточно было бросить один взгляд на прославленного лотарингского военачальника, чтобы тоже узнать его.
    - Вот именно, это я, господин герцог, - ответил он, почти так же удивленный тем, кого он встретил в этом третьеразрядном заведении, как и герцог, увидевший, кто туда приехал.
    - Вот видите, принц, этот ливень до такой степени может ослепить человека, что я чуть не принял ваше высочество за школяра с ярмарки ланди.
    Затем, поклонившись, он добавил:
    - Приношу вашему высочеству самые искренние извинения.
    - Не стоит беспокоиться, герцог, - отозвался новоприбывший с обычным для него непринужденным превосходством. - Но какой случай занес вас сюда? Я полагал, что вы находитесь в своем графстве Нантёй.
    - Я действительно прибыл оттуда, принц.
    - Дорогой из Сен-Дени?
    - Мы сделали крюк и заехали в Гонес, чтобы по пути поглядеть на ярмарку ланди.
    - Вы, герцог? Это было бы естественно для меня: мое легкомыслие благодаря моим друзьям вошло в пословицу. Но суровый, строгий герцог де Гиз, меняющий маршрут, чтобы поглядеть на празднество школяров…
    - Опять-таки это не моя идея, принц. Я ехал с маршалом де Сент-Андре, и его дочь, моя крестница Шарлотта, маленькая капризница, пожелала увидеть, что представляет собой знаменитая ярмарка ланди, а когда нас застал дождь, мы высадились здесь.
    - Значит, и маршал здесь? - спросил принц.
    - Вот он, - произнес герцог и указал на отца и дочь, чьи контуры принц в полумраке видел, но черты лиц различить не мог.
    Маршал сделал над собой усилие и привстал, держась за кресло.
    - Маршал, - проговорил принц, подойдя к нему, - извините меня за то, что я не узнал вас, но, поскольку в этом зале темно, как в подземелье, или, точнее, поскольку в этом подземелье мрачно, как в тюрьме, а из-за ливня у меня помутилось в глазах, то я, подобно господину герцогу, оказался способен спутать благородного человека с каким-нибудь деревенским олухом. К счастью, мадемуазель, - продолжал принц, повернувшись к девушке и с восхищением разглядывая ее, - к счастью, зрение мало-помалу ко мне возвращается, и я от всего сердца сочувствую слепым, лишенным возможности увидеть собственными глазами лицо, подобное вашему.
    Этот неожиданный комплимент заставил девушку покраснеть. Она подняла глаза, чтобы посмотреть на того, кто впервые в ее жизни обратился к ней со столь лестными словами, но тут же потупила взгляд, ослепленная молниями, которые испускали глаза принца.
    Нам неизвестно, каково было ее впечатление; но безусловно в нем должны были присутствовать нежность и очарование, ибо девушке четырнадцати лет трудно было увидеть более блистательную внешность, чем у этого кавалера двадцати девяти лет, кого именуют принцем и к кому обращаются, употребляя титул "высочество".
    Да, этот кавалер, само совершенство, был не кто иной, как Людовик I де Бурбон, принц де Конде.
    Родившийся 7 мая 1530 года, он, как мы уже сказали, в тот момент, когда начинается наше повествование, приближался к своему тридцатилетию.
На страницу Пред. 1, 2, 3, 4, 5 ... 34, 35, 36 След.
Страница 4 из 36
Часовой пояс: GMT + 4
Мобильный портал, Profi © 2005-2023
Время генерации страницы: 0.045 сек
Общая загрузка процессора: 51%
SQL-запросов: 2
Rambler's Top100