- Для кардинала! - повторила Жанна. - Стало быть, пришло известие о том, что кардинала оправдали? Капля пота скатилась со лба Жанны. Жанна поспешно возвратилась в залу. - Сударыня, сударыня, что это я слышу: "Какое счастье для кардинала?" - спросила она у жены Юбера. - Что это за счастье, скажите, пожалуйста? - Не знаю, - ответила жена Юбера. Хищный блеск, невольно сверкнувший в глазах Жанны, остановил Юбера и его жену, которые уже собрались принять решение. - Вы ничего мне не скажете? - воскликнула Жанна. Внезапно вся площадь зашумела, задвигалась. Толпа отхлынула на мост, на набережную с такими дружными, с такими несмолкаемыми криками, что Жанна вздрогнула на своем наблюдательном посту. Мало-помалу масса народу, сжимая и сдавливая, вынесла на плечах, на руках лошадей, карету и сидевших в карете двух человек. Один из них был кардинал де Роан. Его спутник, румяный, радостный, сияющий, встретил столь же лестный прием. Женщины завладели кардиналом, мужчины кричали: - Да здравствует Калиостро! Шум со стороны Моста Менял снова привлек к себе внимание Жанны. Окруженный людьми фиакр взбирался на мост. В фиакре Жанна разглядела улыбавшуюся и показывавшую народу своего ребенка Оливу, которая тоже уезжала, свободная и обезумевшая от радости. На середине моста ее поджидала почтовая карета. В этой карете, за спиной одного из своих друзей, прятался де Босир Олива, поднявшись в карету, упала в объятия Босира. При виде всех этих людей, свободных, счастливых, ликующих, Жанна спрашивала себя, почему она одна не получает никаких известий? - Но я! Я! - воскликнула она. - Что за утонченная жестокость! Почему не объявляют приговор мне? - Сударыня! Нам, низшим служащим тюрьмы, запрещается рассказывать о приговорах - их оглашение лежит на обязанности секретарей судов. - Но это же чудовищно! - воскликнула Жанна в порыве ярости. Привратник испугался - он предугадывал возобновление вчерашних сцен. - Хорошо, - сказал он, - успокойтесь. - Ну, говорите! - А вы будете терпеливы и не скомпрометируете меня? - Обещаю, клянусь вам! Говорите! - Так вот: господин кардинал признан невиновным. - Это я знаю. - Господин Калиостро объявлен непричастным к делу. - Знаю! Знаю! - С мадмуазель Оливы обвинение снято. - А дальше? Дальше?.. - Господин Рето де Вилет приговорен… Жанна вздрогнула. - ..к галерам!.. - А я? Я? - крикнула она, в бешенстве топая ногами. - Терпение, сударыня, терпение!.. Ведь вы же мне обещали! - Я терпелива. Говорите же… А я?.. - Вы приговорены к изгнанию, - отводя глаза, слабым голосом сказал привратник. Молния радости сверкнула в глазах графини и угасла так же быстро, как и вспыхнула. Жанна притворилась, что теряет сознание, и с громким криком упала на руки своих хозяев. - Что же с ней было бы, - прошептал Юбер на ухо жене, - если бы я сказал ей правду? Глава 40. ИСПОЛНЕНИЕ ПРИГОВОРА
Жанна все время ждала, что секретарь суда, обещанный ей привратником, появится и огласит ей приговор суда, вынесенный по ее делу. Теперь, когда ее оставили муки сомнений и едва ли продолжались муки сравнений, другими словами - муки гордости, она говорила себе: "Изгнанница! Я становлюсь изгнанницей! Другими словами, я получаю право унести свой миллион в шкатулке и жить под апельсиновыми деревьями Севильи или Агридженто note 51 зимой, в Германии или в Англии летом; другими словами, ничто не помешает мне, молодой, красивой, знаменитой, жить так, как я хочу, может быть, с мужем, если он такой же изгнанник, как я, - а я знаю, что он на свободе, - может быть, с друзьями, которых всегда дарят нам счастье и молодость!" Жанна начала уже обдумывать продажу брильянтов и свое устройство в Лондоне (дело было летом), когда воспоминание о Рето де Билете вернуло ее к действительности. - Бедный малый! - со злой усмешкой сказала она.. - Он один поплатился за всех. Значит, для искупления всегда нужна дрянная душонка в философском смысле слова, и всякий раз, как появляется такая необходимость, появляется козел отпущения, а с ним и орудие, которое его истребит. Она весело принялась закусывать вместе с привратником и его женой и была очень удивлена, когда за десертом привратник Юбер взял слово с принужденной торжественностью, которую он обыкновенно не вносил в свои речи. - Сударыня! - заговорил он. - Мы получили приказ не держать больше у себя в помещении особ, участь которых решена парламентом. "Прекрасно, - подумала Жанна. - Он идет навстречу моим желаниям". Она встала. - Мне бы не хотелось заставлять вас нарушать правила, - отвечала она, - иначе я плохо отблагодарила бы вас за вашу доброту… Итак, я возвращаюсь к себе в камеру. Она взглянула на них, чтобы увидеть действие, которое произвели ее слова. Юбер крутил в пальцах ключ. Привратница отвернулась, словно для того, чтобы скрыть вновь возникшее волнение. - Но ведь ко мне придут, чтобы огласить приговор! - продолжала графиня. - Так когда же? - Быть может, они ждут, когда вы вернетесь к себе, - поспешил ответить Юбер. "Право, ему хочется удалить меня", - подумала Жанна. Юбер не столько вежливо, сколько торопливо взял ее за руку и отворил дверь Графиня очутилась в коридоре. Здесь ждали восемь лучников судебного округа. Чего они ждали? Именно этот вопрос при виде их задала себе Жанна. Дверь привратника затворилась. Впереди лучников стоял один из тюремщиков - тот самый, который ежевечерне сопровождал графиню в камеру Этот человек пошел впереди Жанны словно для того, чтобы указывать ей дорогу. - Я возвращаюсь к себе? - спросила графиня тоном женщины, которой хотелось бы казаться уверенной в том, что она говорит, но которая в этом сомневается. - Да, сударыня, - отвечал тюремщик. Успокоившись, она дала запереть себя в камере и даже с ласковой улыбкой поблагодарила тюремщика. Он удалился. Не успела Жанна очутиться в одиночестве, как вспыхнула ее сумасбродная радость, радость, которую она слишком долго сдерживала, маска, под коей она лицемерно скрывала свое лицо у привратника, была сброшена. Внезапно она услышала шаги в коридоре, звяканье ключей в связке тюремщика, услышала, что ключ упорно атакует массивный замок. Вошел тюремщик. - В чем дело, Жан? - спросила Жанна своим нежным, безучастным голосом. - Сударыня! Не угодно ли вам следовать за мной? - спросил он. - Куда? - Вниз. - Куда вниз?.. - В канцелярию суда. Жанна подошла к этому человеку, который пребывал в нерешительности, и заметила в конце коридора лучников судебного округа, с которыми она уже встретилась внизу. - Но скажите же мне наконец, - в волнении воскликнула она, - чего хотят от меня в канцелярии суда? - Дело в том, сударыня, что господин Дуайо получил письма из Версаля и хочет ознакомить вас с ними. Жанна не заметила, сколь нелогичен был этот ответ. Одно слово поразило ее: письма из Версаля, письма из дворца, которые, несомненно, привез сам защитник. "Неужели королева ходатайствовала перед королем после обнародования приговора? Неужели…" Сердце подсказывало ей, что Дуайо привез приказ о немедленном отъезде и о способе проехать через Францию тайно и удобно. Убаюканная этими мыслями, Жанна скорее летела, чем бежала, за тюремщиком по маленькой лестнице, по которой ее уже водили в аудиенц-залу. Но вместо того, чтобы идти к этой зале, вместо того, чтобы свернуть налево и идти в канцелярию суда, смотритель свернул к дверце направо. - Куда же вы идете? - спросила Жанна. - Ведь канцелярия - вон она. - Идемте, идемте, сударыня, - слащаво проговорил тюремщик, - господин Дуайо ожидает вас здесь. Он прошел первым и потянул за собой узницу. Она услышала, как с грохотом задвинулись за ней наружные запоры массивной двери. Она сделала несколько шагов и остановилась. Голубоватый свет придавал комнате, где она очутилась, вид внутренней части склепа. Жанна почувствовала холод, почувствовала сырость этого карцера; она угадала нечто ужасное в горящих глазах тюремщика. - Сударь! - заговорила она, поборов чувство страна. - Что мы с вами здесь делаем? Где господин Дуайо, с которым вы обещали мне встречу? Тюремщик ничего не ответил. Он повернулся, словно затем, чтобы убедиться, крепко и надежно ли заперта дверь, в которую они вошли. Жанна была человеком сильным, она не боялась неожиданностей, у нее не было ни капли стыдливости. Она подошла прямо к тюремщику, улыбаясь и делая ему глазки. - Друг мой! Чего вы хотите? - спросила она. - Вы должны что-то сказать мне?.. Время узницы, которая приближается к свободе, - время драгоценное. Человек с ключами ничего не ответил - он ее не понял. Он сел в углу у низкого камина и принялся ждать. - Но что мы здесь делаем? - спросила Жанна. - Я повторяю вам свой вопрос! - Мы дожидаемся мэтра Дуайо, - отвечал тюремщик. Жанна покачала головой. - Признайтесь, - сказала она, - что если у мэтра Дуайо есть письма, которые он должен передать мне, то он не бережет своего времени и не пользуется аудиенц-залой… Быть того не может, чтобы мэтр Дуайо заставил меня ждать его здесь. Тут что-то другое. Не успела она договорить, как напротив нее открылась дверь, которую она до сих пор не замечала. Это была одна из тех закругленных опускающихся Дверей, настоящих монументов из дерева и железа, которые, отворяясь, вырисовывают в глубине, заграждавшейся ими, кабалистический круг, в центре которого персонаж или пейзаж, казалось, оживают под действием колдовских чар. В самом деле, за этой дверью были ступеньки, ведшие в коридор, плохо освещенный, продуваемый ветром. По другую сторону коридора на мгновение, на одно лишь мгновение, быстрое, как молния, Жанна, поднявшаяся на цыпочки, увидела пространство, вроде небольшой площади; а на этом пространстве - шумную толпу мужчин и женщин со сверкающими глазами. Но, повторяем, для Жанны это было видением, более мимолетным, нежели один-единственный взгляд; у нее даже не было времени дать себе отчет в том, что же это такое. Перед ней, на плане, куда более близком, чем эта площадь, на верхней ступеньке, появились три человека. За этими людьми с нижних ступенек поднялись четыре белых, острых штыка, похожих на зловещие восковые свечи, если бы таковые пожелали осветить эту сцену. Круглая дверь захлопнулась. Трое мужчин вошли в карцер, где находилась Жанна. К Жанне обратились прежде, чем ей пришла в голову мысль заговорить самой. Начал самый молодой. Он был одет в черное. На голове у него была шляпа, в руке он держал бумаги, свернутые наподобие античной скиталы note 52. - Сударыня! - заговорил незнакомец. - Вы Жанна де Сен-Реми де Валуа, супруга Мари-Антуана-Никола, графа де ла Мотт? - Да, сударь, - отвечала Жанна. - Вы родились в Фонтете двадцать второго июля тысяча семьсот пятьдесят шестого года? - Да, сударь. - Вы проживаете в Париже на улице Нев-Сен-Жиль? - Да, сударь… Но почему вы задаете мне все эти вопросы? - Сударыня! Я огорчен, что вы меня не узнаете, - я имею честь быть секретарем суда. - Я вас узнаю. - В таком случае, сударыня, могу ли я исполнить мои обязанности? - Одну минуту, сударь. Скажите, пожалуйста, чего от вас требуют ваши обязанности? - Прочитать вам приговор, вынесенный по вашему делу на заседании тридцать первого мая тысяча семьсот восемьдесят шестого года. Жанна затрепетала. Она посмотрела вокруг глазами, полными ужаса и недоверия. Мы не без умысла ставим на второе место слово "недоверие", которое может показаться менее сильным, нежели первое. Жанна вздрогнула от ужаса, и глаза ее загорелись от бешенства - два глаза, страшных во мраке. - На колени, сударыня, прошу вас. - На колени! - воскликнула Жанна. - На колени! Я!.. Я! Член семейства Валуа - на колени?! - Таков приказ, сударыня, - с поклоном сказал секретарь суда. - Сударь! Люди приносят публичное покаяние лишь в соответствии с приговором, присуждающим их к позорному наказанию. А, насколько мне известно, изгнание, по французским законам, не является позорным наказанием? - Я не сказал вам, сударыня, что вы приговорены к изгнанию, - с печальной многозначительностью возразил секретарь суда. - В таком случае к чему же я приговорена? - крикнула Жанна. - Именно это вы и узнаете, когда выслушаете приговор, сударыня, а чтобы его выслушать, вы начнете с того, что станете на колени. Прошу вас. - Ни за что! Ни за что! Секретарь суда сделал знак двум мужчинам, и эти двое приблизились так спокойно, словно они были стенобитными орудиями, приземистыми и несокрушимыми, которые устанавливают против крепостных стен во время осады. Мужчины одной рукой схватили Жанну под мышки и потащили на середину помещения, несмотря на ее крики и вопли. - Позвольте мне услышать приговор стоя, и я выслушаю его молча, - тяжело дыша, сказала Жанна. - Всякий раз, как виновного приговаривают к наказанию кнутом, - отвечал секретарь суда, - наказание это, являясь позорным, влечет за собой коленопреклонение. - Кнут! - завопила Жанна. - Кнут! Ах! Презренный негодяй!.. Кнут, вы сказали?.. Она раскричалась так, что оглушила тюремщика, секретаря суда и обоих подручных, и у них возникло желание укротить ее. Они бросились на Жанну и повалили ее наземь, но она сопротивлялась. Они хотели заставить ее согнуть колени, но она напрягла все мускулы. Они разделили обязанности: один из них держал ее ступни, как в тисках; двое других схватили ее за запястье; они кричали секретарю суда: - Продолжайте, продолжайте читать приговор, господин секретарь, а то мы никогда не кончим с этой бешеной бабой! - Я не допущу, чтобы мне читали приговор, обрекающий меня на бесчестие! - отбиваясь со сверхчеловеческой силой, кричала Жанна. Приведя угрозу в исполнение, она заглушила голос секретаря суда такими пронзительными воплями и криками, что не услышала ни единого слова. Чтение завершилось, и секретарь суда свернул бумаги и сунул их в карман. Жанна, полагая, что он кончил, умолкла и попыталась собраться с силами, чтобы держаться с этими людьми все так же вызывающе. Ее вопли сменились еще более устрашающим раскатом хохота. - Приговор будет приведен в исполнение, - безмятежно продолжал секретарь, заканчивая обычную формулу, - на площади, где исполняются приговоры, во Дворе Дворца Правосудия. - Публично!.. - завопила несчастная. - О-о!.. - Мсье де Пари note 53! Передаю вам эту женщину, - закончил речь секретарь суда, обращаясь к человеку в кожаном переднике. - Кто этот человек? - воскликнула Жанна в ужасе и ярости. - Палач, - оправляя манжеты, с поклоном ответил секретарь суда. Не успел секретарь вымолвить это слово, как двое подручных палача схватили Жанну и подняли ее, чтобы отнести в конец галереи, на площадку, которую она заметила. Мы вынуждены не описывать сопротивление, которое она им оказала. Женщина, которая обычно теряла сознание от царапины, теперь в течение почти целого часа выдерживала жестокие удары двух подручных; ее волокли до самой наружной двери, и она ни на мгновение не прекращала испускать ужасающие крики. По ту сторону решетки, где выстроились солдаты, сдерживавшие толпу, был виден дворик, именуемый Двором Правосудия, и две-три тысячи зрителей, коих привлекало сюда любопытство в то время, как шли приготовления и воздвигался эшафот. На помосте приблизительно восьми футов высотой возвышался черный столб, к которому были прикреплены железные кольца и к самому верху которого была прибита дощечка с надписью, которую секретарь суда, несомненно исполняя приказание, постарался сделать почти неудобочитаемой. У этого помоста не было перил; поднимались на него по лестнице, у которой тоже не было перил. Единственной балюстрадой являлись штыки солдат. Они образовывали проход на помост подобно решетке со сверкающими остриями. В толпе, увидевшей, что двери Дворца Правосудия открываются, что появляются комиссары со своими жезлами, что вышел с бумагами в руке секретарь суда, началось волнообразное движение, придававшее ей сходство с морем. При появлении Жанны на маленькой площади раздались яростные крики: "Долой ла Мотт! Долой подделывательницу!" Но Жанна своим чистым, проникновенным, металлическим голосом бросила в толпу несколько слов, и они, как по волшебству, заставили утихнуть ропот. | 
