Но все хорошо знали, что несмотря на веселый и насмешливый нрав, он был глубокий ученый, и потому ни один из студентов не пожелал пропустить лекции этого многостороннего профессора, задумавшего в одном себе сочетать все факультеты. Лекции читались среди дня от двух до шести часов. Утренние часы до обеда, назначенного в час, посвящались прогулкам по реке и лесу. В то утро, например, была устроена прогулка в лодках по Неккару. Толстый и веселый Пфаффендорф, еще с вечера предупрежденный студенческим королем, собрал барки и лодки со всего побережья, и когда экскурсанты явились на условленное место, их ожидала целая флотилия парусных и гребных судов. Тут же был и сам Пфаффендорф, одетый в свой самый блестящий костюм: бурый фрак, белый галстук, квадратная шляпа, шелковые панталоны и чулки и башмаки с пряжками. Вчерашний внезапный набег студентов застал его врасплох, и ему показалось, что обычная одежда, в которой его застали, не могла внушить надлежащего почтения к его особе. Он и решил отыграться и ослепить своих молодых друзей. Он не побоялся даже помять свое великолепное нарядное платье и подвергнуть свои дивные чулки брызгам воды. Почтенный бургомистр уселся в барку Самуила и довел свою снисходительность до такого предела, что даже сам взялся за весло, чем и вызвал ожесточенное рукоплескание Трихтера. Прогулка вышла прекрасная. Неккар - это Рейн в малом виде. Тут те же черные замки и крепости, висящие на вершинах скал, словно орлиные гнезда, те же веселые деревеньки, угнездившиеся в цветущих долинах, те же тесные и дикие ущелья, похожие на преддверье ада, но которые открываются на цветущие поля, напоминающие рай. Вот те чудесные и разнообразные картины, которые в течение нескольких часов развертывались перед глазами студентов в то время, как их весла ритмично опускались в воду, а их патриотические песни отдавались эхом в прибрежных пещерах и горах. Юлиус сначала хотел было после прогулки уйти домой. Но тут как раз подоспело время лекций, а ему, как и всем прочим, хотелось послушать профессора Самуила. Поэтому он остался обедать с веселой компанией, а затем слушать лекции. Они были таковы, каких и следовало ожидать от ученой иронии профессора-скептика. Не раз по всей его аудитории пробегал трепет при той или другой его ужасной выходке. Ученый лектор обращался к Создателю с той неограниченной смелостью мысли и критики, которую даже и в те суровые времена правительства Германии терпели и допускали гораздо свободнее, чем в настоящее время в нашей демократической Франции. Лекции окончились, было шесть часов. Юлиус раздумывал, стоит ли ему теперь идти домой или остаться до ночи? Вечер обещал достойным образом довершить веселый день. По программе значился "ужин при свете факелов и концерт в лесу". Христина знала, где находится муж, и ей нечего было беспокоиться. Наконец, можно было и предупредить ее. Он написал ей записку, извещая, что вернется поздно, и просил прислать к нему двух его слуг. Ужин под деревьями, состоявшийся при разноцветном освещении, вышел самый интересный и веселый. Во время ужина двое слуг Юлиуса, которые оба были искусные трубачи, забрались в чащу леса и оттуда перекликались между собой гармоническими звуками. После ужина те из студентов, которые владели каким-нибудь музыкальным инструментом, присоединились к театральному оркестру, который Самуил выписал из Мангейма. Импровизировался прекрасный концерт, в котором были исполнены лучшие пьесы Моцарта, Глюка и Бетховена. Юлиус, наконец, не без сожаления подумал о том, что пора отправляться домой. - Ты помнишь, на завтра назначена большая охота, - сказал ему Самуил. - Я знаю, - ответил Юлиус. Ему начало казаться неловким, что он так долго оставляет Христину одну. - Скажи, как ты думаешь, - спросил он у Самуила. - Конечно, было бы неловко Христине принимать участие в прогулке по реке или в наших ужинах. Но почему бы ей не присутствовать на охоте, верхом или в экипаже? Это развлекло бы ее. - Я обещал ей, что называется не подавать никакого признака жизни, если она сама не позовет меня, - холодно ответил ему Самуил. - Она, впрочем, и сама знает, что доставила бы нам и честь, и удовлетворение, приняв участие в наших развлечениях. Скажи ей об этом сам и приводи ее с собой. - Да, я скажу ей об этом сегодня же вечером. Потому что я не могу оставлять ее так одну, - сказал Юлиус. - Пусть она принимает участие в наших увеселениях вместе со мной, а иначе я вынужден буду остаться с ней. Вернувшись домой, Юлиус представил Христин блестящее описание утренней речной прогулки и ночного концерта. Потом он сказал ей, что на завтра назначена охота и намекнул, что ей следовало бы принять участие в ней. Она могла бы отправиться в экипаже и присутствовать при охоте где-нибудь в скрытом месте так, чтобы все видеть, не будучи самой на виду. Христина наотрез отказалась от этого. Ее вид был важен и грустен. Они разошлись недовольные друг другом. Она сердилась на мужа за то, что он так увлекся всем этим весельем, а он на жену за то, что она так не весела. Глава пятидесятая Эпопея Трихтера и Фрессванста
На заре третьего дня дружный лай собак, крики студентов, совещание егерей Юлиуса, звуки охотничьих рогов, ржание лошадей, приведение в порядок всякого оружия и боевых припасов, вообще все те приготовления к охоте, которые многим кажутся интереснее самой охоты, возвестили о ней всему окрестному населению. Студенты старались снабдить себя надлежащим вооружением. Все ружья окрестного населения были разобраны напрокат, и за некоторые из них заплатили вдвое дороже их покупной цены. К студентам присоединились знакомые женщины, движимые, главным образом, женским любопытством, но и не лишенные рыцарского мужества. Они были верхом на конях и с ружьями в руках. Юлиус застал Самуила в самом разгаре его распоряжений об охоте. - Я тебе забыл сказал, Юлиус, - со смехом сказал ему Самуил, - что в твое отсутствие я занимался тоже и охотой. А знаешь, кстати, твои егеря удивительные мастера своего дела. Они превосходно знают весь лес. Они уже выследили нам оленя и кабана. Свора у нас бесподобная, настоящая королевская, и охота будет у нас первоклассная. Едва был подан сигнал, как студенты и собаки дружно бросились с места вперед с криками и с лаем. Назло всем усилиям Самуила охота никак не могла иметь правильного вида. Это был просто какой-то необузданный и пламенный набег, в котором, конечно, была своя прелесть. Звуки труб, испуганные взвизги и хохот женщин, возгласы мужчин, лай собак, преждевременная пальба из ружей нетерпеливых или неопытных охотников, все это спуталось, и сочеталось, и налетело на лес, подобно урагану. Однако же, стратегические таланты Самуила и опытная распорядительность егерей восторжествовали над этой беспорядочной толпой. Сначала загнали оленя, а потом дошла очередь и до кабана. Громкий звук рогов покрыл собой бешеные крики дикого зверя, а затем и кабан, и рога смолкли. В эту минуту послышалась постепенно приближавшаяся плясовая музыка. Слышались хоровые голоса и звуки двух скрипок. Но временами в эту музыку врывались взрывы хохота. Спустя несколько минут охотники увидали в конце просеки, около которой они собирались, двадцать пар веселых разряженных людей. Это была свадьба Готтлоба и Розы, которые женились в тот день утром. Увидав перед собой студентов, свадьба, как бы смущенная этой встречей, стала сворачивать в сторону. Но Самуил поспешил подбежать к Розе и сказал ей: - Прелестная новобрачная, позвольте нам предложить вам в качестве свадебного ужина два блюда из дичи: кабана и оленя. Если вам угодно будет пригласить нас на ужин, то мы сядем вместе с вами за стол, а потом протанцуем до утра. Позвольте мне пригласить вас на первый танец. Роза взглянула на Готтлоба, и тот кивнул ей в знак согласия. Союз свадьбы и охоты был скреплен звуками рогов и скрипок, и две партии расстались до вечера. - Теперь лекция по истории! - объявил неутомимый Самуил. - Я прочту вам диссертацию во вкусе Рабле о браке со времен Адама до наших дней. - Браво!! Вот это настоящая наука! - вскричала вся аудитория, заранее очарованная. Эта жизнь на вольном воздухе и пример, подаваемый пылким Самуилом, казалось, не ведавшим усталости, удесятеряли силы и способности студентов. Физическая деятельность в сочетании с духовной возбуждающе действовали одна на другую. Вечером состоялся грандиозный свадебный ужин. Почтеннейший бургомистр Пфаффендорф нализался почти до положения риз. Когда от дичи остались одни кости, а от вина пустые бутылки, раздались звуки музыки, и начался бал. Самуил взял за руку Розу, а Шарлотта приняла руку Пфаффендорфа. Студенты приглашали на танец самых хорошеньких местных девушек, а городские швейки поделили между собой мельников и фермеров. Неутомимые танцы продолжались до утра и много способствовали полному слиянию Гейдельберга с Ландеком. Трихтер и Фрессванст не принимали участия в танцах. Они предались исключительно возлияниям. Ровно в полночь Самуил Гельб, в качестве милостивого тирана, который не хотел ни предписывать излишеств, ни ограничивать их, подал сигнал к отступлению. - Вот теперь наступил трудный момент, - со вздохом проговорил Трихтер. - Ведь мне надо еще провести Лолоттку в Ландек… Да, брат, проводить… до самых дверей. - Ну ничего, я тебе пособлю, - сказал тронутый Фрессванст. - Вот спасибо, дружище! От всей души благодарю тебя, сказал Трихтер, стискивая ему руку. Два пьяненьких, важные и безмолвные, проводили возбужденную и болтливую Лолотту до деревни. Когда они доставили ее в целости и сохранности до ее жилища, Трихтер сказал Фрессвансту: - До смерти пить хочется. - Я так и думал, - подтвердил Фрессванст. Трихтер красноречивым жестом, с блаженной улыбкой на устах, указал своему другу на гостеприимную дверь некоего заведения, которую можно было различить, благодаря мягкой и прозрачной тьме великолепной ночи. Не прибавляя ни слова к своему жесту, Трихтер постучал в дверь. Никакого ответа на этот стук не послышалось. Трихтер снова постучал покрепче. Вместо ответа послышался только лай собаки. - Эй вы! Кто там есть! - принялись кричать Трихтер и Фрессванст, пихая ногами дверь. Собака заливалась свирепым лаем. - Видишь, теперь мы втроем подняли гвалт. Авось, кто-нибудь нас и услышит… Ага, открывается окно. - Что вам надо? - спросил чей-то голос. - Водки, - ответил Трихтер. - Мы бедные путники, и у нас вот уже пять минут маковой росинки во рту не было. - Мужа нет дома, - ответил голос. - Нам и не надо вашего мужа, нам надо водки. - Подождите. Спустя минуту какая-то полусонная старуха открыла дверь и появилась на пороге с зажженной свечой в руках, усиленно моргая глазами. Она поставила свечку на стол, около нее поставила два стакана, подошла к шкафу и принялась шарить в нем. - Ну, вот тебе и раз! Тут больше нету ни капли, - сказала она. - Муж затем и поехал в город, чтобы запастись товаром… А, вот! Погодите-ка, тут, кажись, осталась водка. И она поставила на стол бутылку, на две трети опустошенную. - Да тут и четырех рюмок не будет! - проговорил Трихтер с ужасной гримасой. - Что же это такое? Капля воды в пустыне. Но что же делать, выпьем, что есть. Они проглотили ничтожную порцию одним махом, расплатились и с бранью вышли. Старуха, прежде чем снова улечься, начала прибираться в комнате, и пока она возилась, вернулся ее муж. - Ты что же это, старуха, не спишь? - спросил он. - Да пришли двое студентов, пьяные, разбудили меня, заставили подать водки. - Какой водки? Водки у нас не было, - говорил муж, снимая с себя разные узлы и сумки. - Как не было? - ответила кабатчица. - Вот тут в бутылке еще осталось. Муж уставился на пустую бутылку. - Так это самое они и выпили? - спросил он. - Ну да, - ответила жена. - Несчастная! - крикнул он, хватая себя за волосы. - Что ты? - Да ты знаешь ли, что ты дала им? - Что дала? Водку! - Крепкую водку! Оказалось, что неосторожная кабатчица угостила молодых людей разведенной азотной кислотой. Услышав восклицание своего мужа, она вся позеленела. - О, Господи, ты, Боже мой! - бормотала она. - Я уж спала… Ночь ведь была… Я наливала, а и сама не видела чего… - Ловко мы с тобой влопались! - отозвался муж. - Теперь эти молодые люди либо умерли, либо лежат и корчатся где-нибудь на дороге, а нас с тобой и прихлопнут за отравление. Старуха разразилась рыданиями и хотела было броситься на шею своему мужу, но тот свирепо оттолкнул ее. - Реви, реви, теперь! Это нам послужит впрок… Экая Разиня! Не могла разобрать, чего даешь. Ну, что делать? Бежать, что ли?… Поймать… Эх, недаром дядя все отговаривал меня сорок лет тому назад, чтобы я не женился на тебе. Не будем распространяться о том, какую горестную ночь провели эти Филемон и Бавкида. При первых лучах утренней зари Бавкида уже стояла у дверей своего кабачка, покорно выжидая своей участи. Вдруг она испустила пронзительный вопль. Она увидела двух… нет не людей, она увидела двух призраков, прямо шествующих к ней. - Что такое? - с трепетом ужаса спросил ее муж. - Они! - Они? Кто они? - Те самые, вчерашние. - О, - простонал муж, падая на стул. Трихтер и Фрессванст, совершенно спокойные, полные простоты и достоинства, вошли и уселись за стол. - Водки! - возгласил Трихтер. И он прибавил к этому: - Такой же самой, вчерашней. - Да, да, такой же самой, вчерашней! - подхватил Фрессванст. Глава пятьдесят первая Фейерверк с разных точек зрения
Так прошло три или четыре дня посреди этих развлечений, которые, благодаря мощному изобретательному гению Самуила, постоянно разнообразились. Он умел извлекать из всего пользу: из леса и реки, из деревни и из замка, из науки и удовольствия, из мечты и из жизни. Из Гейдельберга приходили известия, которые, в силу контраста, повышали радостное настроение в Ландеке. Один из фуксов тяжело захворал, как раз в то время, когда совершилось выселение в Ландек. Болезнь задержала его тогда в Гейдельберге. Как только он поправился, он тотчас же присоединился к своим товарищам. Он нарисовал самую мрачную картину покинутого Гейдельберга. Улицы были пустынны, лавочки не торговали. Мертвое молчание воцарилось над проклятым городом. Днем безмолвие, ночью тьма. Купцы печально затворяли свои лавки и оставались наедине со своими купчихами и товарами. Профессора, которым некому было читать лекции, со скуки принялись за диспуты между собой. И все эти науки профессоров, все сукна и материи купцов, все вина трактирщиков, вместо того, чтобы обращаться в мозгах, на плечах и в глотках грустно лежали и кисли в лавочках, на бездействующих кафедрах, словно тина в стоячем болоте. Профессора и купцы, в конце концов, начали ссориться между собой, слагая друг на друга ответственность за эмиграцию. Зачем купцы обидели Трихтера? Зачем профессора подвергли осуждению Самуила? Приближалась минута, когда академическая кафедра готова была вступить в рукопашную с лавочной конторкою. Все эти новости только удвоили воодушевление студенческого лагеря, а Самуил для того, чтобы все это отметить особым праздником, в тот же вечер устроил удивительный фейерверк, изготовлением которого он занимался уже три дня. Он установил потешные огни на другом берегу Неккара. Нет ничего удивительнее и красивее этого зрелища ракет и бураков, отражающихся в воде, и огненных букетов, принимающих внизу вид перевернутого вулкана. Фейерверк удваивается, из одного выходит два: один в небе, другой в воде. Весь Ландек собрался на берегу, кроме Христины и Гретхен. Но Самуил, умеючи, выбрал место, так что обе упрямицы, волей-неволей, должны были иметь у себя перед глазами огненную картину, которая была вся на виду и из замка, и из хижины. Гретхен и в самом деле увидела огни. Она побледнела и пробормотала: - "что удивительного, что дьявол забавляется огнем". Она с испугом заперлась у себя в хижине и даже закрыла глаза руками, чтобы не видеть отблесков, озарявших окна и стены хижины. Все, что напоминало Самуила, приводило ее в ужас. И Христину тоже пугало все, что напоминало Самуила. Привлеченная на балкон ярким светом фейерверка, она стояла там, раздумывая о необъяснимой сдержанности Самуила и об увлечении Юлиуса этой бурной жизнью. Она была вынуждена признать справедливость того, что говорил Самуил о слабой и колеблющейся натуре ее мужа. В этом молодом мужчине оставалось еще много детского. Она была уверена, что в ту минуту он, очарованный фейерверком Самуила, с увлечением рукоплескал ему. Христина чувствовала, что Юлиус отдаляется от нее. Что сделать, чтобы его удержать? Она решила сама в этом не принимать никакого участия. Но надежное ли это средство? Ведь если сама она не будет с ним, то как бы этим способом она не приучила его обходиться без нее. Он и привыкнет к той мысли, что жена сама по себе, а веселая жизнь сама по себе. Не лучше ли им быть всегда вместе? Не благоразумнее ли будет с ее стороны слиться с забавами и развлечениями своего мужа так, чтобы он не отделял их от нее? Бедная, кроткая Христина спрашивала себя, что может быть неприличного или неудобного в том, что она присоединится к развлечениям Юлиуса? Ведь она присоединится к ним только, так сказать, издали, в границах приличия, что же из этого может произойти? Быть может, это доставит торжество Самуилу, который будет радоваться, что заставил ее уступить. Ну, так что ж такое? Самуил, очевидно, один из тех характеров, которых препятствия раздражают, и, значит, чем больше будет она ему сопротивляться, тем больше его ожесточит. До сих пор он, однако же, держал свое слово и не делал никакой попытки увидеться с ней. Хорошо ли она поступила, что написала барону Гермелинфельду? Не переменить ли ей всю свою тактику? Сопровождая своего мужа, она вдвойне выиграет: возобновит любовь Юлиуса и потушит ненависть Самуила. |
