- Ваша светлость! Моему вину необходим час, чтобы отстояться, и это еще благодаря способу, который изобрел я сам, а не то мне понадобились бы целых три дня. Побежденный и на сей раз, маршал в знак своего поражения отвесил своему метрдотелю поклон. - К тому же, - продолжал тот, - гости вашей светлости, зная, что будут иметь честь обедать с его сиятельством графом Гаагским, явятся лишь в четверть пятого. - Это что-то новенькое! - Конечно, ваша светлость. Ведь гости вашей светлости - это его сиятельство маркиз де Лоне, ее сиятельство графиня Дю Барри, господин де Лаперуз, господин до Фавра, господин де Кондорсе, господин Калиостро и господин де Таверне. - Так что же? - Займемся ими по порядку, ваша светлость; господин де Лоне едет из Бастилии note 5, а по причине гололедицы на дорогах от Парижа сейчас три часа езды. - Да, но он выедет после того, как отобедают узники, а обедают они в двенадцать; уж кто-кто, а я-то это знаю note 6! - Простите, ваша светлость, но с тех пор, как вы, ваша светлость, побывали в Бастилии, обеденный час изменился, и теперь Бастилия обедает в час дня. - Люди учатся каждый день, благодарю вас. Продолжайте. - Графиня Дю Барри едет из Люсьенн - это бесконечный спуск по голому льду. - Ну, это не помешает ей быть точной! С тех пор, как она стала всего-навсего любовницей герцога, она изображает из себя королеву только с баронами. Но поймите же и вы: я хотел пообедать рано, потому что господин де Лаперуз отбывает сегодня вечером и не захочет опаздывать. - Ваша светлость! Господин Лаперуз сейчас у короля; он беседует с его величеством о географии и космографии. Не так-то скоро король отпустит господина де Лаперуза. - Возможно… - Это уж наверняка, ваша светлость. То же самое будет и с господином де Фавра, который сейчас у его высочества графа Прованского и который несомненно беседует с ним о пьесе господина Карона де Бомарше. - О "Женитьбе Фигаро"? - Да, ваша светлость. - А знаете, ведь вы человек начитанный! - В потерянное мною время я читаю, ваша светлость. - Теперь у нас на очереди господин де Кондорсе, который в качестве математика уж верно не откажет себе в удовольствии похвалиться своей точностью. - Так-то оно так, но он погрузится в расчеты, а когда он их кончит, окажется, что он опоздал на полчаса. Что же касается графа Калиостро, то этот вельможа - иностранец и в Париже обосновался совсем недавно. Пожалуй, он очень хорошо знает версальскую жизнь и заставит себя ждать. - Что ж, - сказал маршал, - вы назвали всех моих гостей, кроме Таверне, причем перечислили их по порядку, подобно Гомеру и моему бедняге Рафте. Метрдотель поклонился. - Я не упомянул господина де Таверне, - сказал он, - потому что господин де Таверне - старый друг, который будет придерживаться обычаев вашего дома. По-моему, ваша светлость, сегодня нужно поставить на стол девять приборов. - Совершенно верно. А где вы подадите нам обед? - В большой столовой, ваша светлость. - Но ведь мы там замерзнем! - Она отапливается уже три дня, ваша светлость, и я довел температуру в ней до восемнадцати градусов. - Отлично! Но часы бьют половину! Маршал бросил взгляд на каминные часы. - Сейчас половина пятого. - Да, ваша светлость, и вот во двор въезжает лошадь: это моя бутылка токайского. - Хотел бы я, чтобы мне так служили еще двадцать лет, - повернувшись к зеркалу, произнес старый маршал: метрдотель побежал исполнять свои обязанности. - Двадцать лет! - произнес чей-то смеющийся голос, прервавший герцога на первом же взгляде, который тот бросил на себя в зеркало, - двадцать лет! Дорогой маршал! Я желаю вам прожить эти двадцать лет, но ведь мне тогда будет шестьдесят, герцог, и я буду очень стара! - Ах, это вы, графиня! - воскликнул маршал. - Вы первая! Боже мой! Вы всегда прекрасны и свежи! - Скажите лучше, что я замерзла, герцог. - Проходите, пожалуйста, в будуар. - Как! Мы с вами останемся наедине, маршал? - Нет, мы будем втроем, - произнес чей-то хриплый голос. - Таверне! - вскричал маршал. - Черт бы побрал эту помеху радости! - сказал он графине на ухо. - Фат! - прошептала г-жа Дю Барри и громко расхохоталась. И все трое прошли в соседнюю комнату. Глава 2. ЛАПЕРУЗ
В ту же минуту глухой стук колес нескольких экипажей по засыпанной снегом мостовой возвестил маршалу о прибытии гостей, и вскоре, благодаря пунктуальности метрдотеля, девять человек уже занимали места вокруг овального стола в столовой. Через десять минут гости почувствовали, что в столовой они совершенно одни: в самом деле, немые слуги, подобные теням, неизбежно должны были быть и глухими. Де Ришелье первым нарушил эту торжественную тишину, продолжавшуюся столько же времени, сколько гости ели суп, и сказал своему соседу справа; - Граф, вы не пьете? Граф Гаагский поднес стакан к глазам и посмотрел сквозь него на пламя свечей. Содержимое стакана искрилось, как жидкий рубин. - Вы правы, господин маршал, - отвечал он, - спасибо. Он произнес слово "спасибо" тоном столь благородным и столь ласковым, что наэлектризованные присутствующие поднялись в едином порыве с криком: - Да здравствует его величество король! - Совершенно верно, - произнес граф Гаагский, - да здравствует его величество Французский король! Вы согласны со мной, господин де Лапурез? Лаперуз поднял стакан и смиренно поклонился графу Гаагскому. - Мы все готовы выпить за здоровье того, о ком вам угодно говорить, - заметила графиня Дю Барри, сидевшая слева от маршала, - но нужно, чтобы ваш тост поддержал и наш старейшина, как сказали бы на заседании Парламента. - Заявляю, что старейшина здесь, - сказал г-н де Фавра, - это - вино, которое сейчас его сиятельство граф Гаагский наливает в свой стакан. - Вы правы, господин де Фавра, это стодвадцатилетнее токайское, - отвечал граф. - И этому токайскому принадлежит честь быть выпитым за здоровье короля. - Одну минуту, господа, - вмешался Калиостро, поднимая свое широкое лицо, необыкновенно умное и волевое. - Я подтверждаю это! - Вы подтверждаете право токайского на старшинство? - хором подхватили гости. - Разумеется, - спокойно сказал граф, - ведь я сам запечатывал эту бутылку. - Вы? - Да, я, это было в тысяча шестьсот шестьдесят четвертом году, в день победы, которую одержал над турками Монтекукули note 7. Громкий раскат хохота встретил эти слова, которые Калиостро произнес с невозмутимой серьезностью. - На это у вас было целых сто тридцать лет, - заявила г-жа Дю Барри, - я охотно даю вам десять лет лишку, чтобы вы могли налить это чудесное вино в эту пузатую бутылку. - Ах, вижу, вижу: вы мне не верите, - отвечал он. - О, это роковое неверие, с которым мне пришлось бороться всю жизнь! Филипп Валуа не хотел мне верить, когда я советовал ему открыть некое убежище Эдуарду note 8; Клеопатра не захотела верить мне, когда я сказал ей, что Антоний будет побежден; троянцы не хотели мне верить, когда я говорил им о деревянном коне: "Кассандру осенило вдохновение - слушайте Кассандру!" - Знаете, граф, если вы будете продолжать в том же духе, - заметил герцог де Ришелье, - вы сведете с ума беднягу Таверне: он так боится смерти, что смотрит на вас испуганно, считая вас бессмертным. Ну, признайтесь откровенно, так это или не так? - То есть бессмертен ли я? - Да, бессмертны ли вы. - Мне об этом ничего не известно, но мне известно то, что я могу утверждать. - Что же это? - спросил Таверне, самый жадный из всех слушателей графа. - Что я видел все события и знавал всех людей, о коих я сейчас упоминал. - По правде говоря, - заметила графиня Дю Барри, - вы обладаете тайной вечной молодости: хотя вам три-четыре тысячи лет, на вид вам едва можно дать сорок. - Да, я владею тайной вечной молодости. - Объяснитесь! - Ничего нет легче. Вы сами пользовались моим средством. - Как так? - Вы употребляли мой эликсир. - Я? Ах, полноте! - Графиня! Помните ли вы дом на улице Сен-Клод? Помните ли вы, что оказали услугу одному из моих друзей по имени Джузеппе Бальзаме? Помните ли вы, что Джузеппе Бальзаме преподнес вам флакон с эликсиром и посоветовал каждое утро принимать по три капли? Помните ли вы, что следовали этому указанию до последнего года, когда эликсир кончился? - О, господин Калиостро, вы говорите мне… - ..то, что известно вам одной, это я отлично знаю, Но в чем же была бы заслуга чародея, если бы он не знал секретов своего ближнего? - Значит, у Джузеппе Бальзамо, как и у вас, был рецепт этого чудодейственного эликсира? - Нет, но так как это был один из лучших моих друзей, я подарил ему три или четыре флакона. - Боже мой! - вскричала графиня. - Но если вы, господин Калиостро, имеете власть выбирать себе возраст, почему вы выбрали сорок лет, а не двадцать? - Потому что, графиня, - с улыбкой отвечал Калиостро, - мне идет всегда быть сорокалетним мужчиной, разумным и зрелым, а не двадцатилетним незрелым юнцом. - Ах, вот оно что! - сказала графиня. - Ну, разумеется, графиня, - продолжал Калиостро, - ведь в двадцать лет мы нравимся тридцатилетним женщинам, а в сорок управляем двадцатилетними женщинами. - Сдаюсь, сдаюсь! - заявила графиня. - К тому же невозможно спорить с живым доказательством. - Но в таком случае, - вступил в разговор Кондорсе, - вы доказываете нам лучше, чем ваша теорема… - Что я доказываю вам, маркиз? - Вы доказываете не только возможность вечной молодости, но и бесконечности жизни. Ведь если вам было сорок лет во время Троянской войны, то это значит, что вы никогда не умирали. - Это верно, маркиз. Смиренно признаюсь, что я не умирал никогда. - И, однако, в отличие от Ахилла, вы не являетесь неуязвимым, а впрочем, я ошибаюсь, называя Ахилла неуязвимым, ибо стрела Париса поразила его в пяту. - Нет, к величайшему моему прискорбию, неуязвимым я не являюсь, - сказал Калиостро. - Но как же вам удавалось избегать несчастных случаев в течение трех тысяч пятисот лет? - Это удача, граф. Привычка жить открывает мне с первого взгляда прошлое и будущее людей, которых я вижу. Моя безошибочность такова, что она распространяется и на животных, и на инертную материю. Если я вхожу в карету, то по облику лошадей вижу, что они понесут, по лицу кучера вижу, что он опрокинет или зацепит карету; если я сажусь на корабль, я угадываю, что капитан - невежда или упрямец и что, следовательно, он не сможет или не захочет произвести необходимый маневр. В таких случаях я избегаю кучера или капитана и покидаю карету или корабль. Я не отрицаю значения случая, но я его уменьшаю: вместо того, чтобы дать ему сто шансов, как это делают все люди на свете, я отнимаю у него девяносто девять и остерегаюсь сотого. Вот что дали мне прожитые мною три тысячи лет. - Раз так, дорогой пророк, - со смехом сказал Лаперуз среди восторга и разочарования, вызванных словами Калиостро, - вы должны были бы пойти вместе со мной на суда, на которых я отправляюсь в кругосветное путешествие. Тем самым вы оказали бы мне важную услугу. Калиостро промолчал. - Господин маршал! - со смехом продолжал мореплаватель. - Раз граф Калиостро, - и я вполне его понимаю, - не хочет покидать такое прекрасное общество, придется вам разрешить сделать это мне. Простите меня, ваше сиятельство граф Гаагский, простите меня и вы, графиня, но вот уже бьет семь, а я обещал королю сесть в карету в четверть восьмого. А теперь, так как граф Калиостро не поддался искушению поглядеть на два моих флейта note 9, пусть он, по крайней мере, скажет, что случится со мной на пути от Версаля до Бреста. От Бреста до полюса я его избавляю - это уж моя забота. Но, черт побери, насчет пути от Версаля до Бреста он должен дать мне совет. Калиостро снова посмотрел на Лалеруза, и взгляд его был так печален, лицо было таким ласковым и в то же время таким грустным, что большинство присутствующих было неприятно поражено. Только мореплаватель ничего не заметил: он прощался с другими гостями. Все так же со смехом он почтительно поклонился графу Гаагскому и протянул руку старому маршалу. - Прощайте, дорогой Лаперуз, - сказал герцог де Ришелье. - Нет, нет, герцог: не "прощайте", а "до свидания", - отвечал Лаперуз. - А впрочем, по правде говоря, люди могли бы подумать, что я отправляюсь в вечность, но ведь кругосветное путешествие займет всего-навсего четыре-пять лет, не больше, а потому и не следует говорить "прощайте". - Четыре-пять лет! - воскликнул маршал. - Ах, почему бы вам не сказать "четыре-пять веков"? В моем возрасте дни - это годы, и потому я говорю вам: "Прощайте!" - Спросите у прорицателя, и он пообещает вам еще двадцать лет, - со смехом сказал Лаперуз. - Не правда ли, господин Калиостро?.. До свидания! С этими словами он вышел. Калиостро по-прежнему хранил молчание, не предвещающее ничего доброго. Слышны были шаги капитана по гулким ступенькам крыльца, его все такой же веселый голос во дворе и его последние приветствия тем, кто собрался, чтобы посмотреть на него. Когда все стихло, взгляды собравшихся словно какой-то высшей силой обратились на Калиостро. Черты лица этого человека сейчас были озарены пророческим вдохновением, и это заставило присутствующих затрепетать. Странная тишина продолжалась несколько мгновений. Граф Гаагский нарушил ее первым. - Почему вы ничего ему не ответили, господин Калиостро? Калиостро вздрогнул, словно этот вопрос нарушил его созерцание. - Потому что я должен был бы ответить ему или ложью или жестокостью, - ответил он графу. - Как так? - Я должен был бы сказать ему: "Господин де Лаперуз! Герцог де Ришелье был прав, когда сказал вам не „до свидания“, а „прощайте“. - Ах, черт возьми! - бледнея, сказал Ришелье. - Господин Калиостро! Вы говорите о Лаперузе? - Успокойтесь, господин маршал, - живо подхватил Калиостро, - мое предсказание печально не для вас! - Как! - воскликнула графиня Дю Барри. - Этот милый Лаперуз, который только что поцеловал мне руку… - ..Он не только никогда больше не поцелует вам руку, сударыня, но и никогда больше не увидит тех, кого покинул сегодня вечером, - сказал Калиостро, внимательно разглядывая свой до краев наполненный водой стакан, который стоял на таком месте, что в нем играли опалового цвета слои воды, пересеченные тенями окружавших предметов. Крик удивления вырвался из всех уст. - В таком случае, - попросила графиня Дю Барри, - скажите мне, что ждет бедного Лаперуза. - Так вот: господин де Лаперуз, как он и сообщил вам, уезжает с целью совершить кругосветное плавание и продолжить путь Кука, несчастного Кука! Вы знаете, что его убили на Сандвичевых островах. Все предсказывает этому путешествию удачу и успех. Господин де Лаперуз - отличный моряк; к тому же король Людовик Шестнадцатый весьма искусно начертил его маршрут. - Я думаю, что и команда у него хорошая! - заметил Ришелье. - Да, - отозвался Калиостро, - а офицер, который командует вторым судном, - выдающийся моряк. Я его вижу - он еще молод, он любит рисковать, и, к несчастью, он храбр. - Как - к несчастью? - Да! Я ищу этого друга Лаперуза через год, но больше его не вижу, - продолжал Калиостро, с тревогой разглядывая стакан. - Среди вас нет родственников или близких людей господина де Лангля? - Нет. - Так вот: смерть начнет с него. Я его больше не вижу. Испуганный шепот вылетел из уст присутствующих. - Ну, а он?.. Он?.. Лаперуз? - произнесли чьи-то прерывистые голоса. - Он плывет, он пристает к берегу, он высаживается на берег. Год, два года счастливого плавания. Мы получаем от него известия. А потом… - А потом? - Океан огромен, небо пасмурно. Тут и там возникают неисследованные земли, тут и там появляются лица, отвратительные, как чудовища греческого архипелага. Они подстерегают корабль, который несется в тумане среди рифов, увлекаемый течением. Но вот разражается буря, более милосердная, чем берег, потом загораются зловещие огни. О Лаперуз, Лаперуз! Если бы ты мог услышать меня, я сказал бы тебе: "Подобно Христофору Колумбу, ты отплываешь, чтобы открывать новые земли. Лаперуз! Не доверяй незнакомым островам!" note 10. Он умолк. | 
