Семенов Юлиан - Противостояние.

    - Это я выражаюсь так, гражданин следователь. У каждого человека своя должна быть система обращения… Нашли труп - хороните. Меня зачем тянуть не по делу?

    - Загибалов, - негромко сказал Костенко, - или вы отпетый злодей, или чистый в этом деле. Вы меня послушайте внимательно, вы меня только не перебивайте, вы помолчите, покуда я стану говорить. Кровь на мешке, где лежал убитый, и кровь на кухне - одной группы. Это улика, Загибалов. На расчлененном трупе есть татуировка - ДСК. Вашего подельца звали Дерябин Спиридон Калинович. Это вторая улика.

    - Косвенная. - Загибалов с потугом зевнул и задумчиво спросил: - А третье что есть?

    - Третьего не дано, - усмехнулся Костенко.

    - Про это мы проходили, - сказал Загибалов.

    - Где? - поинтересовался Костенко.

    - В камере пахан был… Философ… Он - просвещал… Кому там и не дано третьего, а вы меня без этого самого-то третьего не сломите.

    - Есть третья улика, - снова включился Кондаков и положил на стол заключение эксперта. - Неизвестный убит и расчленен человеком, имеющим навыки в этой работе…

    - Убивать, что ль?

    - Расчленять, - пояснил майор Жуков. - Не надо себя так держать, Загибалов… Положение твое сложное, я бы на твоем месте подумал серьезно, как отвечать…

    - Вы бы на моем месте ходили на свободе. А поскольку я чалился, чтоб вокруг не случилось, все равно буду под подозрением. И думать мне нечего. Это вам надо думать и доказывать. Мне - на нарах лежать.

    - Откуда кровь на кухне? - спросил Костенко.

    Загибалов долго молчал, потом растер лицо мясистой ладонью и ответил:

    - Бабу бил. Банкой по темени, чтоб со Спиридоном не гуляла.

    - С Дерябиным? - спросил Жуков.

    - Ну… Я его встретил, как брата, вина купил, а он потом к бабе полез под подол. А та - вроде бы и не ей под подол лезут. Ему - на порог, от позору, а ее - воспитал.

    Ночью Кротов почувствовал на своем плече чью-то руку.

    Проснувшись, он не сразу открыл глаза. Несколько мгновений раздумывал, что бы это могло значить, - годы службы в диверсионной группе РОА приучили ко всякого рода неожиданностям, немецкая тюрьма - тоже, а здесь и вовсе концлагерь, всего можно ждать.

    "Вчера вроде б все было в порядке, - быстро думал он, - да и вся неделя прошла нормально. А что я сказал Рыжему? Я сказал, что погибать надо с музыкой, а лучше не погибать, а обзавестись. Он спросил, что значит "обзавестись", и в глаза мне не смотрел, поэтому я сказал, что обзавестись надо ножами, чтоб большевиков резать тогда, когда патроны кончатся. Может, они мне сейчас клеить станут, что я клеветал на экономическую мощь рейха? Отвечу, что я имел в виду патроны в моем мешке, а не на заводах Германии".

    Он сыграл испуг, взметнулся на койке, но рука еще сильнее сжала его плечо: над ним стоял офицер в черном.

    "Ну, точно, сейчас поволокут, - понял он. - Где ж я что мог ляпнуть-то, а?"

    - Одеваться? - спросил Кротов шепотом.

    Черный кивнул:

    - Только тихо, чтобы не разбудить соседей…

    И вышел из блока.

    …В комнате лагерного коменданта было трое: тот, в черном, один в форме зеленых СС и один в штатском. Штатский заговорил на хорошем русском:

    - Мы пригласили вас потому, что верим вам. Тот досадный инцидент, который имел место быть год назад, забыт. Согласны подписать бумагу, которая гласит, что вы будете расстреляны на месте за разглашение тайны, в которую вас посвятят?

    - Я такую бумагу подписывал, когда меня к большевикам первый раз забрасывали, и здесь, в лагере, подписывал.

    - Вас забрасывала армейская разведка, здесь вы работаете на гестапо, а сейчас вы приглашены СД.

    - Спасибо за доверие…

    - Итак, вы готовы?

    - Готов… Только интересуюсь, что за дело, если оно еще одной такой бумаги требует?

    - Вы что, еврей, Кротов? - спросил тот, что был в зеленой форме СС. - Только жиды так торгуются. Это недостойно человека, которому позволено связать свою судьбу с рейхом.

    Кротов спросил:

    - Где бумага?

    Штатский открыл папку, достал оттуда листок с приколотой фотографией Кротова, подвинул ему, протянул перо. Кротов машинально отметил, что "Монблан". Если с золотым пером, стоит семьдесят марок, большие деньги. Подписал, не читая, тем более что они со своим готическим шрифтом совсем озверели, это у них Розенберг сказал: "Каждый немец должен писать лишь готикой, это угодно нашему национальному духу, это отличает нас ото всех других европейцев, это старина и традиция, а нация вне традиций утрачивает самое себя".

    Штатский подвинул себе листочек, достал из другой папки лист бумаги, где был крупно выпечатан образец подписи Кротова, сравнил, удовлетворенно улыбнулся, спрятал обе бумажки в третью папочку:

    - А теперь пройдите в ту дверь, там вас ждут…

    За металлической дверью, в комнате, сидел небольшого роста человек, тоже в черном. Дымчатые очки закрывали его и без того маленькое лицо, сморщенное болезнью.

    - Здравствуйте, Кротов, садитесь, - сказал он с чуть заметным акцентом.

    Кротов оглянулся - стула в комнате не было. Собеседник словно бы и не заметил этого, продолжал:

    - Вы удостоены большой чести, Кротов, чести и доверия рейха, запомните это. Излагаю суть дела: великий фюрер германской нации Адольф Гитлер издал приказ о тотальной эвакуации всех тех районов - особенно в Восточной Пруссии, - где возможны прорывы большевистских десантов. Ясно, что долго они там не задержатся, однако возможность десанта мы, исповедующие правду, не исключаем. Получены сведения о концентрации большевиков на границе, о готовящемся ими ударе. По нашим сведениям, далеко не все жители деревень и городов подчинились приказу фюрера: ими движет алчность и трусость, страх расстаться со своей скотиной, а это - преступление перед рейхом, ибо вместо выжженной земли большевики получат теплые дома и парное молоко. Люди, не подчинившиеся приказу фюрера, перестают быть немцами, они становятся для нас недочеловеками - вам понятно значение этого слова, надеюсь?

    - Понятно.

    - Таким образом, вы до конца оценили высокую принципиальность фюрера, если покарать арийцев поручено вам, славянину?

    - То есть как?

    - Двадцать человек - из формирований Власова - будут переодеты в форму красноармейцев. Вместе с вами пойдут два моих офицера. Вы должны будете зверски вырезать, - отчеканил черный, - всех тех, кто ослушался приказа фюрера. Я развязываю вам руки: женщины - ваши, часы - ваши, золотые кольца - ваши. Ни один человек не должен остаться живым в той деревне, куда вас забросят.

    - А потом? - охрипнув от внезапного страха, спросил Кротов.

    - Вы правильно поставили вопрос. Нет, вас не уничтожат, чтобы на месте получить "доказательство красных злодеяний". Именно вас не тронут. И трех ваших спутников, которые станут командовать пятерками. Вы же - вы и трое ваших коллег - будете ходить из дома в дом и там, на месте, ликвидируете своих людей по мере того, как они завершат свою работу. После этого эвакуируетесь на двух мотоциклах в тот пункт, который известен лишь моим офицерам.

    - А ваши офицеры ликвидируют нас, как мы - людей из своих пятерок?

    - Вы еще более правильно поставили вопрос, Кротов. Не поставь вы этот вопрос, я бы приказал вновь изолировать вас, потому что понял бы вашу неискренность и желание перебежать к красным из немецкой прифронтовой деревни. Дело заключается в том, что мы придаем вам пять человек, которым мы верим. Да, да, верим… Однако они, в силу своих умственных способностей, лишь компрометируют нас своим сотрудничеством. Понятно? Вы ведь встречали в тюрьме тех славян, которые вызывали у вас брезгливость?

    - Встречал.

    - А почему они вызывали у вас брезгливость? - тихо, другим голосом спросил черный. - Объясните мне, пожалуйста, Кротов, причину возникшей у вас брезгливости по отношению к людям одной крови?

    - Безмозглые. Быдло.

    - Что такое "быдло"?

    - Вроде стада…

    - А еще?

    - Все.

    - А не вызвало у вас брезгливости то, что они были слишком русскими?

    - Это тоже. Мужики.

    - Вы тяготеете к европейской культуре. Так что учите язык, нам это нравится. Вы нам будете нужны - не считайте, что предстоит только та операция, о которой я вам сказал. Предстоят операции в России, как только мы отбросим варварскую лавину. Вы нам будете очень нужны, на кого-то надо опираться, не на спившихся же бургомистров… Ничего, как это у вас говорят, на ошибках учимся? Мы не боимся учиться на ошибках, мы их учитываем… Теперь последнее: какие у вас пожелания? Соображения? Может быть, вы намерены отказаться? Да, кстати: после завершения операции получите пятидневный отпуск в Берлин и премию, так что, - черный усмехнулся, - денег в ювелирном магазине фрау Пикеданц искать не придется.

    - Спасибо. А соображение у меня есть…

    - Пожалуйста.

    - Каким оружием ликвидировать участников операции?

    - Немецких изменников или ваших подопечных?

    - И тех и других.

    - Первый вопрос - не ваша компетенция, с участниками операции уже работают, у них русские ножи, русское оружие… У вас будет немецкое оружие. Убирайте ваших выстрелами из автомата, с контрольным, повторным выстрелом - гарантия смерти должна быть абсолютной.

    - Так если я в деревенском доме одного пристрелю, другие всполошатся, думы-то у всех одинаковые…

    - Далеко не у всех. Вопрос, подобный тому, который вы задали мне - по поводу вашей дальнейшей судьбы, - ни у одного из отобранных для операции не шевельнулся в голове. И потом два моих офицера будут создавать шумовой эффект, стрелять постоянно… Хочу еще раз предупредить: поскольку вы отвечаете за свою пятерку - никаких улик не должно остаться, ничего немецкого не должно быть с ними, никаких, словом, следов. Проверьте даже резинки в кальсонах - немецкие ли…

    - Русские кальсоны на резинке не одевают. У нас на пуговице.

    - Ну тогда я спокоен за успех дела, если вы так четки в мелочах.

    Операция действительно прошла успешно, выступил Геббельс:

    …Старуха Потанова, которая "просигналила" о картежниках, встретила Костенко настороженно.

    - Она глуховата, - пояснил Жуков, - и потом к ней всегда сержант в форме ходит, участковый, она штатским не верит. Громче с нею говорите и удостоверение достаньте, она это любит.

    Красный кожаный мандат с гербом и золотыми буквами "МВД СССР" действительно оказал на старуху моментальное действие. Она пригласила гостей в комнату, сунула недоштопанные чулки под подушку, смахнула со стола крошки на пол, обмахнула ладонью стул, подвинула Костенко, Жукову предложила табуретку.

    - Матушка, - прокричал Жуков дурным голосом, - начальник по твоему сигналу из Москвы приехал!

    - Из Москвы прилетают, - поправила его старуха тихим, вкрадчивым голосом: в отличие от иных, тугих на ухо, она говорила чуть что не шепотом.

    - Я по поводу картежников, - прокричал Костенко.

    Потанова, внимательно глядевшая на его лицо, увидела, видимо, как напряглись жилы на шее полковника - он кричал редко, с детства страдал ангинами, - усмехнулась беззубой, кошельковой улыбкой:

    - А вы чего кричите, будто я глухая? Вы нормально со мной говорите.

    - Вот змея, - заметил Жуков, - скучно ей…

    - Чего? - спросила старуха, и лицо ее сделалось на какое-то мгновение растерянным - она не смотрела на Жукова, поэтому не смогла прочесть по губам его вопрос. - И ничего подобного!

    - Я сказал - "хорошая ты старуха", - сказал Жуков, - а ты: "ничего подобного"…

    - Матушка, - снова прокричал Костенко, - мы к вам по поводу картежников…

    - Кнута ноне нет, - вздохнула старуха, - вот и играют. Раньше б шею свернули, и правильно б порешили, а сейчас цацкаются…

    - Раньше лучше было? - прокричал утверждающе Костенко.

    - А как же! Куда как! Порядок был…

    - А пенсию раньше какую вам платили?

    Старуха заливисто рассмеялась.

    - Так я тогда работала, когда раньше-то было! Пенсия, понятно, ноне лучше. Плохо то, что страха нет.

    - Вот по прежним-то хорошим временам мы сейчас тебя и повезем на допрос, - сказал Жуков, - будешь доказывать, что картежников видала, все подробности нам отдашь, а то за ложные показания привлечем…

    - А ты меня чего пугаешь? - еще тише спросила старуха. - Я свои права знаю, зараз с тебя погоны-то сыму за такое отношение к трудящей! Ишь!

    - Ладно, матушка, - остановил ее Костенко, - давайте-ка по делу. Вы что, подкрались к окошку?

    - К какому еще окошку я подкралась?

    - К тому, за которым бандюги в карты играли…

    - А… Нет, не кралась я… Мимо проходила, ну и услыхала, как они собачились.

    - А чего не поделили? - спросил Костенко. - Чего собачились?

    - Козыри называли.

    - Врет стерва, - тихо сказал Жуков, - козыри блатные шепотом называют, а она вовсе глухая.

    - Какие они из себя?

    - Морды, одно слово, - ответила старуха.

    - Блондины? Брюнеты? Бритые? - уточнил Костенко.

    - Всякие, - ответила бабка. - Я ж написала, чего больше-то с меня хотите? Или, может, запретите трудящему человеку властям писать?

    - Пишите, матушка, пишите, - сказал Костенко. - Только в один прекрасный день, когда вы письмо на почту понесете, настоящий жулик к вам в комнату влезет и сберкнижку утащит.

    - Чего?! Это как же?!

    - А так же, - прокричал Жуков. - Мы ж проверяем твои сигналы, старая. Значит, милиционер будет вокруг того дома ходить, где ты бандюков видала, а твой безнадзорным окажется.

    Потанова хотела было сказать что-то, но потом вздохнула:

    - Путаете вы меня чего-то, путаете…

    - Бабушка, - сказал Костенко, поднимаясь, - вас не путают, вам дают совет: вместо того чтобы писать, вы лучше приглашайте к себе участкового и ему все новости сообщайте устно.

    - Как?

    - Словами говори, - прокричал Жуков, - только писем не пиши, начальник тебе добро советует.

    Ночью Костенко переселился в отель - уехал Кобзон, освободился люкс, однако поспать ему снова не удалось: только-только прилег, как постучал Жуков.

    - Что, майор? - спросил Костенко, не открывая еще глаз. - Нашел супостата?

    - Вы мне сначала завизируйте приказ, - ответил тот, - на премию эксперту.

    - Сложил отпечатки в таблицу?

    - Пока еще нет, но вроде бы получается.

    - Когда получится - тогда б и будил.

    - Мы Спиридона нашли, - торжествующе сказал Жуков. - Жив, сукин сын.

    - Ну?! - Костенко потянулся сладко. - Значит, версия ваша летит к чертям?

    - Еще к каким!

    - Загибалова освободили?

    - Да. Пьет уж дома.

    - Как же вы Дерябина-то выловили?

    - Случай. Я телефонограммы во все отделения отправил, а там, в Сольгинке, дежурил охотник, сержант, так он с Дерябиным неделю как назад с песцами вернулся.

    Вертолет прилетел в Сольгинку через два часа. В дороге Костенко "добрал" сон - пилоты натопили в кабине: "ташкент", благодать.

    …Дерябин оказался высоким мужчиной, действительно "видным". Костенко вспомнил слова жены Загибалова: у этой ударницы губа не дура.

    - Ты чего ж матери письмо не отправил? - спросил Костенко. - Старуха все глаза выплакала, тебя ожидаючи.

    - Не меня, - ответил Дерябин, - алименты.

    - Матери денег пожалел? - спросил Жуков.

    - Да не жалел я ей ничего. Когда меня "Загни и отчлень" выгнал, я деньги-то прогулял. С чем ехать к старухе? Ну, она, понятно, на алименты… Сестра, паскуда, натравила, они с ее мужиком завистливые, на чужую деньгу беспощадные… Вот, все думал, заработаю по новой и полечу к бабке…

    - Поэтому молчал? Притаился? - спросил Жуков.

    - Ну, - по-сибирски, утверждающим вопросом ответил Дерябин.

    - А с кем в авиапорту гулял? - спросил Костенко.