Гретхен оторвала свой взор от лани и устремила его на Самуила, молнии гнева сверкали в этом взоре. - Вы чудовище! - воскликнула она. - А ты ангел! - ответил он. - И ты меня ненавидишь, а я также люблю тебя. Как вы полагаете, не слишком ли это много для моей гордости - любить сразу двух женщин? Однажды мне случилось в университете драться с двумя студентами зараз, я ранил обоих своих противников, а сам не получил ни малейшей царапины. До свидания, мои дорогие неприятельницы! Он вскинул ружье на плечо, поклонился обеим девушкам и пошел по дороге к кладбищу. - Говорила я вам, госпожа, - вскричала Гретхен, - что этот человек принесет нам несчастье! Глава двадцать третья Начало враждебных действий
В это время Юлиус успел написать отцу длинное письмо. Запечатав письмо, он оделся и сошел в сад. Пастор был уже там. Юлиус подошел к нему и почтительно и дружественно пожал ему руку. - Так вы не ходили со своим приятелем на охоту? - осведомился у него пастор. - Нет, - ответил Юлиус, - мне надо было много написать. И тут же прибавил: - Я писал письмо, от которого зависит счастье всей моей жизни. И он вынул из кармана письмо. - В этом письме я обращаюсь к отцу с одним вопросом, на который с нетерпением ожидаю ответа. Чтобы получить этот ответ часом раньше, я готов дать, бог знает что. Самому съездить за ним? Я даже думал об этом некоторое время, но прямо не хватило решимости. Не найдется ли в Ландеке какого-нибудь парня, который согласился бы немедленно съездить верхом, отвести это письмо во Франкфурт и привезти мне тотчас же ответ в Гейдельберг? Я заплачу ему, сколько он пожелает. - Это очень просто, - сказал пастор. - Сын почтаря живет в Ландеке. Его знают все почтовые учреждения по всему этому тракту, он иногда ездит вместо отца и будет в восторге, если ему представится случай заработать малую толику. - О! Так вот и письмо, пускай едет! Пастор Шрейбер взял письмо, позвал своего мальчика-слугу и послал его к сыну почтаря сказать, чтобы тот оседлал лошадь и явился к дому пастора, как можно скорее. - Мальчик успеет за три четверти часа сбегать в Ландек и обратно за верховым. И вы отдадите ему письмо собственноручно, чтобы оно не затерялось. И он машинально взглянул на адрес: - Барону Гермелинфельду? - произнес он с радостным изумлением. - Это фамилия вашего батюшки, г-н Юлиус? - Да, - ответил Юлиус. - Так вы сын барона Гермелинфельда! Значит я, бедный деревенский викарий, имею честь принимать у себя в доме сына этого знаменитого ученого, имя которого славится по всей Германии! Сначала я был только счастлив, что вы у меня в гостях, а теперь уже я буду гордиться этим. А вы и не сказали мне, кто вы такой! - Я вас все-таки прошу не называть меня по фамилии ни при Христине, ни при Самуиле, - сказал Юлиус. - Мы оба с Самуилом сговорились не открывать своих имен, и мне не хочется, чтобы он счел меня за ребенка, который не умеет сдержать своего обещания даже в продолжении нескольких часов. - Будьте покойны, - сказал добряк пастор, - я не выдам вашей тайны. Но я очень рад знакомству с вами. Сын барона Гермелинфельда! Если б только вы знали, какое уважение я питаю к вашему батюшке!… Я часто говорил о нем с моим задушевным другом, пастором Оттфридом, который некогда учился вместе с ним. Разговор оборвался, вошел Самуил. - Ну что, доволен ты своей охотой? - спросил его Юлиус. - Прямо в восторге! Хотя я и ничего не убил, - сказал он со смехом, - но я нашел и логовище, и такие следы… Почти одновременно с ним вернулась и Христина. Молодые люди объявили накануне, что они уедут после завтрака. Все уселись завтракать. Пастор пребывал в радостном настроении от новости, которую он узнал относительно Юлиуса, Юлиус - в мечтательном, Христина была серьезна, а Самуил - очень весел. Когда отпили кофе, пастор посмотрел на Юлиуса с ласковой мольбой: - Неужели, - сказал он, - вам необходимо так скоро вернуться в Гейдельберг? Раз вам так нужно поскорее получить ответ на письмо, почему бы не подождать его здесь? Сюда оно попадет двумя часами раньше. - Ну, а мне, - отозвался Самуил, - решительно невозможно остаться. Мне бы, разумеется, было очень приятно пользоваться всю жизнь таким гостеприимством, как ваше, охотиться здесь, дышать чудным воздухом, но у меня масса занятий, теперь в особенности! Я занят одним исследованием, которое ни на минуту не хочу прерывать. - А г-н Юлиус? - О, Юлиус-то свободен! Однако, и он должен помнить, что у него также есть там дела. Христина, молчавшая до сих пор, пристально посмотрела на Самуила и сказала: - Разве это такие дела, что г-н Юлиус даже и одного дня не может побыть у нас? - Вот, вот! Помоги-ка мне уговорить его, дитя мое! - сказал весело пастор. - Вероятно, это начало неприятельских действий? - отозвался Самуил смеясь, но в то же время он бросил на Христину многозначительный взгляд, который она прекрасно поняла. - В самом деле, борьба оказывается с неравными силами. Я, однако, не намерен сдаваться, и если мадемуазель разрешит мне отвести Юлиуса в сторону и напомнить ему в двух словах о том, почему его присутствие в Гейдельберге необходимо… - Пожалуйста, - произнесла презрительно Христина. Самуил отвел Юлиуса в угол. - Ты веришь мне? - сказал он ему шепотом. Разве тебе приходилось когда-нибудь раскаиваться в том, что ты следовал моим советам? Ну так верь же мне! Прочь слабость! Малютка, как видишь, клюет. Только берегись, не слишком поддавайся. Уезжай со мной и позволь скуке и одиночеству поработать за тебя. В твое отсутствие все само собой наладится. А еще другая важная вещь: помни, что в субботу или, вернее, в воскресенье назначено общее собрание Тугендбунда и не вздумай его проспать в наслаждениях Капуи. Что же ты, наконец, представляешь из себя? Человека ли, любящего свою родину, или ребенка, вроде Лотарио, который постоянно цепляется за юбку? Ну, теперь ты можешь делать, что тебе будет угодно, ты свободен. Юлиус вернулся к столу в задумчивости. - Ну, как дела? - спросил пастор. - Да так, - ответил Юлиус, - я должен признаться, что он действительно привел мне очень убедительные доводы. Пастор сделал печальную мину, а Самуил устремил на Христину торжествующий взгляд. - Не отчаивайтесь еще, отец мой, - сказала Христина с нервным смехом. - Теперь моя очередь говорить шепотом с г-ном Юлиусом. Не правда ли, это будет справедливо? - Очень справедливо! - воскликнул добродушный пастор, которому и в голову не приходило, что под видом этой комедии в действительности разыгрывается драма. Христина отошла с Юлиусом в сторону. - Послушайте, я вам скажу только одно слово, и если оно не возьмет перевеса над советами вашего друга г-на Самуила, то и это будет иметь свою хорошую сторону: я, по крайней мере, сделаю полезный опыт. Вчера, в развалинах Эбербаха, вы задали мне один вопрос, на который я не могла ответить. Если вы остаетесь у нас, я вам отвечу. - Слышите, господа? Я остаюсь! - закричал Юлиус. - Браво, Христина! - воскликнул и пастор. - Я так и думал, - холодно заметил Самуил. - Когда же ты вернешься? - Я полагаю, завтра, - сказал Юлиус. - А уж самое позднее, послезавтра. Я завтра получу ответ от отца? Ведь правда, г-н Шрейбер? - Завтра, да, - ответил пастор. - А вы, - обратился он к Самуилу, - вы не раздумали? Пример вашего друга не подействовал на вас? - О! Я, - ответил Самуил, - никогда не меняю своего решения. Христина сделала вид, что совершенно не заметила того угрожающего тона, которым Самуил выговорил эти слова, и сказала самым обыкновенным голосом. - А вот и лошади. И действительно, оседланные лошади Самуила и Юлиуса стояли у решетки. - Уведите обратно в конюшню лошадь г-на Юлиуса, - сказала она служанке, державшей обеих лошадей под уздцы. Самуил вскочил в седло. - Вот что, - сказал ему пастор, - у вас в воскресенье занятий нет. Мы вас ожидаем с г-ном Юлиусом. - Прекрасно! Мы приедем в воскресенье. До завтра, Юлиус. Не забудь про субботу! И, простившись с Христиной и с ее отцом, он пришпорил коня и пустился вскачь. После него приехал верховой, которому пастор вручил письмо Юлиуса. - Ты получишь сто гульденов, если вернешься завтра до полудня, - сказал ему Юлиус. - Вот пока двадцать пять. Курьер вытаращил глаза от изумления и чуть не ошалел от радости. Потом, очнувшись, подобрал повод и помчался, как стрела. Глава двадцать четвертая Тугендбунд
Но и во вторник вечером Юлиус еще не вернулся в Гейдельберг. Самуил улыбался. Он этого ожидал. Прошли среда и четверг, а Юлиуса все не было. Самуил, охваченный горячкой работы, не обращал на это обстоятельство никакого внимания. Однако в пятницу, во время перерыва в своих занятиях, он начал немного беспокоиться. Что означало это упорное отсутствие? Он взял перо и стал писать Юлиусу письмо: "Дорогой мой товарищ. До сих пор Геркулесу еще было простительно прясть у ног Омфалы. Надеюсь, однако же, что он не забыл, какая работа предстоит ему завтра. Если только Омфала не Цирцея и не превратила его в животное, он должен помнить о своей обязанности, которая требует его присутствия. Главенствующее место занимает всегда мать, а не любовница, идея, а не любовь. Родина и свобода". - Теперь я уже уверен, что он вернется, - подумал Самуил. И он всю субботу уже больше не думал о Юлиусе. Общее собрание Тугендбунда было назначено только в двенадцать часов ночи. В течение дня он посылал осведомиться о здоровье обоих раненых. Франц Риттер и Дормаген все еще лежали в постели и, по мнению докторов, не могли поправиться ранее двух недель. Приказ Союза был выполнен. Самуил и Юлиус могли гордо предстать перед главарями. С наступлением сумерек Самуил отправился на свою обычную прогулку по дороге в Неккарштейнах, по которой должен был приехать Юлиус. В том месте, где дорога разветвлялась, ему повстречалась какая-то несомненно знакомая фигура, но Юлиуса все-таки не было. Он вернулся домой. - Юлиус наверху? - спросил он у хозяина гостиницы. - Нет, г-н Самуил, - ответил тот. Самуил поднялся к себе в комнату и запер дверь на ключ. Он был в скверном расположении духа. - Девчонка-то сильнее, чем мне казалось! - думал он. - Ну да она мне заплатит за это! В библии сказано: любовь так же могущественна, как и смерть. Увидим! Часы пробили девять, десять, половину одиннадцатого, а Юлиуса все не было. В одиннадцать часов Самуил окончательно потерял надежду и решился отправиться один. Он уже взялся было за шапку, как в коридоре послышались чьи-то шаги, и вслед за тем раздался стук в дверь. - Наконец-то! - сказал Самуил. - Ну, слава богу! Он отпер дверь. Но то был не Юлиус, а слуга из гостиницы. - Что тебе надо? - спросил грубо Самуил. - Там приехал какой-то студент из Лейпцига и желает повидаться с королем студентов. - Сейчас мне некогда, - возразил Самуил. - Пусть придет завтра. - Он не может придти завтра. Он велел мне передать вам, что он здесь проездом. При слове "проездом" лицо Самуила приняло снова серьезное выражение. - Так попросите его ко мне сейчас же. Слуга исчез. Так называемый студент из Лейпцига вошел, и Самуил опять запер за ним дверь на ключ. Приезжий пожал Самуилу руки, скрестив свои большие пальцы каким-то особенным образом, шепнул ему на ухо несколько слов, наконец, открыл грудь и показал висевшую на ней медаль. - Хорошо, - сказал в ответ на все это Самуил. - Я и так узнаю тебя. Ты разъезжаешь по Неккарскому району. Ну, что скажешь? - Я принес отмену приказа. Сегодня общее собрание не состоится. - Не может быть! - воскликнул Самуил. - А по какой же причине? - Потому что кто-то донес о нем, и оно было бы оцеплено и захвачено. По счастью, один из наших главарей был вовремя предупрежден. Собрание отложено. Объявят о нем особо. - А в котором часу вы получили предостережение? - осведомился Самуил. - В полдень. - Странная вещь, - промолвил подозрительный король студентов. - Я встретил в сумерки по дороге к замку какую-то фигуру в шляпе, закутанную в плащ, но, как показалось мне, это был один из наших главарей. Как же это так? - Не знаю, брат. Я выполнил возложенное на меня поручение, передал тебе то, что следовало. Мне остается уйти. - Но если я, не обращая внимания на то, что слышал от тебя, все-таки пойду в назначенное место, - упрямился Самуил. - Не советую: только столкнешься с полицейскими агентами. Очевидно, весь путь занят ими, и ты только рискуешь просидеть лет двадцать в тюрьме. Самуил усмехнулся с пренебрежением. - Хорошо! Спасибо, брат, - сказал он и проводил приезжего до дверей. После его ухода, Самуил взглянул на часы: было половина двенадцатого. - Я успею еще, - сказал он сам себе. Он надел фуражку, взял металлическую трость, два пистолета и вышел. Как и в первый раз, он шел сперва по набережной, только теперь он поднялся вдоль берега Неккара гораздо дальше и, вместо того, чтобы прямо пойти по дороге с уступами, он обошел замок и приблизился к нему со стороны, противоположной городу. Пройдя шагов четыреста-пятьсот по горе и развалинам, он остановился, всмотрелся в темноту - не бродит ли там кто-нибудь - и, не заметив никого, вернулся к толстой, ныне полуразвалившейся стене сводов. - На этом именно месте я встретил в прошлый раз того человека, которому дал крейцер. Дорога же, по которой он шел, никуда не ведет, а оканчивается у стены. Следовательно, надо предположить, что наши славные и таинственные главари, как и я, открыли ход в подземелье, скрытый кустарником. А о полиции можно только сказать, что она, благодаря своей похвальной привычке, пребывает по этому поводу в девственной неосведомленности и что она довольствуется тем, что крепко сторожит главный вход, через который, разумеется, никто не войдет и не выйдет. Превосходное учреждение, стоящее на одинаковой высоте своего величия у всех цивилизованных народов! Самуил подошел к высокой стене, покрытой сплошь кустарниками, травами и плющем. Он направился к тому месту, где растительность была гуще, раздвинул не без того, чтобы не оцарапать своих рук, колючие кусты и дикий виноград, отпихнул огромный камень, который после того привалил обратно, сошел или, вернее, скатился вниз в какую-то пещеру и вскоре пустился бродить по бывшим когда-то в этой части замка погребам. Но начальников Тугендбунда не легко было найти в таинственных дебрях огромных катакомб, хотя эти начальники, быть может, и догадывались, что Самуил ни за что не поверит, что они не придут. Долго шел ощупью Самуил, натыкаясь в темноте на камни и принимая за человеческие голоса крики ночных птиц, спугнутых им, которые, махая крыльями, постоянно обдавали его струей сырого воздуха. - Другой бы испугался и бросил все это, - думал про себя Самуил. Наконец, после получасовых розысков и хождения в темноте, он заметил вдали слабый свет, как будто от потайного фонаря. Он направился в ту сторону, и его глаза, привыкшие к темноте, вскоре различили трех замаскированных людей, сидевших под сводом. Когда он подошел к ним довольно близко, он остановился, затаил дыхание и начал прислушиваться, но он трудился напрасно: он ничего не мог расслышать. Однако, судя по их жестам, было очевидно, что они о чем-то потихоньку разговаривали. Самуил подошел ближе, остановился опять и снова принялся подслушивать. Но и на этот раз он ничего не мог услышать. Наконец, он решился. - Это я, - смело закричал он, - свой! Самуил Гельб! И он подошел прямо к замаскированным людям. Услышав крик, все трое, как один, вскочили с гранитных плит, на которых сидели и бросились к лежащим возле каждого из них заряженным пистолетам. Но в темноте невозможно было целиться. У Самуила же, который видел их всех, было по заряженному пистолету в каждой руке. - Ну, вот еще что выдумали! - сказал он спокойно. - Вы шумите и этим можете привлечь полицию. Это, вероятно, ваша манера принимать друзей? Я же говорю вам, что я ваш друг, Самуил Гельб! Но предупреждаю вас, что я стану защищаться и что раньше чем умереть, я сам убью хоть одного из вас во всяком случае. К тому же, что вам за прибыль убивать меня? Говоря это, он все продвигался. Замаскированные невольно испытывали действие его странного и дерзкого хладнокровия. Дула пистолетов опустились. - Давно бы так! - сказал Самуил. Он спустил курки, положил пистолеты к себе в карман, подошел вплотную к трем замаскированным фигурам. - Несчастный, - начал один из главарей, которого Самуил признал по голосу за человека, говорившего с ним так строго и торжественно во время предыдущей его явки в суд. - Каким образом ты проник сюда? Разве тебе не передали предостережения? Говори, по крайней мере, шепотом! | 
