Сдавленный протяжный стон заставляет его побледнеть от страха. Молодой человек резко оборачивается. Нет, это не мать, а та женщина, что лежит на средней кровати. Ее тело сводит судорога, она мечется на подушках, а на губах выступает белая пена. На шее женщины вздувается синяя вена… "Она захлебнется в собственной рвоте!" Молодой человек бросается к специальному звонку. Врач предупреждал его о возможности таких приступов у его матери. Изо рта женщины показывается тонкая коричневая струйка, которая быстро заливает повязки на шее. Женщина испускает душераздирающий стон, который переходит в предсмертный хрип… Молодой человек давит и давит на кнопку звонка. Старуха больше не двигается, ее глаза широко раскрыты, удивительно еще, как они вообще не вывалились! На лбу у нее выступают крупные капли пота, из носа сочится кровь. А врача все еще нет. "Ох, хоть бы мать не вздумала сейчас проснуться! Ах, черт, и зеркало это еще…" Пациентка, что лежит у входа, срывает с лица марлю и отворачивается лицом к стене. Голова ее совсем уходит в подушку, но молодому человеку все равно хорошо видно, что женщина до крови закусила свою руку. Наконец распахивается дверь, и на пороге появляется запыхавшаяся медсестра. Мигом оценив обстановку, она что-то кричит в коридор и куда-то убегает. Коричневая жидкость вытекает уже крупными сгустками и забрызгивает грудь и живот больной. Кровотечение из носа тоже не унимается. В воздухе медленно распространяется тяжелый запах человеческих выделений, смешанный с запахом медикаментов. В палату влетает врач. Женщина стонет последний раз и затихает. Из ее ушей на подушку выбегает желтоватая струйка. Доктор внимательно осматривает тело и качает головой. - Это вы, простите?.. Доктор отходит от постели умершей и направляется прямо к молодому человеку. - Что? - Извините, это вы звонили только что? - Да, я. - О, благодарю вас. Вы, наверное, сильно испугались? - А позвольте узнать, вы всегда так долго не являетесь на вызов? - Как, простите? - Я про звонок. Вам всегда требуется так много времени? - Ах, это… Нет, просто сегодня у нас половина персонала выходная. Но вы, конечно, не подумайте, что мы тут баклуши бьем… Слышали, наверное, что сегодня привезли огромную рыбу? - Да, что-то было такое… - В порту произошла страшная давка. Бригады "скорой" с ног сбились. Ранения, переломы, знаете ли… Так что постарайтесь и нас понять, хорошо? С этими словами врач поворачивается к медсестре, которая в это время перекладывает труп с постели на каталку. Сестра улыбается и, придерживая мертвую за ноги, просит помочь сменить на койке простыни. - Но меня все же беспокоит время… Я полагаю, что к матери… вы придете быстрее? - Да вы что, по часам засекали, что ли? - Нет, но мне показалось… Точно не скажу, но… - Да поймите же наконец, что мы не автоматы появляться в ту же секунду! - Да нет, вы меня не так поняли. Просто мне показалось, что вы долго шли. Конечно, я могу и ошибаться. - Сестра примчалась через десять секунд. Вам, разумеется, это могло показаться очень долгим, а этой несчастной - так целой вечностью. Эти десять секунд были самыми долгими за всю ее жизнь… Мы, увы, бессильны что-либо тут сделать. Как врач, я не имею права говорить вам такое, но все же… - Ради бога, извините. Я был просто потрясен… Теперь-то я понимаю, что все длилась сущие мгновения. - Я вас уверяю, медсестре нужно не более десяти секунд, чтобы быть здесь. Закрыть умершей глаза так и не удалось. Когда ее вывозят в коридор, огромные выпученные глаза напоминают глаза какой-то диковинной птицы. - Да, кстати! Скажите, доктор, а сколько еще, по-вашему, проспит моя мать? - Она скоро должна проснуться. - А нельзя ли ей что-нибудь сделать от этих гнойников? - Конечно сделаем, как только проснется. Она не чесалась во сне? - Да, и весьма сильно. - Ясно. Когда она проснется, позовите меня, я принесу все необходимое. И, пожалуйста, следите, чтобы она не чесалась очень сильно. Сейчас только инфекции ей не хватает. В палате остаются трое: молодой человек и две пациентки. "Мать скоро проснется…" - повторяет про себя портной. Слышно только жужжание вентилятора. Интересно, исчез ли этот мерзкий запах, или он просто привык к нему? Скорее всего, запах уже ушел через черный зев вытяжки. Значит, вентилятор можно выключить. Теперь в палате раздается лишь прерывистое посапывание его матери. Слышала ли она предсмертные стоны той старухи? Выпученные глаза, вздувшиеся, готовые вот-вот лопнуть вены, желтый язык, рот, исторгающий бурую жидкость; руки и ноги, напоминающие сухие и скрюченные сучья, запачканные рвотой и кровью простыни, запах… Нет, нет, надо подумать о чем-нибудь другом. Все эти запахи, звуки, цвета, все эти спутники смерти плохо сочетаются с девственно - белыми стенами и стерильным бельем. Короче, надо срочно сменить пластинку. Молодой человек вспоминает своего школьного друга, который недавно приходил проведать его мать. (Кстати, отец у него умер от рака.) Друг, библиотекарь по профессии, рассказал такую историю. "Вчера я просматривал новые поступления, и там оказалась книжка про насекомых… Причем написана она не ученым, а скорее поэтом… ну, одним словом, настоящим писателем. Знаешь, есть такие ма-аленькие мушки, летом их полно повсюду. Мелкие как пыль или сигаретный пепел. Они еще норовят сесть тебе на руку или облепляют чистый лист бумаги. Так вот, у этих мошек на башке имеются по две крохотные антенны, которые, согласно этой книжице, выполняют две независимые функции. Одна, значит, работает как детектор для распознавания чужих. Ты ж понимаешь, что у такой мелкой сволочи почти нету мозгов, поэтому она и пользуется такой антенной. Ее инстинкт самосохранения заложен в этом усике, и, если этой мошке грозит опасность, она сразу же взлетает и сматывается куда подальше. А вот второй усик - это совсем другая тема! Он ей служит чем-то вроде наркоты. Помнишь, я рассказывал тебе о новом наркотике. Да, который как примешь, так тебе становится столь хорошо, что ты не в состоянии этого вынести. Такого человека можно избить до смерти, а он будет подыхать и улыбаться… представляешь, все тело изорвано в клочья самым страшным образом! А этот препарат просто разрушает все твои страхи, снимает ощущение боли и все такое… Ну вот, этот усик для мошки почти как тот наркотик - стоит им коснуться чего бы то ни было, например другого насекомого, и все: чем страшнее и больше противник, тем легче эта мошка будет умирать. Будет ли это птичий клюв или человеческая рука, ну или что-нибудь уж совсем самое страшное и непонятное, мошка впадает в такое состояние, что с легкостью позволяет себя убить. И они такие мелкие и постоянно живут в такой зависимости от опасности… Да, Создатель все предусмотрел на этом свете! Короче, прочитал я эту книгу и понял, что с людьми получается то же самое. Когда отец умирал, у него словно выросли два таких же усика: то он проявлял необычайное мужество, то рыдал и корчился, словно ребенок малый. Эти два состояния чередовались у него все быстрее и быстрее, так что под конец он плакал и смеялся одновременно". Вот так вот. Две антенны… Его мать ведет себя точно так же. Она прекрасно знает, что умрет, но сохраняет поистине олимпийское спокойствие, когда рассказывает что-нибудь из своей жизни. А стоит ей хоть ненадолго заснуть, как она, мучимая жуткими кошмарами, мечется по постели. "Мне спилось, что я лежу в ванне и вдруг начала подниматься вода. Она все поднимается и поднимается, а я кричу: „Закройте кран! Быстрее!“, но вода продолжает прибывать, и я благополучно захлебываюсь". Она часто рассказывала сыну подобные страсти, и он утирал пот с ее лба. "О нет, - думал молодой человек, - когда настанет ее последняя минута, пусть она отойдет наслаждаясь, как эти насекомые с усиками! Как будет несправедливо, если ей придется умереть так, как той женщине. Интересно, есть ли какое-нибудь средство, позволяющее превращать муку в наслаждение?" Мать все еще спит. Но и во сне она не переставая расчесывает себе грудь и бедра. "Если она увидит, что стало с ее лицом, это убьет ее. Ей ничего не останется, как спокойно ожидать смерти. Я ее знаю - уговаривать и ободрять ее будет бесполезно. Что же делать с этим проклятым зеркалом?" Молодой человек нерешительно тянется к кусочку покрытого амальгамой стекла. Нет, ни за что он не даст его матери! Он осторожно берет зеркало, и на мгновение перед ним мелькает его собственная плохо выбритая физиономия. Вдруг мать испускает протяжный стон и поворачивается на бок. "Черт, она просыпается!" Молодой человек чувствует, как по телу бегут мурашки… Мать проводит рукой по своему лицу… потом по шее… И молодой человек, решившись, что есть сил швыряет маленькое зеркальце об пол. Звон вдребезги разбитого стекла разрывает тишину. Пациентка у дверей вскрикивает от неожиданности. Молодой человек в ярости набрасывается на осколки и растаптывает их ногами. В дверях появляется голова медсестры. - В чем дело? - Нет, ничего особенного! Прошу прощения, я уронил зеркало. - А-а… Сейчас принесу вам веник. От вида растоптанного зеркальца почему-то болезненно сжимается сердце и к горлу подступает комок. Женщина на дальней койке опасливо поднимает голову и с грустью смотрит на молодого человека. "По-моему, она все поняла…" Слышится тяжелый вздох, женщина вытягивается на постели и накрывает марлей глаза. Мать уже проснулась и теперь беспомощно моргает и крутит головой. Ее веки так сильно опухли, что почти не поднимаются. Неужели она заметила? - Что такое? - Проснулась? - Кажется, что-то разбилось? - Да-а… это я виноват. - Да что такое? - О, ничего особенного! Твое зеркальце… видишь ли, оно выскользнуло у меня из рук. Но я сейчас сбегаю куплю тебе новое! - Ты неважно выглядишь. - …Не специально же я раскокал его! - Хоть не поранился? - Нет, все нормально! - Смотри, осторожнее со стеклом!.. Если устал, иди домой. Хватит сидеть со мной! - Ну что ты! Мне удалось придавить пару часиков, так что пока терпимо. В палату входит медсестра с веником. - А, спасибо! Оставьте, я сам. - Вы не порезались? - сестра осматривает его ладони и поворачивается к больной. - Ну а вы как? Кожа воспалена… Улыбка медленно сползает с ее лица. - Да, чуть-чуть. Мне уже гораздо лучше! "Гораздо лучше"… Если бы так! - Так. Я вам сейчас принесу кое-что. Медсестра протягивает молодому человеку совок и веник. - Всю палату, пожалуйста. "М-да, неслабо я его трахнул… Одни крошки". - Я сейчас видела такой странный сон! - начинает мать, пока молодой человек ходит кругами по палате и собирает осколки. - Тебе нельзя много говорить, ты же знаешь. - Ладно, я чувствую себя нормально… Чешется все только. А когда я говорю, это меня отвлекает! - Сильно чешется-то? - Как закончишь подметать, почешешь мне спину? - Врач говорит, ее нельзя трогать. - Ах да! Ну ладно, потерпим… - Лучше я тебя смажу кремом. - Хорошо-хорошо, дай мне наконец рассказать сон! Все малость полегче. - Давай, только недолго. - Значит, так… Нас было трое: я, твой отец и ты. Маленький еще… И темень, темень такая, а мы, значит, переправляемся через реку… - Вплавь, что ли? - Нет, на лодке. Сидим, отец за чемоданы держится, а ты мне в руку вцепился. - А я совсем маленький? - Да, вот такой! - Это в войну, что ли? - И вот мы плывем, дрожим от страха. Ты вот-вот реветь начнешь… А шуметь нельзя, ни-ни: заметят - убьют. Вот плывем, плывем, и вдруг ты шлеп в воду, и течением тебя уносит от лодки… Я не кричала во сне? - Нет вроде. - Вот так вот… А зеркало? Ты что, разбил его? - Ну, разбил, разбил… Что уж теперь. - Ладно, это не страшно. У нас в передней должно быть еще одно. Принесешь, хорошо? - Без проблем. - А вам оно не нужно? - Да брось ты, мы им почти не пользуемся. - Я даже во сне услыхала, как разбилось зеркало. И сон сразу сделался цветным… но это было отвратительно. Медсестра приносит небольшую пластиковую баночку с серой мазью. - Это от раздражения? - Да, думаю, это поможет. Медсестра внимательно оглядывает пол в поисках оставшихся осколков и, не найдя ничего, подходит ко второй пациентке. Она проверяет, хорошо ли закреплена игла, велит женщине укрыться поплотнее и выходит, аккуратно прикрыв за собой дверь. Обнаженная спина матери представляет собой страшное зрелище. Под волдырями видны небольшие нарывчики и запекшаяся кровь. Молодой человек зачерпывает из баночки немного мази и начинает осторожно втирать матери в спину. От одного только прикосновения к изрытой язвами коже его передергивает. Мать блаженно вытягивается и закрывает глаза. - Как ты думаешь, это аллергия? - Ага. Врач назначил тебе уколы, и после них появилась эта сыпь. - О-ох, хорошая мазь! Теперь почти не чешется… только вот баночка больно уж маленькая. Смотри много не втирай, а то быстро закончится. - Ну и что? Закончится эта, выпишут другую. - А на лице… они тоже есть? - А? - На лице, говорю, тоже эта дрянь? - Да нет, ничего почти не видно. - И зеркало разбилось как назло… - Да успокойся ты. Я же сказал, на лице ничего нет. "Боже мой, ну и спина! Где-то, кажется, я это уже видел…" - Что в магазине? - Да все в порядке. - Много было заказов к празднику? - Да, было кое-что. - А молоденькая барышня приходила на примерку? - Нет, в этом году, я думаю, вряд ли она придет. - Учти, у нее слишком длинные руки. - Да, ты говорила. Кажется, она занималась теннисом? - В институте она была чемпионкой. Настоящая знаменитость. На правый рукав добавь-ка миллиметров двадцать. Молодой человек приподнимает матери руки, чтобы намазать подмышки, и волосы у него вдруг становятся дыбом. Вместо кожи там зияют два огромных нарыва. Помимо нарывов кожа буквально усыпана мелкими черными пятнышками. Язвочки не успевают зарубцеваться, как на их месте возникают новые. Издали кожа напоминает покров морской звезды. - Представляешь, мне захотелось дыни. Как ты думаешь, это сейчас очень дорого? - Дыни? - Такой, знаешь… с пупырышками. Но, наверное, это дорого… В прошлый раз ей захотелось карамелек в шоколаде, правда, их название она позабыла. "Как-то раз мой приятель угостил меня… Вот это были конфеты! Я до сих пор не могу забыть… Ты же купишь мне немного?" Он прибежал в больницу, увешанный кульками, как новогодняя елка, но мать забраковала все. "Нет, это не такие. Те были послаще… И светлее… Эти в бумажке, а те были в алюминиевой фольге, без ментола и совсем тонкие…" Теперь, значит, дыня… - Правда, я ни разу ее не ела… Ты не знаешь, они бывают круглый год или как? - Да, круглый год. - А ты пробовал? - Не думаю. Вернее, один раз, еще до свадьбы. - Вкуснятина, наверно. - Я уж и не помню. - Так, значит, они сейчас продаются? - Ну да. Ладно, найду я тебе дыню. - И ты заодно попробуешь! Там, где кожа совсем нежная и волосяной покров редеет, язвы уплотняются и имеют поистине кошмарный вид. Особенно сильно поражены подмышки, затылок и внутренняя сторона бедер: то ли клетки кожи уже полностью разрушены, то ли под влиянием опухоли успели переродиться. Молодого человека бьет крупная дрожь. Обрабатывая плечи и шею, он замечает, что нарывы появились и в ушных раковинах. По своей форме, они напоминают маленьких гусениц, и от этого ему становится еще хуже. Нет, перед ним уже совсем другая женщина. "Это не мать. У нее была такая чистая белая кожа…" С медицинской точки зрения, всему этому можно найти объяснение, но ему уже не до объяснений. Ну хорошо, цвет кожи мог измениться из-за застоя желчи. Это, конечно, ужасно, но… Пожелтевшее тело напоминает ему старую фотографию. Но вот нарывы и вздувшаяся кожа! От острого запаха мази начинает болеть голова. Шершавая, шелушащаяся кожа напоминает кожу какого-то пресмыкающегося, и молодой человек чувствует приступ тошноты. Усилием воли он подавляет минутную слабость и сглатывает слюну. От одного прикосновения к матери он весь покрывается мурашками. - А-ах!.. - Что с тобой? - Н-не знаю… Кажется, я описалась… Молодой человек обходит кровать и приподнимает одеяло. - Нет! Не надо. Пожалуйста, позови сестру! - Но, мама… - Нет, я сказала! Ступай и позови кого-нибудь. - Кажется, сейчас не время для детских капризов. | 
