Шекспир Уильям - Венецианский купец.

    Конечно, совесть моя позволит мне сбежать от этого жида, моего хозяина. Бес меня так вот и толкает, так вот и искушает; говорит: "Гоббо, Ланчелот Гоббо, добрый Ланчелот", или: "Добрый Гоббо", или: "Добрый Ланчелот Гоббо, пусти ноги в ход, беги во все тяжкие, удирай отсюда". А совесть говорит: "Нет, постой, честный Ланчелот, постой, честный Гоббо", или, как выше сказано: "Честнейший Ланчелот Гоббо, не удирай, топни ногой на эти мысли". Ладно; а храбрый дьявол велит мне складывать пожитки: "В путь!" - говорит бес; "марш!" - говорит бес; "ради бога, соберись с духом, - говорит бес, - и лупи". Ладно; а совесть моя вешается на шею к моему сердцу и мудро говорит: "Мой честный друг Ланчелот, ведь ты сын честного отца…", или, скорее, сын честной матери, потому что, сказать правду, отец-то мой несколько… как бы это выразиться… отдавал чем-то… был у него этакий привкус…²³ Ладно; совесть мне говорит: "Ланчелот, не шевелись!…" - "Пошевеливайся", - говорит бес. "Ни с места!" - говорит совесть. "Совесть, - говорю, - правильно ты советуешь!" Если повиноваться совести, надо мне остаться у жида, моего хозяина; а он-то - прости меня, господи! - сам вроде дьявола; а чтобы удрать от жида, придется повиноваться лукавому, а ведь он-то, с вашего позволения, и есть сам дьявол. И то правда, что жид - воплощенный дьявол; и, по совести говоря, совесть моя - жестокосердная совесть, если она мне советует остаться у жида. Бес мне дает более дружеский совет; я таки удеру, дьявол; мои пятки к твоим услугам; удеру.

    Входит старый Гоббо с корзинкой.

    Молодой синьор, скажите, пожалуйста, как тут пройти к синьору жиду?

    (в сторону)

    О небо! Да это мой единородный отец. Он слеп так, словно ему не то что песком, а крупным гравием глаза засыпало. Не узнает меня; сыграю с ним какую-нибудь штуку.

    Почтеннейший молодой синьор, сделайте милость: как мне пройти к синьору жиду?

    А поверните направо - при первом повороте, но при самом первом повороте поверните налево; да смотрите, при настоящем-то повороте не поворачивайте ни направо, ни налево, а ворочайте прямехонько к дому жида.

    Святые угодники! Трудно будет попасть на настоящую дорогу. Вы не можете сказать мне: некий Ланчелот, что у него живет, живет у него или нет?

    Вы говорите о молодом синьоре Ланчелоте?

    (В сторону.)

    Вот погодите, какую я сейчас историю разведу.

    (Старику.)

    Вы говорите о молодом синьоре Ланчелоте?

    Какой там синьор, ваша милость? Сын бедного человека! Отец его - хоть это я сам говорю - честный, но очень бедный человек, - хотя, благодаря бога, здоровый.

    Ну, кто бы там ни был его отец, мы говорим о молодом синьоре Ланчелоте.

    О знакомом вашей милости - просто Ланчелоте, сударь.

    Но прошу вас, старик, то бишь умоляю вас; следственно, вы говорите о молодом синьоре Ланчелоте?

    О Ланчелоте, с позволения вашей милости.

    Следственно, о синьоре Ланчелоте. Не говорите о синьоре Ланчелоте, батюшка мой, ибо этот молодой синьор (согласно воле судеб и рока и всяких таких ученых вещей, вроде трех сестер Парок и прочих отраслей науки) действительно скончался, или, если можно выразиться проще, отошел в лучший мир.

    Господи упаси! Да ведь мальчуган был истинным посохом моей старости, истинной моей подпорой!

    Неужто ж я похож на палку или на балку, на посох или на подпорку? Вы меня не узнаете, батюшка?

    Ох, нет! Я вас не знаю, молодой синьор. Но, прошу вас, скажите мне правду: что мой мальчик - упокой, господь, его душу - жив или помер?

    Неужто вы не узнаете меня, батюшка?

    Ох, горе, я ведь почти что ослеп; не признаю вас.

    Ну, по правде, даже будь у вас глаза в порядке, вы и то могли бы не узнать меня; умен тот отец, что узнает собственного ребенка. Ладно, старик, я вам все расскажу про вашего сына.

    (Становится на колени.)

    Благослови меня. Правда должна выйти на свет: убийства долго скрывать нельзя! Кто чей сын, это скрыть можно, но в конце концов правда выйдет наружу.

    Встаньте, синьор, встаньте,²⁴ пожалуйста; это невозможно, чтобы вы были Ланчелот, мой мальчик.

    Бросим дурачиться; благослови меня. Я, Ланчелот, был твоим мальчуганом, остался твоим сыном и буду всегда твоим детищем.

    Не могу поверить, что вы мой сын.

    Не знаю, что мне об этом подумать; но я - Ланчелот, слуга жида, и уверен в одном: что жена твоя Марджери - моя мать.

    Да, ее зовут Марджери, верно… И могу дать присягу, что если ты Ланчелот, так ты плоть и кровь моя. Господи! Будь благословенно имя твое! Какую ты бороду отрастил! Да у тебя на подбородке больше волос, чем у моего коренника Доббина в хвосте.

    Значит, у Доббина хвост короче стал; когда я его последний раз видел, у него в хвосте куда больше волос было, чем у меня на подбородке.

    Господи, как ты изменился! Как же ты ладишь со своим хозяином? Я ему подарок принес. Как вы с ним ладите?

    Ничего, хорошо. Но что до меня, я решил от него убежать; и до тех пор не присяду, пока не проделаю хорошего конца. Хозяин мой - настоящий жидюга. Ему - подарки дарить! Подари ему веревку, чтобы удавился; я у него на службе с голоду дохну. У меня все ребра можно пальцами пересчитать. Я очень рад, отец, что ты пришел. Отдай-ка свой подарок лучше синьору Бассанио; какие он, говорят, замечательные ливреи своим слугам заказывает! Если мне не удастся поступить к нему, я убегу, на край света убегу. - Вот редкая удача! Он сам сюда идет. К нему, отец! Потому - будь я жид, если еще останусь служить у жида.

    Входит Бассанио с Леонардо и другими слугами.

    Это вы можете сделать; но поторопитесь: ужин - не позднее пяти часов. Отправьте эти письма, отдайте ливреи в работу и попросите Грациано зайти ко мне домой.

    Один из слуг уходит.

    Прямо к нему, отец.

    Спаси, господи, вашу милость!

    Очень благодарен. Тебе что-нибудь нужно от меня?

    Вот, синьор, сын мой, бедный малый…

    Не бедный малый, синьор, а слуга богатого жида, который хотел бы… как вам объяснит мой отец… ²⁵

    Он, синьор, как говорится, спит и видит…

    Словом, долго ли, коротко ли, я служу у жида, а желательно мне, как вам объяснит мой отец…

    С позволения вашей милости, нельзя сказать, чтобы он жил со своим хозяином душа в душу.

    Короче говоря, сущая правда в том, что жид меня всячески притеснял, а это меня и заставляет, как мой отец, старый человек, божьей милостью вам изложит…

    Тут вот у меня блюдо из голубей; я осмелюсь предложить его вашей милости, и просьбица моя…

    Чтобы не тратить даром слов, просьба эта меня очень интерцедирует, как узнает ваша милость от этого честного старика… потому… хоть я сам это говорю, хоть и старик он, бедняга, а все-таки отец мой.

    Говорите кто-нибудь один. Чего вы хотите?

    Служить у вас, синьор.

    Вот и весь дефект нашей просьбы!

    Тебя я знаю, и исполню просьбу.

    Тебя хвалил мне нынче твой хозяин;

    Повышен ты, коль это повышенье -

    Оставить дом богатого жида,

    Чтобы служить такому бедняку.

    Старая пословица прекрасно поделилась между моим хозяином Шейлоком и вами, синьор: у вас - божья благодать, а у него - деньги. ²⁶

    Ты хорошо сказал. Ступайте оба;

    Простись с хозяином и приходи

    Тогда в мой дом.

    (Слугам.)

    Ему ливрею выдать

    Наряднее других. Исполнить точно.

    Пойдем, отец. А! Так мне не найти себе места? А! Так у меня языка во рту нет? Ладно!

    (Смотрит на свою ладонь.)

    Найдите-ка во всей Италии еще такую счастливую ладонь. Готов ее положить на библию для присяги, что я буду удачлив. Вы посмотрите-ка, нечего сказать, простая линия жизни: женщин-то, женщин сколько! Пятнадцать женщин, пустое дело; одиннадцать вдов, девять девиц - для одного человека недурной доходец. Кроме того, трижды буду тонуть на краю гибели. Да еще смертельная опасность на краю перины. Это я называю - удачное спасение. Ну, если фортуна женщина, она добрая бабенка в таких делах. Пойдем, отец; я с жидом прощусь в одно мгновенье ока.

    (Уходит вместе со старым Гоббо.)

    Так позаймись, прошу, друг Леонардо,

    Всем этим. Закупив и все устроив,

    Скорей вернись; я нынче угощаю

    Друзей ближайших. Поспеши! Ступай.

    Со всем усердьем все исполню я.

    Входит Грациано.

    Где господин ваш?

    Вот он там, синьор.

    (Уходит.)

    Синьор Бассанио…

    Грациано!

    К вам просьба есть…

    Заранее согласен.

    Вы не должны мне отказывать в этом: я должен ехать с вами в Бельмонт.

    Должны? Так едем! - Но, Грациано, слушай:

    Ты слишком резок, пылок, невоздержан

    В речах. Тебе идут такие свойства, -

    В глазах у нас все это - не пороки;

    Но где тебя не знают, там, пожалуй,

    Покажешься ты дерзким; постарайся ж

    Прибавить несколько холодных капель

    Терпения в свой пылкий дух, - иначе

    Ты повредишь мне диким поведеньем,

    И все надежды рухнут!

    О Бассанио!

    Коль не приму я скромный вид, не буду

    Учтиво говорить, ругаться редко,

    Молитвенник носить, взирать смиренно,

    Во время предобеденной молитвы,

    Глаза прикрывши шляпою,²⁷ вздыхать:

    "Аминь", и строго соблюдать приличья,

    Как тот, кто смотрит бабушке в угоду

    Святошей, - больше вы не верьте мне.

    Отлично; мы увидим.

    Но эта ночь не в счет: вы не судите

    Меня по ней.

    Нет, это было б жаль.

    Скорей просил бы вас надеть одежды

    Смелейшего веселья: жду друзей я

    Повеселиться! А теперь прощайте.

    Есть дело у меня.

    А я иду к Лоренцо и к другим,

    Но к ужину мы будем все у вас.

    Уходят.

    Там же. Комната в доме Шейлока.

    Входят Джессика и Ланчелот.

    Мне жаль, что ты отца оставить хочешь.

    Наш дом ведь ад; а ты, веселый дьявол,

    Подчас мне помогал рассеять скуку.

    Но - в добрый час… А вот тебе дукат. -

    Да, Ланчелот, за ужином увидишь

    Ты у Бассанио в гостях Лоренцо:

    Отдай ему письмо; но только тайно.

    Прощай. Не надо, чтоб отец мой видел,

    Что мы с тобою говорим.

    Будьте здоровы! Слезы застилают мой язык. Прекраснейшая язычница, очаровательнейшая жидовка! Если какой-нибудь христианин не пойдет из-за тебя на мошенничество, чтобы только заполучить тебя, - я буду положительно обманут. Но… будьте здоровы! Эти глупые слезы затопляют мой мужественный дух. Будьте здоровы!

    (Уходит.)

    Прощай, друг Ланчелот!

    Увы, какой постыдный грех - стыдиться,

    Что я ребенок моего отца!

    Но я ведь дочь ему по крови только,

    Не по душе. Сдержи обет, Лоренцо, -

    И стану я, покончивши с борьбой,

    И христианкой и твоей женой,

    (Уходит.)

    Там же. Улица.

    Входят Грациано, Лоренцо, Саларино и Саланио.

    Так; мы тайком от ужина сбежим

    Ко мне, наденем маски и вернемся;

    За час успеем. ²⁸

    Но ничего у нас ведь не готово.

    Не заказали мы факелоносцев.

    Устраивать кой-как - да это гадость!

    Уж лучше не устраивать совсем.

    Сейчас четыре; два часа у нас,

    Чтоб все успеть…

    Входит Ланчелот с письмом.

    Что нового, приятель?

    А вот, если вы изволите распечатать вот это, - так, верно, узнаете, что нового.

    (Дает ему письмо.)

    Я знаю руку… Дивная рука!

    Белей листка, написанного ею,

    Та ручка нежная!

    Письмо любви?

    Разрешите откланяться, синьор.

    Куда идешь ты?

    Да вот, синьор, иду приглашать моего прежнего хозяина жида отужинать у моего нового хозяина - христианина.

    На вот, возьми. И Джессике прелестной

    Скажи секретно, что приду. Ступай.

    Ланчелот уходит.

    Идем приготовляться к маскараду.

    Факелоносец у меня уж нанят.

    Ну что ж, иду сейчас же; я готов.

    Приду и я.

    Так через час сойдемся

    Мы все у Грациано на дому.

    Придем, отлично.

    Саларино и Саланио уходят.

    Письмо от Джессики прекрасной было?

    Тебе доверюсь я. Она мне пишет,

    Как от отца ее мне увезти;

    Что у нее есть золото и камни

    И что костюм пажа она достала.

    Да, если жид попасть на небо может,

    Так только из-за дочери прелестной,

    И если ей несчастно посмеет

    Путь преградить, так только под предлогом,

    Что Джессика - дочь гнусного жида.

    Пойдем со мной; прочти письмо дорогой.

    Мне милая факелоносцем будет.

    Уходят.

    Там же. Перед домом Шейлока.

    Входят Шейлок и Ланчелот.