Пока эта троица догоняет маркиза Пизани, сообщим нашим читателям кое-какие необходимые подробности о персонажах, только что выведенных нами на сцену. Главным действующим лицом рассказанной нами драмы был, как сказал Сукарьер, маркиз Пизани, сын г-жи маркизы де Рамбуйе, дочери Жана де Вивонна и римской дамы Джулии Савелли. Назвать имя маркизы де Рамбуйе - значит назвать имя той, что, в течение полувека, задавая тон обществу XVII столетия, заложила основы современного общества. Маркиз Пизани появился на свет красивым, белокурым, белолицым, пряменьким, как и пять остальных детей маркизы, и, без сомнения, вырос бы высоким и хорошо сложенным, ничем не отличаясь от "елей Рамбуйе", как называли отпрысков этой прекрасной семьи; но у него в младенчестве был вывихнут позвоночник. Этот несчастный случай сделал его человеком, какого мы видели, то есть настолько страшно изуродованным, что на его двойной горб невозможно было приладить кирасу, сколько ни обращался он к самым искусным оружейникам Франции и Италии. Это уродство иногда превращало его - родовитого дворянина, наделенного умом и сердцем, - в одно из самых злобных и самых скверных созданий на свете, наподобие демона, для кого все средства хороши, лишь бы уничтожить то, что молодо и прекрасно. Во время приступов ярости (свидетелями одного из них мы были), охватывавших его обычно при очередной любовной неудаче, он способен был совершить самое черное преступление, постыдное для вельможи его имени и его ранга. Вторым был Венсан Вуатюр, сын виноторговца, страстного игрока в пикет, давшего свое имя "кварту Вуатюра" - случаю, когда вам выпадут шестьдесят шесть очков, составленных четырьмя картами, образующими кварт. Венсан Вуатюр, оставивший заметный след в литературе XVII столетия, был не только, как упомянул Сукарьер, докладчиком о послах у его королевского высочества Месье - Гастона Орлеанского, брата короля, но и одним из первых, если не первейшим остроумцем своего времени; он был невысок, но хорошо сложен, изящно одевался, придавал своему лицу наивное, если не сказать глуповатое выражение; карточную игру любил до такой степени, что после каждой партии, даже если она длилась всего пять минут, вынужден был менять рубашку. Это был фаворит принцесс и красавиц той эпохи, с которыми он держал себя на короткой ноге. Ему покровительствовала Анна Австрийская, он был необходим госпоже принцессе - супруге того Конде, что опорочил эту семью героев своей безнравственностью, трусостью и скупостью. Вуатюр был другом маркизы де Рамбуйе, красавицы Жюли д'Анженн и г-жи де Сенто, находившей его самым приятным и по отношению к женщинам самым галантным из всех остроумцев. Впрочем, он был храбр и без колебаний обнажал ту самую шпагу, что била его по икрам. В числе его дуэлей больше всего шума наделали три: одна состоялась при ярком солнце, другая - при лунном свете, третья - при свете факелов. Маркиз Пизани не мог обойтись без него, заставляя участвовать во всех своих - и невинных, и недостойных - приключениях. Третьим был, как объявил Сукарьер, молодой граф де Бранкас, дворянин свиты королевы-матери Марии Медичи; с него Лабрюйер писал своего Меналка. Пожалуй, если не считать Лафонтена, это был самый рассеянный человек XVII столетия. Однажды ночью он возвращался домой верхом, как вдруг бандиты схватили его лошадь под уздцы. - Эй, лакеи, - крикнул он, - да отпустите же мою лошадь! Понял же он, что на самом деле происходит, лишь когда ему приставили пистолет к горлу. В день своей свадьбы он велел хозяину гостиницы, где иногда останавливался, приготовить ему постель, так как он собирался там ночевать. - О чем вы думаете, господин граф? - возразил тот. - Ведь вы сегодня утром женились! - Ах, клянусь честью, - воскликнул граф, - это правда! А я и думать об этом забыл. Наконец, четвертым в этой компании был Сукарьер. Мы ограничимся тем, что уже сказали о нем, поскольку вскоре по ходу этого рассказа нам представится случай узнать его достаточно хорошо. Пока же, мы надеемся, его манера говорить и действовать смогла дать читателю достаточное представление об этом необычном персонаже. Все трое, как мы сказали, победоносно вышли из питейного зала гостиницы "Крашеная борода", преодолели (кто сверху, кто снизу) барьер, днем и ночью перекрывавший оба конца улицы Вооруженного Человека, и направились вслед за маркизом Пизани, которого обязательно должны были нагнать по дороге к особняку Рамбуйе, расположенному на улице Сен-Тома-дю-Лувр, на том самом месте, где в первой трети нынешнего столетия мы привыкли видеть здание театра Водевиль. Они действительно догнали его, но только на углу улиц Фруаманто и Крапивной, то есть не более чем в ста шагах от особняка Рамбуйе. Услышав шум их шагов, маркиз обернулся и риал их. Тогда он счел за благо замедлить шаг и, запыхавшийся от быстрой ходьбы, прислонился к тумбе в ожидании друзей. Прибывшие шли друг за другом, как Куриации, но не по тяжести полученных ран, а сообразно длине своих ног. Сукарьер, атлет пяти футов шести дюймов роста, шел первым. За ним следовал граф де Бранкас; совершенно забыв о том, что произошло, он спрашивал себя, почему его заставляют бежать сломя голову. Замыкал шествие маленький Вуатюр; хотя ему было всего лишь тридцать лет, он обнаруживал склонность к тучности и с большим трудом успевал за Сукарьером и Бранкасом, отирая потный лоб. Мрачный взгляд Пизани и его скрючившаяся на тумбе фигура напоминали одно из тех существ, какими причудливое воображение архитекторов XV столетия украшало углы домов. Сукарьер остановился перед ним и, скрестив руки, произнес: - Послушай, Пизани, у тебя прямо бешеная страсть то и дело бросаться самому и нас втягивать в скверные дела. Вот убили человека. Ничего особенного не произошло, это был известный сбир, и мы подтвердим, что ты действовал в пределах законной самозащиты. Но если бы я не поспел вовремя и не насадил его на вертел с одной стороны, в то время как ты сделал то же самое с другой, то тебя проткнули бы как дрозда. - Подумаешь! - ответил Пизани. - Что за беда, если бы это и случилось? - То есть как, что за беда? - Да; кто тебе сказал, что я не ищу случая быть убитым? Что мне жалеть? Великолепный костяк? При той приятной жизни, какую я веду, терпя насмешки мужчин и презрение женщин, разве не все равно - жить или умереть? А еще лучше было бы никогда не появляться на свет! И он погрозил кулаком небу, скрежеща зубами. - Но, если ты хотел, чтобы тебя убили, милый маркиз, если тебе действительно все равно - жить или умереть, зачем было звать на помощь в тот миг, когда шпага Этьенна Латиля могла увенчать твои желания? - Потому что, прежде чем умереть, я должен отомстить. - Какого черта! Желая отомстить и имея другом человека по имени Сукарьер, посвящают его в свои маленькие неприятности, а не отправляются искать наемного убийцу на улицу Вооруженного Человека. - Я искал наемного убийцу, ибо только он мог совершить то, что мне требовалось. Если бы Сукарьер мог оказать мне эту услугу, я не обратился бы ни к кому, даже к нему. Я сам вызвал бы и убил своего врага. Видеть ненавистного соперника распростертым у твоих ног и бьющимся в агонии - слишком большое наслаждение, чтобы отказаться от возможности его получить. - Почему же ты этой возможностью не воспользовался? - Ты заставляешь меня сказать то, чего я не хочу и не могу говорить. - Да ну, скажи, черт побери! Ухо преданного друга - это колодец, где исчезает все, что туда брошено. Ты хочешь смерти какого-то человека - выйди с ним на поединок и убей его. - Несчастный! - воскликнул Пизани в страстном порыве. - Разве дерутся на дуэли с принцами крови, вернее, разве принцы крови дерутся с нами, простыми дворянами? Если хочешь избавиться от принца крови - подошли к нему убийцу. - А колесование? - спросил Сукарьер. - Когда он умрет, я покончу с собой. Разве моя жизнь не ужасна? - Вот тебе на! - воскликнул Сукарьер, хлопнув себя по лбу. - Уж не догадываюсь ли я случайно? - Возможно, - отозвался Пизани, беспечно пожав плечами. - Человек, которого ты ревнуешь, мой бедный Пизани, это не… - Ну-ну, заканчивай. - Да нет, не может быть: он всего неделю как вернулся из Италии. - Чтобы добраться от особняка Монморанси до улицы Вишневого сада, недели не потребуется. - Значит, это… - Сукарьер заколебался на мгновение, но имя будто невольно слетело у него с языка, - значит, это граф де Море? Страшное проклятие, вырвавшееся у маркиза, было единственным ответом. - Послушайте, так кого вы любите, милый мой Пизани? - спросил Сукарьер. - Я люблю госпожу де Можирон. - Хорошенькая история! - вскричал, расхохотавшись, Сукарьер. - Что тебя так смешит в моих словах? - нахмурясь, спросил Пизани. - Госпожу де Можирон, сестру Марион Делорм? - Да, сестру Марион Делорм. - Живущую в том же доме, что и ее сестра, госпожа де ла Монтань? - Да, тысячу раз да! - Так вот, мой милый маркиз, если у тебя только эта причина гневаться на бедного графа де Море и ты хочешь его убить за то, что он любовник госпожи де Можирон, благодари Господа, что твое желание не осуществилось, ибо тебе, храброму дворянину, пришлось бы испытывать вечные угрызения совести за бесполезное преступление. - Почему это? - спросил Пизани, вскочив на ноги. - Потому что граф де Море не любовник госпожи де Можирон. - Чей же он тогда любовник? - Ее сестры, госпожи де ла Монтань. - Это невозможно. - Маркиз, клянусь тебе, что это так. - Граф де Море - любовник госпожи де ла Монтань? Ты мне в этом клянешься? - Слово дворянина. - Но на днях я явился к госпоже де Можирон… - Позавчера? - Да, позавчера. - В одиннадцать часов вечера? - Откуда ты это знаешь? - Я это знаю, знаю. Как знаю и то, что госпожа де Можирон вовсе не любовница графа де Море. - Ты ошибаешься, говорю тебе. - Ладно, продолжай. - Я был настойчив. Она мне сказала, что я могу прийти, и что она будет одна. Я оттолкнул лакея, подошел к двери ее спальни и в этой спальне услышал голос мужчины! - Я не отрицаю, что ты услышал голос мужчины. Я только говорю, что это не был голос графа де Море. - Слушай, ты меня просто изводишь. - Ты его видел? - Да, я его видел. - Каким образом? - Я спрятался под аркой ворот особняка Ледигьер, он как раз напротив дома госпожи де Можирон. - И?.. - И видел, как он вышел. Видел, как тебя вижу. - Только вышел он не от госпожи де Можирон. Он вышел от госпожи дё ла Монтань. - Но тогда, - вскричал Пизани, - но тогда кто же был мужчина, чей голос я слышал у госпожи де Можирон? - Ба, маркиз, будьте философом! - Философом?! - Да, о чем здесь так беспокоиться? - То есть как это о чем? Я беспокоюсь о том, чтобы его убить, если только он не сын Франции. - Чтобы его убить, вот как, - произнес Сукарьер таким тоном, что маркиза захлестнула волна странных подозрений. - Разумеется, - ответил он, - чтобы его убить. - Причем именно так, у всех на глазах, без предупреждения, - продолжал Сукарьер все более насмешливо. - Да, да, да, тысячу раз да! - Ну что ж, - сказал Сукарьер, - убей меня, дорогой маркиз, ибо этот мужчина был я. - Ах, негодяй! - закричал Пизани, скрежеща зубами и выхватывая шпагу. - Защищайся! - Об этом можешь меня не просить, милый маркиз, - сказал Сукарьер, отскочив назад и встав со шпагой в руке в позицию ангард. - Я к твоим услугам! И вот, несмотря на крики Вуатюра, несмотря на изумление Бранкаса, ничего не понимавшего в происходящем, между маркизом Пизани и сеньором де Сукарьером начался яростный бой, тем более страшный, что вокруг не было другого освещения, кроме полускрытой за облаками луны; бой, где каждый - и из самолюбия, и из самосохранения - проявил все свое искусство в фехтовании. Сукарьер, отличавшийся во всех физических упражнениях, был явно более сильным и ловким. Но длинные ноги Пизани, его манера делать выпады всем телом давали ему немалое преимущество из-за неожиданности атак и дальности отскоков. Наконец, секунд через двадцать, маркиз Пизани издал крик, с трудом прорвавшийся сквозь стиснутые зубы, опустил руку, вновь поднял ее, но тут же выронил шпагу, не в силах держать ее, прислонился к стене и со вздохом осел на землю. - Право же, - сказал Сукарьер, опуская шпагу, - вы свидетели, что он сам этого хотел. - Увы, да, - отвечали Бранкас и Вуатюр. - И вы засвидетельствуете, что все произошло согласно правилам чести? - Засвидетельствуем. - Ну что ж! Теперь, поскольку я хочу не смерти, а исцеления грешника, отнесите господина Пизани к госпоже его матушке и сходите за Буваром, хирургом короля. - Да, в самом деле, это лучшее, что мы можем сделать. Помогите мне, Бранкас. К счастью, до особняка Рамбуйе всего шагов пятьдесят. - Ах, какая жалость! - сказал Бранкас. - Прогулка так хорошо началась. И пока Бранкас с Вуатюром как можно осторожнее несли маркиза Пизани к его матери, Сукарьер исчез на углу Крапивной улицы и улицы Фруаманто со словами: - Проклятые горбуны! Не знаю, что их так бесит во мне. Это уже третий, которого я должен был проткнуть насквозь шпагой, чтобы от него избавиться. IV. ОСОБНЯК РАМБУЙЕ
Мы уже говорили, что особняк Рамбуйе был расположен между церковью святого Фомы Луврского, построенной примерно в конце XII столетия и посвященной святому мученику Фоме, и больницей Трехсот, основанной в царствование Людовика IX после его возвращения из Египта и предназначенной для трехсот дворян, которым сарацины выкололи глаза. Маркиза де Рамбуйе, построившая особняк (несколько ниже мы расскажем, как это произошло), родилась в 1588 году - в том самом году, когда герцог де Гиз и его брат были убиты по приказу Генриха III во время заседаний Генеральных штатов в Блуа. Она, как мы упоминали, была дочь Жана де Вивонна, маркиза Пизани, и Джулии Савелли, римской дамы из знаменитого рода Савелли, давшего христианству двух пап - Гонория III и Гонория IV, а Церкви одну святую - Люцину. В двенадцать лет девочку выдали замуж за маркиза де Рамбуйе из славного дома д'Анженн, который, в свою очередь, дал кардинала де Рамбуйе и того маркиза де Рамбуйе, что был вице-королем Польши в ожидании приезда Генриха III. Семья была известна своим умом и честностью. Подтверждением первого из этих качеств был нравоучительный случай с дедом маркиза де Рамбуйе, а второго - один поступок отца маркиза. Дед, Жак де Рамбуйе, был женат на женщине, в чьем характере кое-какие мелочи заслуживали порицания; однажды, когда между ними возник спор, грозивший перейти в сражение, он остановился и обычным голосом, с самым спокойным видом сказал ей: - Сударыня, прошу вас, потяните меня за бороду. - Зачем? - спросила та в изумлении. - Тяните, тяните, я вам потом скажу. Бабушка маркиза де Рамбуйе взялась за бороду мужа и потянула. - Сильнее! - приказал тот. - Но вам будет больно. - Ничего, не бойтесь. - Вы так хотите? - Да; сильнее, еще сильнее! Тяните изо всех сил! Ну вот, больно вы мне не сделали. Теперь моя очередь. Он взял прядь волос жены и потянул. Та завопила от боли. - Вы видите, сударыня, - сказал ей муж с невозмутимым спокойствием, - вы видите, что я сильнее вас. Так что будем спорить, поскольку это вроде бы доставляет вам удовольствие. Но поверьте мне, драться нам не стоит. Новая Ксантиппа приняла к сведению, что если ее муж умен, как Сократ, то далеко не так терпелив. Отец маркиза де Рамбуйе, как мы уже сказали, был вице-королем Польши до приезда Генриха III. За время исполнения этих обязанностей он сэкономил сто тысяч экю и вручил их королю. - Вы смеетесь, господин де Рамбуйе, - ответил тот. - Эти сто тысяч экю - ваши сбережения. - Государь, - возразил г-н де Рамбуйе, - возьмите их, возьмите, они вам понадобятся: не сегодня, так в другой раз. И он заставил короля взять их. Генрих взял эти деньги, взял и не вернул. В битве при Жарнаке, где был так подло убит принц де Конде, этот же самый г-н де Рамбуйе сотворил чудо, так что герцог Анжуйский написал своему брату Карлу IX письмо, в котором говорилось, что победа в сражении - заслуга г-на де Рамбуйе. Семья хранила это письмо, вставленное в золотую рамку. В 1606 году, то есть через шесть лет после женитьбы, г-н де Рамбуйе, будучи в затруднительных обстоятельствах, продал особняк Пизани Пьеру Форже-Дюфрену. Продажа состоялась за 34 500 турских ливров. Затем новый владелец в 1624 году перепродал его за тридцать тысяч экю министру-кардиналу; тот велел его снести и в описываемое нами время был занят постройкой на этом месте дворца Пале-Кардиналь. В ожидании, пока этот дворец, о котором рассказывали чудеса, будет готов, Ришелье располагал двумя загородными домами - одним в Шайо, другим в Рюэе - и городским домом на Королевской площади, примыкающим к дому, где жила Марион Делорм. |
