Семенов Юлиан - Петровка, 38.

    - П-правильно делаете. Только он не придет.

    - Почему?

    - Он р-ранен. В больнице на П-пироговке лежит.

    В трубке долго молчали. Потом Алена спросила:

    - Мне туда можно?

    - Н-нужно. Хотя, я думаю, в-вас туда не пустят…

    Алена бежала по уснувшим московским улицам. Она забыла переодеть тапочки, и поэтому ноги у нее промокли сразу же, как только она вышла из дому. Она бежала по лужам, почти по середине улицы. В лужах отражались звезды. Дождь кончился, небо стало высоким и ясным. Звезды казались по-южному огромными и низкими. В лужах они отражались точно и незыбко. Алена бежала по лужам, и звезды брызгами поднимались вверх, шлепались на землю и разбивались. Она бежала все быстрее и быстрее. Алене казалось, что сейчас все зависит от того, как быстро она прибежит в больницу к Рослякову, которого зовут детским именем Валя. Она бежала и плакала, а звезды брызгами взлетали в небо и пропадали потом, разбившись об асфальт, который был по-земному теплым.

    Сударя, Читу и Прохора допрашивали в трех разных комнатах. Садчиков зашел в медпункт, выпросил две таблетки кофеина и отправился в комнату, где допрашивали Прохора. Допрос вел Костенко.

    - Я ж на почве ревности в нее хотел-то, - твердил Прохор, - а он помешал. Откуда я знал, что вы из розыска?

    Костенко сидел молча и только изредка, будто метроном, ударял по столу длинной линейкой, измазанной разноцветными чернилами.

    - Может, она мне на каждом шагу изменяла, у меня сердце тоже есть, я ведь тайно ее любил-то, - медленно, глядя в одну точку, тянул Прохор. - А он когда стал рваться, я решил, что это, наверное, ее хахаль какой…

    Костенко кашлянул, и Прохор быстро на него глянул и замолчал.

    - Расскажите, как вы убили милиционера около ВДНХ, - негромко и очень спокойно спросил Костенко.

    - Я не убивал милиционера около ВДНХ, - четко и ровно ответил Прохор.

    Садчиков закурил, и снова воцарилось долгое молчание, и только время от времени через точные промежутки Костенко ударял линейкой по столу.

    - Расскажите, как вы убили шофера Виктора Ганкина, - так же негромко и очень спокойно повторил Костенко.

    - Я не убивал никакого Ганкина, - так же четко и ровно ответил Прохор.

    Садчиков и Костенко переглянулись.

    - Слушай теперь меня, Прохор, - сказал Костенко, - слушай меня очень внимательно и постарайся не упустить ни одного слова из того, что я тебе сейчас скажу. Наш друг, в которого ты стрелял, остался жить. Понимаешь? Его спасли.

    - Слава богу, - сказал Прохор, - а то я уж перенервничался.

    - Что? - удивился Садчиков.

    - Перенервничался, - повторил Прохор и вздохнул.

    - Ну так вот, слушай дальше, - продолжал Костенко. - Если бы он погиб, то, вернувшись сюда, я пристрелил бы тебя, как бешеного пса, понимаешь? Меня за это арестовали бы и отдали под суд. Но я думаю, что меня за такого пса, как ты, все-таки не осудили бы. И я бы рассказал на суде все про тебя: и про то, как ты убил Копытова, и про то, как ты убил Ганкина, и про то, как ты изувечил жизнь Леньки Самсонова. Я бы рассказал людям про то, какая ты мразь, понимаешь? И мне бы, я думаю, поверили.

    - А может, и не поверили б…

    Костенко открыл сейф и выбросил на стол окровавленную перчатку, найденную в ту ночь около Копытова. Потом он выбросил на стол вторую перчатку - такую же, но не окровавленную, найденную в машине, под сиденьем Ганкина, со следами пальцев Прохора. Потом он достал ботинок Прохора и рядом положил слепок с него, сделанный там же, в аллее у Ростокина. Он достал гильзы и выстроил их в ряд, а после того, как все гильзы кончились, он подровнял их копытовским пистолетом.

    - Видишь? - спросил он. - Это все против тебя. Но я готов выслушать все твои доводы - в твою защиту. Я очень не хочу делать это, но я готов это сделать, понимаешь? И не смотри на меня дурным глазом, Прохор. Номера не проходят. Институт Сербского быстро тебя расколет, тем более что ты там уже раз пытался прикинуться сумасшедшим в сорок пятом. Ясно?

    Прохор долго сидел молча, а потом завыл. Он выл монотонно и страшно, как раненая собака, выл на одной страшной ноте, очень высокой, но в то же время басистой и хриплой.

    - Ненавижу вас, - хрипел он, - ненавижу…

    - А ты думаешь, я тебя люблю? - удивился Костенко. - Я тебя тоже ненавижу. Только я человек, а ты - зверь. Понял? Вот так-то.

    Он раскрыл голубой листок протокола допроса и спросил Садчикова:

    - Ты будешь вести или я?

    - Веди т-ты. У тебя почерк четче, - ответил Садчиков и, сняв пиджак, повесил его на стул.

    Костенко обмакнул перо в чернильницу и начал:

    - Давай. Фамилия? Имя? Отчество?

    - А зачем? - спросил Прохор глухо.

    - Закон требует, - ответил Костенко и затушил сигарету, чтобы дым не щипал глаза.

    Апрель - август 1962 г.