О. Генри | Собрание сочинений (том4)

    Но Аннет Мак-Коркл, вторая горничная в доме Спраггинсов, заслуживает отдельного абзаца. Аннет в неимоверных количествах поглощала романы и мелодрамы, которые брала в бесплатной публичной библиотеке (основанной одним из самых крупных калифов, подвизавшихся в этой отрасли коммерции). Она была верной подружкой Селии и неизменной участницей всех ее проказ, о чем тетя Генриетта, будьте покойны, ничего не знала.

    - Ах вы, моя канареечка! - воскликнула Аннет. - Ах, как цинично! Ну прямо для театра! Вы, наследница миллионов, и влюбились в него с первого взгляда! Он, правда, очень милый и даже не похож на кучера. Но он совсем не такой Дон Желан, как обыкновенно бывают возчики из зеленных лавок. На меня он никогда не обращал внимания.

    - А на меня обратит, - сказала Селия.

    - Конечно, богатство… - начала Аннет, украдкой выпуская жало, издавна принятое на вооружение у прекрасного пола.

    - Ну, ты не такая уж красавица, - прервала ее Селия, улыбаясь своей широкой, простодушной улыбкой. - Я тоже нет. Но хороша я или дурна, а влюбится он в меня, а не в мои доллары, это я тебе обещаю. Одолжи-ка мне один из твоих передников и наколку.

    - Ах вы, моя кошечка! - воскликнула Аннет. - Понимаю! Ах, как прелестно! Совсем как в "Люрлине-Левше" или в "Злоключениях пуговичника". Держу пари, что он окажется графом.

    Вдоль задней стены дома тянулся длинный, с одной стороны застекленный, коридор, или галерея, как более пышно именуют такие сооружения на Юге, и по этой галерее каждый день проходил молодой возчик, относя свой товар на кухню. Однажды ему по дороге попалась девушка в переднике и крахмальной наколке. У девушки были блестящие глаза, бледные щеки и большой смеющийся рот. Но так как молодой зеленщик в эту минуту был нагружен одной корзиной с ранним латуком, а другой с томатами "Гигант", не считая трех пучков спаржи и шести банок с маслинами высшего качества, то он только мельком подумал, что вот, мол, наверно, одна из горничных.

    Однако, когда он возвращался, девушка еще была тут, и, нагнав ее в конце коридора, молодой зеленщик услышал, что она насвистывает "Рыбачий танец", да так пронзительно и звонко, что все флейты-пикколо, доведись им ее услышать, сами собой развинтились бы от зависти и попрятались бы по своим футлярам.

    Молодой зеленщик остановился и так далеко сдвинул на затылок свою кепку, что она повисла на задней запонке его воротничка.

    - Вот это здорово, малютка! - воскликнул он.

    - Меня зовут Селия, с вашего позволения, - отвечала свистунья, ослепляя его улыбкой шириной в три дюйма.

    - Очень приятно. А меня Томас Мак-Леод. Где вы тут работаете?

    - Я… я младшая горничная и убираю гостиные.

    - А скажите, знакомы вам "Каскады"?

    - Нет, - ответила Селия. - У нас совсем нет знакомых. Мы слишком быстро разбогатели. То есть, я хочу сказать, мистер Спраггинс разбогател.

    - Ну, ничего, я вас познакомлю, - сказал Томас Мак-Леод - Это шотландский танец, двоюродный брат матросскому.

    Если, слушая Селию, все флейты-пикколо признали бы себя побежденными, то искусство Томаса Мак-Леода самую большую флейту в оркестре заставило бы почувствовать себя глиняной свистулькой. Когда он кончил, Селия готова была прыгнуть к нему в фургон и ехать с ним все дальше и дальше, до того последнего берега, где старый паромщик Харон держит свой бесплатный перевоз.

    - Я буду здесь завтра в десять пятнадцать, - сказал Томас, - с корзиной шпината и пачкой соды для стирки.

    - А я пока поупражняюсь в этих, как вы их там зовете, - ответила Селия. - Я могу свистать втору.

    Ухаживание - дело сугубо личное и не подлежит опубликованию. Подробный анализ этого процесса можно найти только в рекламах пилюль против малокровия и в секретных инструкциях женского консультативного бюро Древнего Ордена Мышеловки. Но некоторые его стадии может осветить и художественная литература, не вторгаясь в область рентгеновских лучей и полиции нравов.

    Настал день, когда Селия и Томас Мак-Леод задержались в конце галереи для серьезного разговора.

    - Шестнадцать в неделю - это, конечно, не бог весть что, - сказал Томас, сдвигая свой картуз на самые лопатки.

    Селия обратила печальный взор на застекленную стену и стала насвистывать похоронный марш. Именно эту сумму она вчера заплатила за дюжину носовых платков, совершая покупки с тетей Генриеттой.

    - Но в том месяце я, может быть, получу прибавку, - продолжал Томас. - Завтра буду здесь в обычное время с мешком муки и ящиком хозяйственного мыла.

    - Хорошо, - сказала Селия. - Замужняя сестра Аннет платит всего двадцать долларов в месяц за квартирку в Бронксе.

    Селия в своих планах на будущее ни минуты не рассчитывала на спраггинсовские миллионы. Она хорошо знала аристократические замашки тети Генриетты и властную натуру своего коронованного долларами отца и понимала, что, если изберет Томаса, молодому возчику из зеленной лавки и его супруге будет предоставлена полная свобода свистать в кулак.

    Прошло еще некоторое время - и благолепную тишину Набоб-авеню огласили переливы "Мечты дьявола", которую Томас искусно насвистывал сквозь зубы.

    - Вчера дали прибавку, - сказал он. - Буду теперь получать восемнадцать долларов в неделю. Справлялся о цене квартир на Морнингсайд. Еще одна такая прибавка - и уже можно будет тебе снимать передник и наколку.

    - Ах, Томми! - воскликнула Селия. - А может быть, и этого достаточно? Бетти обещала научить меня готовить дешевое печенье. Оно делается из крошек, собранных за неделю, и называется "Бедный Питер".

    - Назови его лучше "Бедный Томас", - предложил Томас Мак-Леод.

    - И я умею подметать и вытирать пыль и… и чистить медные ручки; ну да, горничная ведь должна все это уметь. А по вечерам мы могли бы насвистывать дуэты.

    - Хозяин сказал, что с Рождества повысит мне плату до двадцати долларов, если Брайан не придумает для республиканцев худшего названия, чем "любители откладывать в долгий ящик".

    - Я умею варить варенье из айвы, - сказала Селия. - И я знаю, что, когда приходит монтер проверять газ, нужно сперва спросить, чтобы он показал свой служебный значок. И я умею поднимать петли на чулках и шторы на окнах.

    - Вот здорово! Ты, Селли, просто молодчина. Да, я тоже думаю, что мы управимся на восемнадцать в неделю.

    Когда он уже садился на козлы, Селия, рискуя выдать себя, подбежала к воротам.

    - Томми, Томми, - нежно позвала она, - еще я могу сама шить тебе галстуки. Я только сейчас вспомнила.

    - И сейчас же забудь. - решительно потребовал Томас.

    - И еще, - продолжала Селия, - мелконарезанные огурцы на ночь прогоняют тараканов.

    - И сон тоже, - ответствовал мистер Мак-Леод. - Если меня сегодня пошлют в Вест-Сайд, я загляну там в один знакомый магазинчик - присмотрю кое-какую мебель.

    Как раз в ту минуту, когда фургон Томаса Мак-Леода отъезжал от ворот, Джекоб Спраггинс, как уже было описано выше, ударил кулаком по буфету и произнес свою загадочную фразу о десяти тысячах долларов, чем подтверждается общее наблюдение, что некоторые истории, равно как жизнь и щенята, брошенные в колодец, имеют тенденцию двигаться по кругу. Мы вынуждены поэтому дать здесь краткое разъяснение, проливающее свет на слова Джекоба.

    Фундамент своего будущего богатства он заложил, когда ему было двадцать лет. Один бедный углекоп (слыхали вы когда-нибудь о богатом углекопе?) скопил десяток-другой долларов и приобрел небольшой участок земли на каменистом склоне. Он намеревался выращивать там кукурузу, но не вырастил и единого початка. А молодой Спраггинс нюхом чуял, где можно поживиться, и нюх подсказал ему, что под этим участком проходит угольная жила. Джекоб сторговал участок у владельца за сто двадцать пять долларов, а через месяц продал его за десять тысяч. К счастью для углекопа, у него еще оставалось немного денег, так что, услыхав эту новость, он мог с помощью усиленного потребления спиртных напитков обеспечить себе удобную одежду с рукавами, завязывающимися на спине.

    Вот почему спустя сорок лет Джекоба вдруг осенила идея, что если бы ему удалось возместить эти десять тысяч наследникам злополучного углекопа, то, возможно, мир и покой снизошли бы в его истерзанную душу.

    А теперь нам надо побыстрее развернуть действие, ибо в нашем рассказе имеется уже четыре тысячи слов, но еще ни одной пролитой слезы или вскрытого сейфа, ни одного выстрела или разбитой о чужую голову бутылки.

    Джекоб нанял десяток частных сыщиков и велел им разыскать всех, какие есть в живых, наследников старого углекопа по имени Хью Мак-Леод…

    Поняли теперь? Разумеется, Томас Мак-Леод окажется его наследником. Другой автор утаил бы от вас фамилию углекопа, но почему надо приберегать раскрытие тайны до самой последней страницы? Гораздо гуманнее раскрыть ее на середине рассказа, тогда, кто не хочет, может и не дочитывать его до конца.

    После того как сыщики гонялись по ложным следам на протяжении трех тысяч долларов, то есть, простите, миль, они окружили, наконец, Томаса Мак-Леода в зеленной лавке и вырвали у него признание, что Хью Мак-Леод был его родным дедушкой и что других наследников не имеется. Затем в одной из своих контор они устроили ему свидание со старым Джекобом.

    Джекобу молодой человек очень понравился. Ему понравилось, как Томас, разговаривая, прямо смотрел в глаза собеседнику, ему понравилось и то, как он надел свою кепку на розовую вазу, стоявшую посередине стола.

    В искупительном плане старого Джекоба было одно слабое место. Он не сообразил, что для того, чтобы искупление было полным, ему придется покаяться в былых грехах. Поэтому при свидании с Томасом он выдал себя за агента, действующего от лица того человека, который некогда купил участок, а теперь желал бы для успокоения своей совести вернуть нажитое при продаже наследникам обманутого углекопа.

    - Гм! - сказал Томас - Что-то получается похоже на новогоднюю открытку с надписью: "Мы тут очень весело проводим время". Но я не знаю правил этой игры. Сразу выдают тебе десять тысяч долларов, или надо еще набрать сколько-то фишек?

    Джекоб поспешил отсчитать ему двадцать кредитных билетов по пятьсот долларов. Ему казалось, что так будет эффектнее, чем если он напишет чек. Томас задумчиво спрятал деньги в карман.

    - Ну что ж, - сказал он, - большое спасибо от дедушки этому господину, что вас послал.

    Но Джекобу не хотелось сразу его отпускать. Он стал расспрашивать, где Томас работает, как он проводит свой досуг, какие у него планы на будущее. И чем больше он узнавал о Томасе, тем больше тот ему нравился. Такого простого и честного юноши он еще не встречал среди багдадской молодежи.

    - Заходите как-нибудь ко мне, - сказал он. - Я могу дать вам полезный совет - в какие бумаги вложить ваши деньги или как их лучше пустить в оборот. Я сам очень богатый человек. У меня есть почти что взрослая дочь - я хотел бы вас с ней познакомить. Заметьте, что я далеко не всякому позволил бы ее посещать.

    - Очень признателен, - сказал Томас. - Но я как-то не привык делать визиты. До сих пор мои визиты были всё больше с черного хода. А кроме того, я обручен с одной девушкой, и это, знаете, такая девушка, что лучше ее и на свете нет. Она работает горничной в одном доме, куда я доставляю товар. Ну, да уж теперь недолго будет там работать. Не забудьте передать вашему приятелю сердечный привет от дедушки. А теперь извините, меня фургон дожидается, надо еще кое-куда отвезти зелень. До свиданья, сэр!

    В одиннадцать часов Томас сдал несколько пучков пастернака и латука на кухню в доме Спраггинсов. Томасу было всего двадцать два года, поэтому он не отказал себе в удовольствии, уходя, вытащить из кармана пачку банкнотов, каждый достоинством в пятьсот долларов, и помахать ими перед носом Аннет. Глаза у Аннет стали круглые, как луковицы, запеченные в сметане, и она поспешила на кухню, поделиться впечатлениями с кухаркой.

    - Я говорила, что он граф! - воскликнула она, окончив свой рассказ. - На меня он никогда не обращал внимания.

    - Граф? - переспросила кухарка. - Да ведь ты говоришь, он деньги показывал?

    - Сотни тысяч! - подтвердила Аннет. - Горстями доставал из кармана! А на меня никогда даже и взглянуть не хотел!

    - Это мне сегодня заплатили, - объяснял тем временем Томас Селии, стоя с ней в конце галереи. - Наследство после дедушки. Слушай, Селли, чего нам еще ждать? Я сегодня же возьму расчет в зеленной лавке. Отчего бы нам не пожениться на будущей неделе?

    - Томми, - сказала Селия. - Я не горничная. Я тебя обманывала. Я - мисс Спраггинс, Селия Спраггинс. В газетах недавно писали, что со временем я буду стоить сорок миллионов.

    Томас поймал свою кепку где-то на затылке и в первый раз с тех пор, как мы его знаем, аккуратно надвинул ее на лоб.

    - Так, - сказал он. - Это значит… Одним словом, как я понимаю, это значит, что мы не поженимся на будущей неделе. Но свистать вы все-таки здорово умеете.

    - Нет, - сказала Селия, - мы не поженимся на будущей неделе. Папа ни за что не позволит мне выйти замуж за возчика из зеленной лавки. Но если ты хочешь, Томми, мы поженимся сегодня вечером.

    В девять тридцать вечера Джекоб Спраггинс подкатил к дому в своем автомобиле. О марке автомобиля и других его качествах догадывайтесь сами; мы лишены возможности это уточнить, ибо предлагаем вам здесь чистое искусство, не запятнанное субсидиями от автомобильных компаний; вот если бы речь шла о трамвае, тогда мы могли бы со спокойной совестью описать его вольтаж, и число осей, и прочее тому подобное. Джекоб пожелал видеть дочь. Он купил ей в подарок рубиновое ожерелье и жаждал услышать из ее уст, какой он добрый, заботливый и милый папочка.

    Произошла небольшая заминка, пока Селию искали по всему дому, а затем явилась Аннет, пылая чистым огнем правдолюбия и преданности, с некоторой примесью зависти и актерства.

    - О сэр! - воскликнула она, мысленно примеряясь, не следует ли ей пасть на колени. - Мисс Селия только что убежала из дому через черный ход. Ее увез этот молодой человек, который хочет на ней жениться. Я не могла ее удержать. Они уехали в кебе.

    - Какой еще молодой человек? - загремел Джекоб.

    - Миллионер, сэр, переодетый граф! У него денег полны карманы, а красный перец и лук были только для отвода глаз. На меня он никогда не обращал внимания.

    Джекоб ринулся к парадной двери и застал свой автомобиль еще у подъезда. Шофер замешкался, пытаясь на ветру закурить папиросу.

    - Эй, Гастон, или Майк, или как вас там! Живо гоните вон за тот угол, а увидите кеб, остановите его!

    За углом, на квартал впереди, маячил кеб. Гастон или Майк, скосив глаза на нераскуривающуюся папиросу, пустился за ним следом, догнал и аккуратно притиснул к обочине.

    - Ты в своем уме? - заорал кебмен.

    - Папа! - взвизгнула Селия.

    - Давешний агент! - удивился Томас. - Опять, что ли, дедушкиного приятеля угрызает совесть? Интересно, теперь за что?

    - Ах, чтоб тебя! Потухла!.. - сказал Гастон или Майк. - А спички все!

    - Молодой человек, - строго вопросил Джекоб, - а как же с этой горничной, с которой вы обручены?

    Два года спустя старый Джекоб однажды утром вошел в кабинет своего личного секретаря.

    - Объединенное общество миссионеров просит вас пожертвовать тридцать тысяч долларов на обращение корейцев в христианство, - сказал секретарь.

    - Отказать, - ответил Джекоб.

    - Пламвильский университет напоминает, что ежегодная субсидия в пятьдесят тысяч долларов, которую вы им даете, просрочена.

    - Напишите, что я ее отменил.

    - Вот письмо от Научного общества по исследованию моллюсков Лонг-Айленда с просьбой дать им десять тысяч долларов на спирт для препаратов.

    - Бросьте его в корзину.

    - Общество по организации здоровых развлечений для фабричных работниц просит десять тысяч долларов на устройство поля для гольфа.

    - Пусть обратятся в похоронное бюро. Прекратить всякие пожертвования, - продолжал Джекоб. - Хватит с меня добрых дел. Теперь мне дорог каждый доллар. Напишите директорам всех компаний, которые я контролирую, и скажите, что я предлагаю им снизить заработную плату рабочим и служащим на десять процентов. Кстати, сейчас, проходя через холл, я заметил, что в углу валяется обмылок. Скажите уборщице, что нельзя так расшвыривать добро. Я не могу сорить деньгами. Да, вот что: монополия на уксус в наших руках?

    - Всеамериканская компания пряностей и приправ в настоящую минуту контролирует рынок, - ответил секретарь.

    - Повысить цену на уксус на два цента за галлон. Сообщите по всем отделениям.

    Внезапно красное, пухлое лицо Джекоба Спраггинса расплылось в улыбке. Он подошел к столу секретаря и показал ему крохотное розовое пятнышко на своем толстом указательном пальце.

    - Укусил! - сказал он. - И как еще укусил-то, даром что и трех недель нет, как зубки прорезались! Джеки Мак-Леод, сынишка моей Селии. Этот мальчик к двадцати одному году будет стоить сто миллионов - уж я постараюсь их для него наскрести.

    В дверях Джекоб приостановился и добавил:

    - А цену на уксус, пожалуй, лучше повысить не на два, а на три цента. Заготовьте письма, через час приду и подпишу.

    Летописец подлинного калифа Гаруна аль-Рашида сообщает, что в конце своего царствования этот монарх потерял вкус к благотворительности и велел отрубить головы всем своим прежним любимцам и спутникам в ночных прогулках. Счастливы мы, что в наш просвещенный век смертные приговоры калифов принимают более мягкую форму счета из лавки.