Жуков стремительно глянул на полковника: тот ставил силки - убийство неизвестного "ДСК" и драка у Загибалова произошли почти в одно и то же время. - Да разве упомнишь? Там такой гудеж стоял: когда бухие - все братья, только с похмелюги готовы друг дружку на вилы поднять. - А маленький такой мужичок в вами не пил? Жуков не сразу понял вопрос Костенко, потом вспомнил заключение экспертизы о размере обуви ("убитый носил тридцать девятый - сороковой размер"), снова подивился тренированности полковника: как большинство практиков, работающих далеко от центра, он считал столичных теоретиками. Дерябин как-то по-особому глянул на Костенко и спросил: - А чего это вас маленькие интересуют? - Театр лилипутов хочу открыть, - рассердился Костенко. - Вы отвечайте, когда спрашивают, Дерябин. - Так ведь это моя добрая воля, - ответил тот, - отвечать вам или нет. Сейчас время другое, мы сейчас под законом живем. Костенко усмехнулся, посмотрел на Жукова. - Вот поди разберись, - сказал он и по тому, как нахмурился Жуков, понял, что майор тоже вспомнил глухую старуху Потанову, сетовавшую на "нынешние порядки". Дерябин достал из кармана "Герцеговину Флор", неторопливо раскурил длинную папиросу, глубоко затянулся и ответил: - Помнится, маленький какой-то был. - Почему запомнили? - поинтересовался Костенко. - Из блатных? Поделец? - И не блатной, и не поделец, но тоже свое сидел - шофер, сшиб кого-то, получил срок. - Фамилию не помните? - Имени даже не помню, начальник, откуда ж фамилию-то? - Примет никаких особых не было? - спросил Жуков. - Наколки, например? - Наколка была, - ответил Дерябин, подумав. - Только не помню какая. - На правой руке? - спросил Костенко. - Нет. На левой вроде бы… - Якорь? - подстраиваясь под Костенко, спросил Жуков. - Только не якорь, - ответил Дерябин. - Буквы скорее, а какие - не упомню я, говорю ж, бусой был до остекленения… - А о чем говорили? - спросил Костенко. - Может, он какое имя называл? Улетал из Магадана? К кому? Куда? Или прилетел? - Имя он называл, - сказал Дерябин, - он Дину какую-то называл, это помню. "Не женщина, - говорит, - а бульдозер. Для тела подходит, душу не трогает". Маленькие все здоровенных любят, к надежности тянутся… Это мне карлицу подавай, а как какой низкорослый - тот норовит к громадине приладиться. "Москва. УГРО МВД СССР, майору Тадаве. Срочно установите, не обращалась ли в отделения милиции по стране женщина по имени Дина, отчество и фамилия неизвестны, однако могут начинаться с букв "С" и "К", в связи с розыском пропавшего без вести мужчины в период с октября по апрель? Костенко".
"Магадан. УГРО ГУВД СССР. Прошу установить, не обращалась ли в отделение милиции края женщина по имени Дина в связи с розыском пропавшего без вести мужчины. Ответ радировать в Сольгинку. Жуков".
Ответы пришли к вечеру - в обоих случаях отрицательные. Дальнейший допрос Дерябина никаких результатов не дал. В три часа ночи Жукова разбудили - на связь по рации вызывал научно-технический отдел управления. - Судя по дактилоскопии, - записывал радист, - убитым был Минчаков Михаил Иванович, 1938 года рождения, шофер, осужден за наезд.
Дерябина будили долго - храпел он богатырски, грудь вздымалась ровно, как океанский прибой. Открыв глаза, он не сразу понял, чего от него хотят Костенко и Жуков, норовил повернуться на бок, по-младенчески чмокал губами, ладошку подкладывал под щеку. - Да не спи же! - озлился, наконец, Жуков. - Того коротышку Минчаков звали? Сначала Дерябин нахмурился, потом широко открыл глаза, резко поднялся с кровати: - Точно! Миня! Минчак! - Откуда он в Магадан прилетел? - спросил Костенко. - Ей-богу, не говорил! Погодите, он вроде б улетал. Точно, говорил, на Большую землю подается. - Ну-ка, Спиридон, ты по порядку все теперь вспомни: тут каждая мелочь важна, - сказал Жуков. - Теперь легче тебе будет, кончик мы ухватили. - Против меня копаете? - спросил Дерябин, одеваясь. - Или я - в чистоте для вас? - Вроде бы вы ни при чем, - сказал Костенко. - Он при деньгах был? - спросил Жуков. - Не помнишь, Спиридон? - А говорите - чистый… Ясное дело, капканы ставите… Неужто думаете, на мокруху пойду? Я ж в полной завязке, зарабатываю по шестьсот в месяц. - А после аэродрома, когда в ресторане с Минчаком кончил гулять, ни копейки в карманах не осталось, - заметил Жуков. - Да разве я с ним одним гулял?! Сколько народу напоил?! Роту, ей-богу, роту целую сквозь свой стол пропустил! Если б я его молотнул - зачем мне сюда возвращаться? Я б к маме полетел. Да вы буфетчика в ресторане спросите, он меня вниз сволок, когда я за столом уснул… Может, он Миню помнит? - Спросим, - пообещал Костенко. - Обязательно. Только припомни, что тебе Миня говорил? О чем? О ком? - Говорить-то говорил, да не помню что… Истый крест, помнил бы - помог. Про Дину помню, а потом - провал… - Давай, давай, - сказал Жуков, - напрягись, "Простата"… - Погоди, - лязгающе застегнув офицерский ремень, сказал Дерябин, - вспомнил. Тогда ж рейс отменили, снег валил, поэтому и гудеж шел… Или перенесли на утро, или отменили… И я б улетел, и Миня… Точно, буран начался, в диспетчерской сказали, что до утра откладывается, ну и понеслось - Россия! Она - стихия, и мы стихийные. - Сколько классов кончил? - спросил Жуков. - Фюнф, - ответил Дерябин. - Неполно-среднее, так пишу в самодоносках. Костенко рассмеялся: - Это про анкету? - А про чего ж еще? Про нее, родимую - ври, не хочу, зато подшита, и обратно в характеристике: "Выдержан, хорошие показатели, привлекался, но смыл". - Слушайте, а Миня за столом платил? - спросил Костенко. - Он платить хотел, что правда, то правда. Но я выступал тогда, запретил ему и копейку тратить. А пачки денег у него были здоровые, он их с трудом из кармана доставал, как винт вывинчивал. Я-то все просадил… А может, потерял… - Почему в милицию не заявил, что деньги пропали, Спиридон? - спросил Жуков. - Я было думал… А потом похмелился и ну, решил, всех к едрене фене - затаскаете… - А Минчакова утром уже не было? - спросил Костенко. - Нет. Не было, - ответил Дерябин убежденно. - Неужто погубили масенького? - Дерябин, - еще ближе подавшись к Спиридону, тихо сказал Костенко, - а тебе Загибалов что предлагал власти сдать? Золото? - Раскололся, - покачал головой Дерябин, - до задницы, гляжу, раскололся… Самородок я нашел, ну и думал с собой взять, а он говорил, продай власти… - Продали? - Мине продал, - ответил Дерябин. - Вроде бы за пять косых, пьяный дурак, отдал… Потому руки-то его и запомнил, иначе б разве осталась в памяти эта Дина?! У него "Д" на руке было наколото, про "Д" сейчас точно вспомнил… "Магадан. Костенко. По месту нахождения. Минчаков освобожден из колонии досрочно. По наведенным справкам жил и работал - после освобождения - в поселке Знаменское. Тадава".
"Поселок Знаменское, дежурному по отделению. Срочно установите в сберкассе поселка, когда и сколько снял со своего счета Минчаков Михаил Иванович, взял ли наличными или положил на аккредитивы. Костенко, Жуков".
Дежурный в Знаменском оказался парень быстрый. Он пришел в дом заведующего сберкассой Зусмана в шесть утра, а в шесть сорок вызвал к рации Жукова - имя Костенко ему ничего не говорило. - Минчаков снял со своего текущего счета 4592 пятнадцать тысяч рублей 12 октября прошлого года. Деньги положил на три аккредитива, номера 56124/21, 75215/44, 94228/97 в тот же день, товарищ Жуков. - С вами говорит Костенко… - Кто, кто?! - Костенко. - Откуда вы? - поинтересовался дежурный. - Из Москвы. - А Жуков где? - Рядом. - Как в Москве дела? Тепло уж небось? - дежурный перешел на лирику. - Тепло! - рявкнул в рацию Жуков. - Вы начните опрашивать всех, видавших Минчакова перед отъездом, мы сейчас к вам вылетаем. Как у вас погодные условия? - Сядете. Снег начался с дождем, но мы фарами посветим. 9
Фары были, однако, едва видны, вертолетик болтало из стороны в сторону, ветер шквальный. - Не сядем, - прокричал пилот штурману. Жуков услышал, крикнул: - Надо сесть! - Не надо, - сказал Костенко. - Что это за манера давать категорические советы? Вы пилот или он? Жуков усмехнулся: - Боитесь, что ль? - Конечно. А вы - нет? - Мы здесь привычные. - Я, знаете, тоже привычный, только гробиться зазря не хочу. Жуков, видимо, перед вылетом выпил, озорничал поэтому. - Ребята, - прокричал он пилотам, - полковник боятся, велят поворачивать назад! Пилоты назад не повернули, начали зависать. Спускались медленно, болтало. - Бутылка-то есть? - спросил Костенко. Жуков достал из кармана плоскую фляжку: - Спирт. Дышите потом глубже. - Вы меня кончайте учить, - усмехнулся Костенко, - ишь, Монтень выискался. - Как вас не учить, коли первый раз на Севере! - Я, Жуков, на Севере был еще более дальнем, парнем еще, когда глухая старуха Потанова трудилась в поте лица и о пенсии не мечтала. Ясно?
…Третьим - из тех двадцати, что вызвали на допрос, был слесарь Лазарев. На вопрос Костенко ответил уверенно: - Нет, он в штатском улетал. Откуда у него форма? Я ж Миню до вертолета на мотоцикле довез… - А может, у него в чемодане форма была? - спросил Жуков. - Да нет же! Зачем она ему? На флоте он никогда не служил, пижоном не был… Да и потом поселок маленький, все у всех на виду, мы б знали, товарищ майор. Я могу сразу сказать, что у него было: шкафом-то не обзавелся, весь гардероб на крючке за дверью висел, под марлей. Кожанка была, рубашек было несколько, ну, и спецовка там… Бушлат… Жуков поглядел на Костенко, тот отрицательно покачал головой, но все же спросил: - Бушлат с какими пуговицами? С черными? - Конечно, не с медными, - ответил Лазарев, - те на морозе не застегнешь, все пальцы поломаешь, кожа прилипнет, разве можно?
…Буфетчица Трифонова прибежала к Жукову вечером, уже после того, как дала показания: - Ой, вспомнила, товарищ майор, у него первая любовь в Магадане живет. - Ну?! А как зовут? Где работает? - Он скрытный, этот Минчаков, никому не открывался. Как освободился, как перешел на вольную, так бобылем и остался жить: деньги заколачивал, по тысяче в месяц брал. Организованный был мужик: одну субботу выберет, придет в буфет, купит пару бутылок - значит, будет гулять. Один. Раз только, помню, автобус отходил, на Магаданский вертолет, Минчак у меня в буфете стоял, вздохнул, помню, и сказал: "А у меня там первая любовь живет". - А вторая где? - Чего? - не поняла женщина. - Ну, если "первая" любовь, значит, и "вторая" - по логике - должна быть. - Да кто мужиков поймет? У вас своя логика, у нас - своя. Первая, может, и была, а потом чередою пошли, со счета сбился, помнят-то первое, потом стирается все…
Костенко осмотрел маленькую комнату Минчакова тщательно. Сначала сел на койку, заправленную серым одеялом, закурил, бросил спичку в стеклянную банку, вспомнив при этом отчего-то жену Загибалова, и начал медленно по секторам исследовать минчаковское жилье. Митя Степанов, вернувшись из очередной своей командировки, рассказывал, как работают молоденькие девушки в охране президента США. "Они, понимаешь ли, Слава, хорошенькие, что - немаловажно. И поэтому на них любопытно смотреть. Но потом делается страшновато: когда их шефы сидят в зале переговоров, девушки кокетничают с прессой, милашки, одно слово, но стоит хозяевам появиться, они меняются неузнаваемо. Все прежнее: и фигурки, и овал лица, и рот, только глаза делаются другими и скулы замирают. Понимаешь, глаза их перестают быть обычными, человеческими. Голову они не поворачивают, лишь глаза, как на шарнирах, очень медленно, контролируют свой сектор, кто бы ни попал: журналист ли, ребенок, старуха - никакого выражения, лишь напряженное ожидание опасности". Костенко попробовал так смотреть и с удивлением обнаружил, что эдакое разглядывание действительно позволяет видеть значительно больше; сектор - он и есть сектор - изначально заданная конкретика. Поэтому сейчас, зябко поеживаясь в комнате Минчакова, - печка не топлена, холоднее, чем на улице, - Костенко начал шарнирить глазами. Стол накрытый газетами. Газета районная, значит, центральные не выписывал, хотя поди их сюда выпиши. Но районные получал. Интересно: подписался ли до конца года? Если - да, следовательно, рассчитывал вернуться. На почте могут помнить, кому писал, от кого получал письма. Значит, почта. В столе один ящик, там, видно, посуда, ножи, вилки. Два табурета. Крючки, на котором висел "гардероб", о котором рассказал Лазарев. Остался старый пиджак, такие в деревнях деды носят, с мятыми, обвислыми лацканами, пуговица одна, но зато пришита накрепко… "Наверное, Тадава не может со мной связаться, - подумал Костенко. - Видимо, все установочные данные на Минчакова он уже получил… Неужели бобыль? Молодой ведь мужик. Ни матери, ни отца? А Дина где? Интересно, Жуков запросил Магадан по поводу всех Дин, там живущих? Толковый мужик, хорошо работает". Костенко поднялся с кровати, пружины тонко прозвенели. Подняв матрац, глянул, нет ли там чего - чисто. Открыл ящик стола: две тарелки, три вилки, два ножа, большая ложка, видимо, ею же и сахар в стакане размешивал и щи хлебал. "А вот латыш, - подумал Костенко, - комнату бы обжил. Уж про немца и говорить нечего. А наши забили деньгу - и обратно. Сами себя люди теряют. Временность. Невосполнимо это, пропавшие годы, надо всегда сразу же обживаться, чтоб каждый твой ночлег на земле остался в памяти радостью и красотой. Отчего это у нас так? От неуверенности, что ль? Или от мятежности духа - тянет все куда-то, тянет… Кто это сказал - стихийные мы? Дерябин? Да. Он. А что? Тоже ответ. Да только верный ли? Пространства, пространства, так их и так, хотя, с другой стороны, на них, в конечном счете, надежда, на пространства-то". Костенко приподнял газету, на которой лежали ножи и вилки, увидел старый, со следами жира, конверт. Письмо Минчакову М. прислала из Магадана Д. Журавлева, Портовая, двенадцать, квартира семь. Костенко осторожно открыл конверт: письма не было. Адрес зато есть. Тут больше делать нечего, вспомнят что люди - скажут участковому Гуськову, парень оборотистый, сообщит в момент… 10
- Журавлев Роман Кириллович, - медленно читал Жуков, - ветеринар, 1939 года рождения, образование среднеспециальное, жена Диана 1946 года рождения, образование… Костенко перебил его: - Вы погодите про образование… Диана? Сокращенно - Дина. Ну? - "Первая" любовь, что ль? - спросил Жуков. - Вы это имеете в виду? - Это. - Никакая она не "первая" любовь, - ответил Жуков. - Мои парни все ее документы прочесали, первый раз замужем. - По-вашему, любовь без женитьбы невозможна? - Какая это любовь? Похабщина… Костенко отчего-то обиженно усмехнулся, спросил: - Где женились Журавлевы? - Здесь, где ж еще, - ответил Жуков и медленно поднял глаза на Костенко. - Что, думаете, старый паспорт потеряла, где штампик с Минчаковым стоял? - Надо мне вас в Москву забирать, - сказал Костенко, - хорошо мысль чувствуете, толковые помощники сейчас на вес золота, воз тащат, линию держат, мне, начальнику, спокойно. Заберу, право, заберу. - Думаете, соглашусь? - В Москву-то? - Ни за что не соглашусь. У вас там человек как иголка в стоге сена, а у нас, в провинции, уж коли уважают - так уважают, на виду, и почет тебе, и квартира без очереди, и кухня восемь метров. У меня вон Урузбаев работал, по распределению попал, родился в деревне, в горах, а поди ж, рвался обратно, хоть в село, только б к себе. Недавно письмо прислал, счастливый, растет, капитан уже, а я все в майорах… - А говорите - уважают… - Так, Владислав Николаевич, золотой человек, у него ж в республике своих поддерживать умеют. Это мы собачимся: "Хочу, чтоб у соседа корова сдохла", - разве нет? |
