Сийон был узким молом меж морем и внутренней бухтой и соединял Сен-Мало и Сен-Серван. В обоих городах было слышно, как море каждой волной яростно билось о мол тридцати шагов в высоту и без малого восьми в ширину. Грозный прилив, пришедший сразиться с дамбой, обрушивал на нее валы высотой с дом, которые с ужасным шумом разбивались и падали во внутреннюю бухту. Редко кто дерзал пройти по узкой насыпной дороге, когда ветер и море терзали строптивую перемычку. Волны легко смывали с переезда в залив не только людей, но и экипажи с лошадьми. Было бы разумнее переждать, пока борьба стихий немного поутихнет, и перейти Сийон в более благоприятную пору. Путник, не раздумывая, вступил на насыпь. Дважды за то время, пока он пересекал дамбу, море, словно двуглавый монстр, разевало двойную пасть, чтобы пожрать его, и обрушивало гигантские волны. Но молодой человек, не ускоряя шага, добрался до противоположного конца Сийона и пошел вдоль стены замка, которая, не, уберегая от дождя, все же спасала от ветра и моря. Так, по колено в воде, наш путешественник подошел к подвесному мосту и спустился в город. Войдя в Сен-Мало, он огляделся и, решительно взяв влево, вскоре оказался на маленькой площади, где ныне пристроилось кафе Франклин. Отсюда он свернул на улицу, которая, как он думал, выведет его с площади Масляной на улицу Поперечную, да заплутал в сети улочек, самая просторная из которых была не шире пары шагов. В одной из дверных ниш неподалеку хоронился от дождя пожилой моряк. - Эй, дружище! - окликнул его путник. - Не укажешь ли ты мне таверну госпожи Леру? - "У "Победоносного"", что ль? - откликнулся моряк. - Ту самую! - Ты бывал там, друг? - заинтересовался собеседник. - Нет, только слышал о ней. - Дьявол меня забери! - изрек матрос. - Разве я ошибся? - Ха! Что говорить, гавань хороша, но прежде чем кинуть там якорь, набей-ка карман потуже. - Укажи мне таверну, и, если хочешь, приходи поужинать со мной. Мы разопьем бутылочку лучшего вина и отведаем нежнейшего ягнячьего окорока. - Я не прочь, - отозвался матрос, не отказывая в компании. - И кого спросить? - Рене, - ответил путешественник. - Отлично, так когда? - С семи до восьми вечера. Но ты не ответил на мой вопрос. - На который? - Я спрашивал у тебя дорогу к таверне госпожи Леру. - Улица Поперечная в двадцати шагах отсюда, - ответил матрос, - ты заметишь вывеску. Но помни: чтобы в "Победоносном" хорошо приняли, сперва надо хлопнуть на стол мешок с золотом да сказать: "Налейте мне выпить и дайте перекусить, деньжата у меня водятся, как видите". - Благодарю за добрый совет, - ответил путешественник и направился к таверне. Через двадцать шагов он уже стоял перед громадным домом, над дверью которого качалась вывеска с выписанным парусником и названием "У победоносного фрегата". Путешественник помедлил в нерешительности перед входом: никогда прежде подобный шум не достигал его уха: смешенье криков, проклятий, божбы и богохульств, смысл которых сам по себе вынуждал призадуматься. Корсар Никет, соперник Сюркуфа, несколько дней назад вернулся с двумя захваченными судами, пожитки с которых накануне поделили меж собой моряки. Никто не успел спустить еще свою долю, но каждый уже усердно принялся за дело, так что можно было быть уверенным: вскоре моряки будут выжаты до капли. Ужасающий ливень загнал все команды под крышу. Все гуляки, разъезжавшие в экипажах, разукрашенных лентами, со скрипачами и флейтистами, все минутные свадьбы, в которых сегодняшняя жена уступает место завтрашней, сошлись в тех семи-восьми больших тавернах, что были в Сен-Мало. А кто не нашел себе аристократического пристанища, рассыпались по крохотным улочкам и кабачкам понеказистее, привычному обиталищу моряков. Путешественнику, возможно, было бы лучше повременить входить, но никто не обратил на него внимания: все были слишком заняты, чтобы беспокоиться о других. Одни пили, другие курили, кто-то перекидывался в трик-трак или карты; два бильярда окружили двадцать пять или тридцать игроков, схватившихся в гигантской партии, и полсотни зрителей, взобравшихся на стулья, скамейки и печи. В хмельном азарте говорили все громче, не обращая внимания на тех, кто напрасно пытался перекричать остальных. Невообразимый гам перекрывал только звон золотых монет, которые загрубелые ладони припечатывали к мраморным столам. Молодой человек оказался в самой сердцевине бедлама, окутанного подобием тумана, в котором смешались дыхание около сотни людей, запах вина и испарения от одежды, пропитанной дождем. Он неуверенно спросил госпожу Леру, но ему никто не ответил, никто не удосужился указать ту, чей скипетр управлял царством безумцев, пока наконец гость сам не заметил хозяйки. Она тоже увидела нового и незнакомого человека, недоуменно улыбнулась и двинулась ему навстречу. Г-жа Леру оказалась пухлой маленькой женщиной лет тридцати с любезной улыбкой и изящными манерами. Но едва какой-нибудь самонадеянный нахал решал приударить за ней и тем самым умалить величину своего долга, как она мгновенно преображалась: кулаки упирались в бока, она на глазах вырастала, голос гремел как гром, а пощечины сыпались со стремительностью молний. Не стоит и говорить, что к путешественнику она подошла, приветливо улыбаясь. - Сударыня, - обратился к ней молодой человек с такой обходительностью в выражениях и учтивостью в манерах, словно говорил с дамой из Сен-Жермена, - не получали ли вы третьего дня две дорожных сумки и деревянный ларь для гражданина Рене, матроса, и письмо, в котором вас просили оставить ему комнату? - Да, да, конечно, гражданин, - ответила г-жа Леру. - Комната готова, и мне доставит удовольствие самой проводить вас туда. Кивок головы был ответом ей. Г-жа Леру провела гостя по винтовой лестнице наверх, в одиннадцатый номер, где Рене уже ждали две его дорожные сумки и сундук. У окна разумной хозяйкой был приготовлен стол с бумагой и чернилами: человек, которому принадлежат столь элегантные дорожные вещи, непременно захочет написать несколько писем. - Вы будете ужинать внизу или накрыть стол в комнате? - спросила г-жа Леру. Рене припомнил советы матроса, встреченного в нескольких шагах отсюда, с величайшим пренебрежением достал из кармана пригоршню луидоров и бросил их на стол. - Я хочу, чтобы еду подали сюда, - сказал он, - и еду отменную. - Как пожелаете, сударь, как пожелаете, - отвечала г-жа Леру с самой прелестной улыбкой. - Итак, дорогая госпожа Леру, пусть затопят пожарче камин, потому что я промок до самых костей, и подадут к пяти часам добрый ужин и два прибора. Один бравый молодец спросит человека по имени Рене, вы проведете его в мою комнату. И самое главное - подайте нам хорошего вина. Пять минут спустя жаркий огонь горел в комнате одиннадцатого номера. Едва Рене остался один, он скинул насквозь промокшую одежду и вынул из сумки точно такой же костюм, как тот, что был сброшен на дощатый пол. Новое одеяние было лучше скроено, но по-прежнему оставалось одеждой простого матроса. Через несколько минут гроза ретировалась со скоростью, присущей летним бурям, мостовые просохли, а небо вновь обрело синеву, и природа, редкие слезы которой еще струились по краю крыш, вновь улыбнулась и приготовилась приласкать детей своих, будто и не было приступа гнева. Внезапно послышались громкие вопли, причину которых было непросто определить. Они казались то стонами, полными живого страдания, то смехом, полным буйного веселья. Рене открыл окно и стал свидетелем картины, которую не мог представить даже при всей необыкновенной живости воображения. Моряк, который получил долю добычи в две тысячи пиастров, растратил тысячу за восемь дней, и, не зная, как избавиться от остатка, не нашел ничего лучшего, как раскалить пиастры в печи и кидать их зевакам, собравшимся перед дверью. Зеваки бросились за монетами, но первые из тех, кто дотронулся до них, оставили на деньгах кожу с пальцев: отсюда крики боли. Другие догадались подождать, пока пиастры остынут, и рассовали их по карманам - вот и крики радости. Рене среди этих зевак опознал утреннего знакомого - тот заявился за час до назначенного ужина. Молодой человек рассчитывал навестить Сюркуфа сегодня, но, опасаясь, что времени ему недостанет, перенес визит на завтра. Здесь было полно моряков, особенно простых матросов, и ему не помешали бы сведения о выдающемся капитане, к которому он пришел наниматься. Рене подал гостю знак подниматься, но как только тот собрался войти, толпа, скопившаяся внутри, устремилась наружу, и у Рене появилось время позвонить и велеть принести сигары, немного жевательного табака и графинчик водки. Все было незамедлительно доставлено и водружено на стол прямо перед появлением матроса. Рене шагнул навстречу, пожал руку ему и пригласил к столу. Но бравый моряк сперва огляделся и нашел комнату роскошнее, чем требовалось бы простому матросу; бутыль с водкой, сигары и жевательный табак укрепили его в уверенности, что вновь прибывший также прожигает свою часть добычи. - Ничего себе! - воскликнул он, уразумев, что угодил в хорошую компанию, - два костюма - какая роскошь! Я десять лет каперствую, и когда моя одежда промокнет, я всегда сушу ее на себе! Никогда не был так богат, чтобы обзавестись двумя. - Тебя смущает, дружище, - отвечал Рене, - что я только что из родного дома, этакий богатенький сыночек, и рейс, в который я хочу отправиться, - мой первый рейс. Вот что я скажу тебе: опасностей я не боюсь и твердо намерен, не щадя себя, пройти по выбранной дороге до конца. Мне сказали, два или три судна собираются выйти в море: "Лета", "Святой Аарон" и "Призрак". Капитаном на "Лете" - Нике, на "Святом Аароне" - Анженар, а "Призрак" под командованием Сюркуфа. Какой из этих кораблей ты бы выбрал? - Черт возьми! Хорошая шутка! Я уже выбрал. - Так ты снова на борту? - Аккурат вчера нанялся. - На какой из трех кораблей? - На "Призрак", конечно. - Он самый быстроходный? - Еще не известно, потому что он прежде не был в деле[8]. С Сюркуфом ему придется бегать быстро! У этого побежит и черепаха. - Так ты уверен в Сюркуфе? - Еще бы! Не первый раз выхожу с ним в море. На "Доверии" мы дважды славно надули англичан. О! Хорошенько натянули нос бедолаге Джону Буллу! - Может, расскажешь о ваших походах, дружище? - Хм, осталось только выбрать, о каком. - Говори же, я слушаю. - Погоди-ка, обновлю табак, - сказал матрос. И он занялся делом обстоятельно, что выдавало старую привычку, налил стакан водки, выпил его залпом, кашлянул дважды и начал так: - Тогда мы были в окрестностях Цейлона. Поход начался худо: когда отплывали со Святой Анны, одна шлюпка перевернулась, и троих, что были в ней, сожрали акулы. В этих местах нельзя долго быть в воде из-за хищниц. Мы шли к востоку от Цейлона. Проложили путь с малайской стороны к Короманделю, поперек Бенгальского залива. Там счастливые встречи, одна вслед другой, посулили нам удачу. Меньше чем за месяц мы захватили шесть прекрасных кораблей, богато нагруженных и, что важно, все как один - в пятьсот тонн водоизмещения. Мы разделились и отправили добычу с частью команды домой. Теперь наш экипаж составлял сто тридцать парней Берегового Братства. С "Доверием" и таким капитаном, как Сюркуф, мы надеялись, что это только начало. Время от времени мы встречали английских корсаров и бегали от них, позоря нашу милую Францию. Но "Доверие" так резво шло, что мы самонадеянно полагали: если придется спасаться, мы легко удерем от англичан. Уже около недели мы плыли, не встречая ни души, когда в одно доброе утро наблюдатель закричал: "Корабль!" - Где? - выкрикнул Сюркуф, который из каюты услышал шум и выскочил на палубу. - Большой? - Такой огромный, что "Доверие" не проглотит его за раз! - Вот так красавец! Куда идет? - Не могу знать, он стоит. Тут уже все подзорные трубы и взоры обратились в указанную сторону - и мы заметили наконец высокую пирамиду, которая резала белизной плотные облака, что спускаются ночью с высоких береговых гор и утром закрывают подступы к берегу. Корабль мог быть как военным, с высоким бортом, так и судном, идущим из Индий. Что ж, если корабль не мирный, тем хуже для них! У нас будет развлечение; если торговец - мы его захватим. За два лье было не разглядеть, насколько силен корабль, но мы сокращали расстояние, и вскоре должны были узнать, кто оказался перед нами… В этот момент пришли сказать, что стол накрыт и ждет гостей. Какое бы удовольствие ни испытывали двое новых товарищей, один - от рассказа, другой - обретя слушателя, слова произвели магический эффект, и оба встали, решив закончить историю после ужина. LI
ФАЛЬШИВЫЕ АНГЛИЧАНЕ
Чтобы не мешать постояльцу, г-жа Леру, задобренная пригоршней золотых, тяжесть которых она уже ощущала в своих руках, накрыла ужин в соседней комнате. Стол весь уставили блюдами, у каждого сверкающего серебром прибора - по три бокала разной формы, две откупоренные бутылки шабли придавали убранству стола чрезвычайную привлекательность. Пожилой матрос остановился в дверях и с улыбкой оглядел приятнейшее из зрелищ, которые ему доводилось видеть в жизни. - Ха! - сказал он. - Если ты надеешься на борту угощаться так каждый день, то ты ошибся, мой юный друг. Хоть стол у Сюркуфа и хорош, нас чаще потчуют бобами, чем жарким из цыпленка. - Дружище, когда дело дойдет до бобов - будем есть бобы, но покуда перед нами устрицы - отведаем устриц. Да вот еще - ты знаешь мое имя, а я не знаю твоего, это неудобно. Как тебя зовут? - Сен-Жан, к твоим услугам. На борту меня зовут Верзила Марс, потому что я - марсовый и там мое место в бою. - Отлично, Сен-Жан. Бокал шабли? На этом мы не остановимся, даю слово! Сен-Жан поднял бокал и выпил залпом за знакомство. - Дьявол! - молвил он, осушив бокал. - Я принял его за сидр. Налей-ка мне второй бокал, дружище, чтобы я извинился перед первым за то, что обошелся с ним не так! Рене без промедления исполнил просьбу: в его намерения входило разговорить Сен-Жана и поменьше болтать самому - это оказалось совсем не сложно. После вин Шабли последовали вина Бордо, после вин Бордо - вина Бургундии, затем пришла очередь Шампани. Со своей стороны, Сен-Жан поддавался уловке легко, что свидетельствовало о чистоте его помыслов. Наконец подали десерт. - Я полагаю, - произнес Рене, - пришло время услышать окончание истории и узнать, как Сюркуф не был захвачен англичанами и удрал, сохранив "Доверие". - Когда мы развернулись, чтоб лечь в дрейф, оба корабля были не более чем в двух лье друг от друга. Я с подзорной трубой в руках нес вахту на марсе. Я сразу доложил капитану, что у корабля, который мы видим, на палубе скрыта батарея, и он превосходно оснащен, а паруса подобраны по-английски. Оставалось узнать, каковы его сила и назначение. Пока мы разговаривали с капитаном, положение "Доверия" осложнилось, потому что бриз, сперва слабый, посвежел, и мы делали уже четыре узла. Пока сомнения, да раздумья, да старания поскорее распознать недруга, мы убрали малые паруса и, взяв круче к ветру, подошли ближе. Корабль поспешил повторить наш маневр: если бы он не был больше нашего, можно было бы подумать, что это наша тень. Расстояние в это время было еще велико, и ни мы, ни они не могли оценить друг друга. "Доверие", пройдя недолго с той же скоростью, сменило галс - и таинственный корабль точь-в-точь повторил наш маневр. И мы снова стоим в том же положении, да при всех сомнениях, потому что горы тюков и груды бочек скрывают его батарею. - Знаешь, дружище, - заметил Сен-Жан, - на крестины Сюркуфа забыли пригласить одну маленькую фею. И это была фея Терпения! Впрочем, экипаж так же негодовал, как и его капитан. Горе неизвестному судну, если сила окажется на нашей стороне и оно попадет к нам в руки!! "Доверие" подошло ближе, чтобы использовать все преимущества отменного строения, а надо сказать, этот маневр, один из самых опасных в начале боя, - мы возвращались на подветренную сторону и отсекали возможность отхода в случае необходимости. Наконец мы начали выигрывать ветер у незнакомца, так как шли быстрее, чем он, и крики радости отметили это. Сюркуф поднялся и сел рядом со мной. - Черт возьми! - сказал он. - Сейчас узнаем, честную ли игру ведет этот корабль, и если честную, то он решит к нам пришвартоваться. Я - бывалый морской волк, и меня так просто не проведешь. Я знаю все уловки этих негодяев с торговых кораблей. Сколько их ни видел, все такие красавцы с виду и всеми управляют опытные капитаны, а на самом деле только пугают тех, кто охотится за ними! Сюркуф настолько был уверен в этом, что без колебаний приказал сближаться, маневрируя так, чтобы подойти к противнику с ветра. И это были не шутки, потому что если он ошибался, мы могли схлопотать залп по борту ниже ватерлинии или нарваться на абордаж. Сюркуф, схватившись за трос, соскользнул на палубу и подошел к помощнику и лейтенанту: - Дьявольщина! - сказал он, топнув ногой. - Господа, я допустил ужасную ошибку. Нужно было сперва разведать силу и маневренность англичанина и только потом охотиться за ним. И Сюркуф, хлопнув себя по лбу, выплюнул сигару и, будто вновь обретя спокойствие, заключил: - Мне пойдет впрок этот урок. Он поднял подзорную трубу, минут пять всматривался в корабль и, сложив eiî, призвал экипая:: - Эй, вы все, на палубе, стройся! Мы поспешили собраться вокруг него. |
