Александр Дюма - Ущелье дьявола

    - Ах! - продолжал пастор. - То была лучшая пора моей жизни. Впоследствии я довольно дорого заплатил за это счастье. Тогда я верил в жизнь, а теперь наоборот. Разумеется, я говорю все это не для того, чтобы разочаровывать вас, мои молодые гости. Видите, я говорю это почти весело. И во всяком случае, я желаю прожить еще до того времени, пока увижу Христину счастливой в доме ее предков.

    - Отец! - перебила Христина тоном нежного упрека.

    - Ты права, моя златокудрая мудрость, - сказал пастор, - переменим лучше разговор… Знаешь ли ты, что по милости божьей ураган, разразившийся сегодня ночью, пощадил почти все мои дорогие растения?

    - Вы ботаник, сударь? - спросил Самуил.

    - Да, немного занимался этой наукой, - сказал пастор с оттенком гордости. - Вы, вероятно, сами ботаник?

    - И я занимаюсь иногда, в свободное время, - ответил небрежно молодой человек.

    Потом, дав хозяину время изложить свои научные сведения, Самуил вдруг обнаружил глубокие и серьезные познания, так что поразил достойного пастыря своими оригинальными взглядами и мыслями. В конце концов, все тем же вежливым, холодным и слегка насмешливым тоном, словно не замечая того, что делает, он совершенно сбил с толку превосходством своих познаний поверхностно образованного и несколько отсталого пастора.

    Между тем, Юлиус и Христина, молчавшие до сих пор и только украдкой наблюдавшие друг за другом, начали мало-помалу сближаться.

    Сначала в этом им помог Лотарио. Не решаясь еще сам заговорить с Христиной, Юлиус начал задавать ребенку вопросы, на которые Лотарио не мог ответить и поэтому обращался постоянно к сестре за разъяснениями. Выходило, что Христина отвечала одновременно и мальчику, и Юлиусу. А Юлиус был счастлив, потому что мысли молодой девушки передавались ему нежными и милыми устами ребенка.

    Благодаря такой тактике, к концу обеда все трое стали уже друзьями.

    И когда все поднялись, чтобы перейти в тенистый сад пить кофе, у Юлиуса сжалось сердце, и он нахмурился при виде подходившего к ним Самуила, который мог помешать их приятной беседе. Пастор ушел в это время за старой французской водкой.

    Юлиуса привели в негодование развязные манеры Самуила и его спокойно-нахальный взгляд, устремленный на эту восхитительную девушку, когда он подходил к ним.

    - Нам следует извиниться перед вами, мадемуазель, что мы сегодня поутру так глупо помешали вашим занятиям с маленьким племянником, - начал Самуил.

    - О! - перебила она его речь. - Мы тогда уже закончили заниматься.

    - Я не могу сдержать возгласа удивления. Представьте себе, что благодаря одеянию той девушки, которая привела нас сюда, ее козлу и молнии, мы чуть-чуть не приняли ее за колдунью… Засыпаем под этим впечатлением и вдруг поутру, открывая окно, видим, что козел превратился в прелестного ребенка, а колдунья в…

    - В меня! - досказала Христина, с насмешливой улыбкой.

    И, обернувшись к Юлиусу, который скромно молчал, она спросил его:

    - И вы так же, сударь, приняли меня за колдунью?

    - О, вы такая красавица!…

    Христина, улыбнувшись на слова Самуила, покраснела от восклицания Юлиуса.

    А Юлиус, смутившись от невольно вырвавшейся у него фразы, поспешил заговорить с ребенком.

    - Лотарио, хочешь, мы повезем тебя с собой в университет? - сказал он.

    - Сестра, что такое университет? - спросил Лотарио Христину.

    - Это такое учебное заведение, где тебя могут выучить всем наукам, - весело объяснил вернувшийся пастор.

    Ребенок обратился к Юлиусу с серьезной миной.

    - Мне незачем ехать с вами: у меня вместо университета есть сестра. Христина умеет и читать, и писать, и знает французский, итальянский языки и музыку. Я никогда, никогда в жизни не расстанусь с ней.

    - Увы! Вы гораздо счастливее нас, мой маленький человечек, - сказал Самуил, - потому что нам с Юлиусом уже пора ехать.

    - Как! - воскликнул пастор. - Вы даже и одного дня не хотите пробыть у нас? Вы не хотите и поужинать с нами?

    - Тысячу раз благодарим вас, - отвечал Самуил, - но нам надо сегодня же вечером попасть в Гейдельберг.

    - Но ведь вечером нет ни занятий, ни сходок!…

    - Нет, но нам необходимо быть там по более серьезной причине. Юлиус знает, почему именно.

    - Сообразим-ка. - сказал пастор. - До Гейдельберга не более семи или восьми миль от Ландека. Вы прекрасно успеете попасть туда, выехав и в четыре часа, а тем временем ваши лошади отдохнут, да жара спадет. Не успеет еще стемнеть, как вы уже будете в городе, ручаюсь вам.

    - Невозможно: по неотложности нашего дела, мы скорее обязаны поспеть раньше, чем опоздать, правда, Юлиус?

    - В самом деле?… - спросила вполголоса Христина, устремляя на Юлиуса прекрасный взгляд своих голубых глаз.

    Юлиус не мог противостоять этому милому вопросу.

    - Слушай, Самуил, - сказал он, - не будем противиться гостеприимству наших радушных хозяев. Право, мы можем уехать отсюда ровно в четыре часа.

    Самуил бросил сердитый взгляд на Юлиуса и на молодую девушку.

    - Ты желаешь этого? Хорошо, я согласен, - проговорил он, лукаво улыбаясь.

    - И прекрасно! - воскликнул пастор. - А теперь вот и программа всего дня: до трех часов я успею вам показать свои коллекции и сад, господа, а потом мы все пойдем вас провожать до неккарштейнахского перекрестка. У меня есть ловкий и сильный парнишка, он вам приведет туда лошадей. Вы увидите! Та дорога, которая вам показалась ночью такой ужасной, днем, при солнце, просто восторг! Вероятно, даже, мы там встретим и нашу колдунью. Действительно, она как будто немного странная, но только в самом христианском смысле этого слова: это целомудренный и святой ребенок.

    - Ах, мне очень бы хотелось увидеть ее днем! А теперь пойдем смотреть ваши гербарии, - сказал Самуил, вставая.

    И, проходя мимо Юлиуса, он шепнул ему на ухо:

    - Я буду занимать отца и попробую навести разговор на Турнефора и Линнея. Чувствуешь мою преданность?

    И он действительно разговорился с пастором, так что Юлиус оставался некоторое время наедине с Христиной и Лотарио. Теперь они уже не чувствовали прежней неловкости, они пробовали глядеть друг на друга и даже разговаривать.

    Впечатление, произведенное утром Христиной на Юлиуса, все усиливалось и становилось глубже.

    Он никогда еще не встречал такого живого, ясного личика, в котором можно было прочесть, как в открытой книге, все чистые порывы девственной души. Взгляд Христины был чист, как хрусталь, и обнаруживал прелестное, преданное сердце. Все существо ее дышало кротостью и добротой: оно напоминало собой светлый майский день.

    Присутствие Лотарио придавало их беседе прелесть невинности и простоты.

    Христина показала Юлиусу свои цветы, пчел, птичий двор, ноты, книги, словом всю свою тихую и простую жизнь. Потом она заговорила и о нем самом.

    - Как это странно, - заметила она ему, - что у такого кроткого и спокойного человека, как вы, такой насмешливый и надменный друг!

    Она подметила, что Самуил исподтишка высмеивал ее добряка отца, и он тотчас же стал ей антипатичен.

    Юлиусу пришло на память, что и у Гете Маргарита говорит Мефистофелю нечто подобное во время прекрасной сцены в саду. Но по сравнению с той Маргаритой, Христина показалась ему бесконечно прекраснее. В продолжение разговора он заметил, что под наивной грацией молодой девушки таился здравый смысл и определенно выработанный взгляд на вещи. Этими качествами она была обязана, по всей вероятности, тому обстоятельству, что ее детство протекало без матери. В ребенке чувствовалась женщина.

    Оба с нескрываемым удивлением услышали от вернувшихся к ним пастора и Самуила, что было уже три часа и что пора в путь.

    На счастливых забывчивых часах первых сердечных биений пять часов пролетают всегда как пять минут.

    Пора было трогаться в путь. Но все-таки оставалась надежда провести вместе еще час.

    Думая об этом, Юлиус повеселел. Он рассчитывал продолжать разговор с Христиной дорогой, но вышло не так. Христина инстинктивно чувствовала, что ей не следовало оставаться все время с Юлиусом. Она взяла под руку отца, продолжавшего говорить с Самуилом, а Юлиус печально побрел позади.

    Они продвигались лесной дорогой к прекрасному холму. Солнечные лучи весело играли на листве деревьев, и ароматный воздух оглашался влюбленными трелями соловьев.

    Как уже сказано, Юлиус, недовольный Христиной, держался в некотором отдалении.

    Он попробовал пустить в дело маленькую хитрость.

    - Лотарио, поди-ка сюда, взгляни, что тут такое, - позвал он ребенка, который, уцепившись за руку Христины, семенил ножками рядом с ней.

    Лотарио подбежал к своему новому приятелю. Юлиус показал ему сидевшую на ветке стрекозу. При виде этого изящного, великолепного насекомого с трепещущими крылышками мальчик взвизгнул от радости.

    - Как жаль, что Христина не видит стрекозы! - проговорил Юлиус.

    - Сестрица, - закричал Лотарио, - иди скорее сюда!

    А так как Христина не шла, чувствуя, что не сам ребенок ее зовет, то Лотарио подбежал к ней и начал теребить ее за платье. Ей пришлось поневоле оставить руку отца и последовать за мальчиком, чтобы посмотреть прекрасные крылышки стрекозы.

    Стрекоза исчезла, а Христина явилась.

    - Напрасно ты позвал меня, - сказала она и вернулась к отцу.

    Такой прием Юлиус повторил несколько раз. Он показывал Лотарио то бабочку, то цветок и все выражал сожаление, что Христина не видит их красоты. А Лотарио каждый раз бежал за ней и заставлял ее возвращаться.

    Таким образом, благодаря настойчивости ребенка, Юлиусу удалось побыть еще несколько минут с Христиной наедине.

    Маленькими ручками своего невольного союзника он успел даже поднести девушке великолепный, только что распустившийся цветок шиповника.

    Но она неизменно возвращалась к отцу.

    Однако, она не могла сердиться на Юлиуса за его настойчивость. Вернее сказать, ей самой приходилось бороться с желанием остаться с Юлиусом.

    Наконец, она обратилась к нему и детски-восхитительно проговорила:

    - Послушайте, господин Юлиус, было бы действительно крайне невежливо с моей стороны, если бы я все время была только с вами, и отец удивился бы, что я совсем не разговариваю ни с ним, ни с вашим товарищем. Но ведь вы еще приедете к нам, не правда ли? Мы будем тогда гулять с отцом и Лотарио, и если пожелаете, то пойдем смотреть ущелье дьявола и развалины Эбербахского замка. Восхитительные пейзажи, г-н Юлиус! Ночью вы не могли их рассмотреть, но днем они вам очень понравятся и тогда, обещаю вам, мы с вами будем разговаривать все время.

    Они подошли к перекрестку. Маленький слуга Шрейбера не успел еще привести лошадей.

    - Пройдем несколько шагов в эту сторону, - сказал пастор, - может быть, мы встретим Гретхен около ее хижины.

    И действительно, вскоре все заметили козью пастушку. Ее хижина стояла на середине косогора, под нависшей скалой. Невдалеке паслось двенадцать коз. Пугливые животные лазили по всем направлениям, разыскивая свои любимые горные травы. Подобно козам Виргилия, некоторые из них разбрелись по скалам и щипали горький ракитник. При дневном свете Гретхен казалась еще более странной и красивой, чем при блеске молний. Ее черные глаза бросали угрюмые взоры. В черных волосах запутались какие-то необыкновенные цветы. Ее застали сидевшей на корточках, уткнувшись подбородком в руку. Казалось, она была погружена в какую-то глубокую думу. В ее позе, растрепанных волосах, во взгляде, во всем ее существе было много цыганского. Она была даже похожа на помешанную.

    Христина и пастор подошли к ней, а она как будто и не заметила их.

    - Что же это значит, Гретхен? - сказал пастор. - Я иду сюда, а ты не бежишь меня встречать, как обыкновенно? Ты верно, не хочешь, чтобы я поблагодарил тебя за гостей, которых ты вчера привела ко мне?

    Гретхен не тронулась с места, а только вздохнула. Потом она сказала печально:

    - Вы хорошо делаете, что благодарите меня сегодня. Быть может, завтра вы уже не будете благодарить меня.

    Самуил, злобно усмехнувшись, взглянул на козью пастушку.

    - Ты, кажется, раскаиваешься, что привела нас? - заметил он.

    - Особенно вас, - ответила она. - Но и он, - продолжала она, смотря на Христину с грустным участием, - не принес с собой счастья!…

    - Кто тебе сказал все это? - спросил Самуил все так же насмешливо.

    - Сонная одурь и сухой трилистник.

    - Значит и Гретхен занимается ботаникой? - сказал пастору Самуил.

    - Да, - ответил отец Христины, - она говорит, что умеет узнавать по растениям настоящее и будущее.

    - Я верю в то, - сказала козья пастушка, - что так как травы и цветы не делают того зла, которое делают люди, то они более людей достойны божьего откровения. И, благодаря своей невинности, они все знают. Я долго прожила среди них, и, в конце концов, мне удалось узнать некоторые их тайны.

    И Гретхен по-прежнему уселась на корточки. Тем не менее она продолжала говорить громко, но как бы сама с собой:

    - Да, я привела несчастье в дорогой для меня дом. Пастор спас мою мать. Дай бог, чтобы я не погубила его дочь! Мать моя, бездомная скиталица, была гадалкой, она носила меня на спине. У нее не было ни мужа, ни религии, ничего не было ни на земле, ни на небе. Пастор приютил ее, кормил, учил. Благодаря его попечению она умерла как христианка. А теперь видишь, матушка, как я отблагодарила человека, который дал твоей душе рай и твоей дочери кусок хлеба! Я ввела к нему в дом людей несчастья, я, жалкая неблагодарная тварь! Я с первой встречи должна была угадать их! С первых же слов их мне следовало понять, что это подозрительные люди… Их занесла сюда гроза, и они занесли грозу.

    - Успокойся, пожалуйста, Гретхен, - сказала недовольным тоном Христина. - Ты сегодня точно не в своем уме у тебя, верно, лихорадка?

    - Право, дитя мое, нехорошо, что ты все стараешься уединяться от людей, я говорил это тебе уже несколько раз, - заметил пастор.

    - Я не одна: со мной бог! - возразила Гретхен.

    И она закрыла лицо руками и продолжала говорить еще более уныло:

    - Чему суждено быть, то и сбудется. Ни он своей доверчивой добротой, ни она своей голубиной кротостью, ни я своими худенькими руками, никто из нас не в силах отвратить судьбу. Против демона мы все втроем будем так же бессильны, как один маленький Лотарио. И почему только не мне предстоит самая горькая участь?… Ах, лучше бы было не уметь предвидеть того, чему не можешь помешать! Знать будущее - только пытка!

    И с этими словами она быстро вскочила на ноги, бросила свирепый взор на обоих пришельцев и ушла к себе в хижину.

    - Бедная девочка! - сказал пастор. - Она непременно сойдет с ума, да и теперь, я думаю, она уже ненормальная.

    - Она испугала вас, мадемуазель? - спросил Юлиус Христину.

    - Нет, мне стало как-то грустно, - ответила молодая девушка. - Она точно видит сны наяву.

    - Я ее нахожу одинаково восхитительной и интересной, - отозвался Самуил, - грезит ли она или нет, днем, ночью, при свете солнца, при блеске молний…

    Бедняжка Гретхен! Все в приходе относились к ней так, как жители Трои относились к Кассандре.

    Стук копыт вывел все общество из задумчивости, навеянной последней сценой. Это привели лошадей.

    Наступило время разлуки, надо было прощаться. Пастор взял с молодых людей слово, что они опять приедут к нему в гости, как только будет у них свободное время.

    - По воскресеньям ведь не учатся, - робко заметила Христина. И все решили тотчас, что молодые люди приедут в первое же воскресенье, следовательно, расставались только на три дня.

    Когда студенты сели на коней, Юлиус посмотрел на Христину, стараясь скрыть свою грусть. Потом взгляд его остановился на шиповнике, который он передал ей через Лотарио. Он очень хотел бы взять этот шиповник обратно, после того как цветок побыл некоторое время у Христины.

    Но она сделала вид, что не заметила этого и сказала с улыбкой, подавая ему руку:

    - Итак, наверное, до воскресенья?

    - Наверное! - отвечал он таким тоном, что Христина опять улыбнулась, а Самуил расхохотался. - Разве только со мной случится какое-нибудь несчастье, - прибавил он шепотом.

    Но Христина все-таки расслышала.

    - Какое же несчастье может случиться с вами за эти три дня? - спросила она, бледнея.

    - Кто знает! - ответил Юлиус, полушутя-полусерьезно. - Но если вы желаете, чтобы я избежал всех опасностей, то вам это сделать легко: ведь вы ангел. Вам стоит помолиться за меня богу. Например, завтра, во время проповеди.

    - Завтра! Во время проповеди? - повторила удивленная Христина. - Слышите, папа, о чем просит г-н Юлиус?

    - Я всегда учил тебя молиться за наших гостей, дочь моя, - заметил пастор.

    - Теперь я знаю, что буду неуязвим! - подхватил Юлиус. - Но в придачу к молитве Серафима мне не хватает еще талисмана феи.

    И он все смотрел на шиповник.

    - Право же, - сказал Самуил, - нам давно пора ехать, хотя бы и за этими невинными опасностями. Масса людей ежедневно подвергается разного рода опасностям и избегает их. Наконец, надо принять во внимание и то обстоятельство, что я с тобой. Вероятно, я кажусь Гретхен чертом, а ведь черт может многое сделать для человека. В сущности, какое истинное назначение смертных? Умереть!

    - Умереть, - воскликнула Христина. - О! Г-н Юлиус, я непременно помолюсь за вас, хотя я все-таки думаю, что вам не угрожает смертельная опасность.