11
- Ты меня хорошо знаешь, Вареный? - переспросил Артист, пробуя лезвие финки о ноготь большого пальца. - Что замолчал? Комбинируешь? Отвечай! Зря мыслью танцуешь, проиграл - толкуй. - Я ж говорю, по кликухе - знаю. - Это понятно. Меня все блатные по кликухе знают. Я спрашиваю, как ты меня знаешь? Хорошо или понаслышке? - Хорошо. - Кто тебе про меня говорил? - Леня. - На Руси полмильона Лень. Кликуха? По какому делу проходил? - Косой… В Донецке брал кассу… - В Новочеркасске он кассу брал… Кем ты ему был? - Я не жопник, не подставлялся… Массаж делал, брюки гладил, подарки принимал как б л и з к и й… - Ну и что он тебе про меня рассказывал? - Говорил, что вы ему учитель. - Верно говорил. Значит, если ты ему б л и з к и й, то мне ты - ф л е н д р а, в рот написаю - проглотишь. Так? - По закону - да. - Сомневаешься, что ль? - Я говорю - по закону имеете право. - По закону я на все имею право. А ты проглотишь? - Вы мне предъявите, в чем я провинился? В чем предмет разбора? Из-за чего вы начали толковщину? - Это не толковщина, Вареный… Это п р о ц е с с… И чтобы ты понял, отчего я заявляю эту толковщину процессом - хотя мне с тобой толковать не положено, ты м а с е н ь к и й для меня, такими, как ты, я расплачивался, на кон ставил, - расскажу тебе случай про то, как два а в т о р и т е т а пошли в побег… Они шли через мордовскую тайгу, понимая, что их уже объявили в розыск… Шли по компасу, ели четыре сухаря в день и один кусок вяленого мяса. И однажды ночью к их костру вышел медведь и попер на одного из друзей, и шваркнул его лапой по спине… А второй не потек, схватил тлеющее полено и засадил в глотку медведю и поворотил зверя на себя… А в этот миг я - да, да, я тебе, если дотолкуемся, спину свою покажу - успел выхватить из-под рюкзака штык и засадил его медведю в шею… Я не знаю другого человека, который бы пошел с поленом на медведя, только чтоб друга спасти… Таких людей на этой грешной земле больше нет, Вареный… Таких людей надо оберегать и холить… А вы этого человека убили… - Кого вы имеете в виду? - Ястреба. - Мне эта кликуха неизвестна. - Это не кликуха. Фамилия. - Я такого не знал. Зря вы мне выдвигаете это обвинение. Если недостаточно моей клятвы, скажите, когда и где это было, я выставлю алиби, и, если вы мне не поверите, можете пригласить кого хотите для официального разбора. - Подумай еще раз, Вареный. Я отдаю себе отчет в том, что ты не был скрипачом в этом деле, не ты вел соло, ты шел вторым, стоял на шухере, ждал в машине - это мне понятно… Но то, что замазан его кровью, для меня ясно. - Жизнью клянусь, не мазался!.. Ничего об этом Ястребе не знаю! - Хорошо… Что ты делал неделю назад? - На даче дох. - На малине, что ль? - Нет… Мы малин не держим… Нормальная дача… - А потом? - Потом был в деле. - В каком? - Отношения к Ястребу не имеет. По закону могу не отвечать, другое число. - Хорошо… Кто подтвердит, что ты д о х на даче? Семь дней назад, день и ночь, главное - ночь? - Нянька. - Блатная? - Нет. - Какая же ей вера? Ты выставь мне свидетеля, который ботает по фене и готов ответить перед нашим законом, я ж не один буду решать, со мной еще два авторитета в деле… - Официально заявляю: няньку можно взять в т о л к, она проверенный человек, покрывать ложь не станет. - Мне нянька не нужна… Мне твой пахан нужен, Вареный. Я ему хочу этот вопрос задать. Если он тебя отмоет и даст м а з у, я пойду по другому следу. - По закону я не имею права отдавать пахана. И вам это известно лучше, чем мне, потому что вы не просто законник, но и авторитет… - Пеняй на себя, - задумчиво ответил Артист и, не спуская глаз с Вареного, медленно, словно бы с натужной болью, откинулся на спинку стула. - Где телефон? - А что? - Вареный подался к нему. - Зачем? Кому вы хотите звонить?! Не верите?! Я ж официально клянусь! Абсолютно официально! - Где телефон? - повторил Артист и поднялся; он сыграл усталость, позволив Вареному увидать опущенные плечи, обвисшие руки, склоненную набок голову, - все эти минуты говорил с напряжением, сейчас настала разрядка; ну, прыгай на спину, Вареный, уникальный шанс, я ж к телефону иду, а в т о р и т е т о в вызову, придет твой последний час, не пропусти мгновение… Он шел медленно, шаркающе передвигая ноги; только б не переиграть; любой вор - артист, только опытный - талантливей, а шестерка - как провинциальный конферансье с прошлогодними анекдотами, разрешенными к публичному исполнению цензурой. Артист ощутил движение за своей спиной за долю секунды перед тем, как услышал его; пружинисто пригнулся; массивная пепельница грохнула в дверь; он шарнирно развернулся и п р и н я л Варенова на грудь; тот словно бы летел следом за пепельницей, выставив лобастую голову, чтобы опрокинуть врага, заломать шею, разбить лицо об пол, а потом подтащить к телефону и вызвать с в о и х, для совсем иной уже толковищи. Артист ударил Варенова ребром ладони по загривку; тот рухнул кулем, распластавшись по полу обмягчевшим телом. Ухватив Варенова за чуб, Артист поднял его голову, заглянул в побелевшее лицо; веки дрожали, значит, беспамятство играл; ударил лицом об пол, раз, два… пять, снова посмотрел на веки: лежали ровно, восково. Медленно разжал пальцы; голова грохнулась на паркет; пошел в ванную, набрал воды в стакан и заглянул на кухню; телефон стоял на подоконнике, моргала красная лампочка автоответчика; нажал кнопку костяшкой указательного пальца, убавил громкость, прослушал голоса, записал номера телефонов, куда просили позвонить, пошел в комнату и вылил воду на голову Варенова. Тот дрогнул, заскребся; Артист вернулся на кухню, тщательно вытер стакан полотенцем, оставил на столе. Закурив, неторопливо повернулся: Варенов стоял на пороге, раскачиваясь, как пьяный; кровь текла по лицу. - Иди сюда, - сказал Артист. - Снимай трубку и набирай телефон… Винить меня нечего, я упреждал… Или отдай добром Хрена, я с ним толковищу наедине проведу… Произнося эту фразу, глаз с лица Варенова не спускал, ждал, как отреагирует на слово "Хрен"; тот дрогнул; попался, сука… … К Костенко позвонил отсюда, от Варенова, когда тот ушел смывать кровь в ванную; продиктовал телефон: - Вроде бы сейчас живет по этому номеру… … Костенко сразу же связался со Строиловым, сказал, что едет к нему, пусть ждет; Строилов дождался, тут же установил адрес по телефонному номеру; через двенадцать минут туда, на Парковую, отправили бригаду; через пятьдесят три минуты муровцы засекли неизвестного, вышедшего из дома "объекта"; неизвестный (лет тридцати пяти, блондин, голубоглазый, рост примерно сто семьдесят пять, одет в кожаную куртку и черные брюки, особых примет не замечено, на мизинце правой кисти массивное золотое кольцо) остановил частника и, профессионально проверившись, сел в машину (номерной знак МЕУ 74-81). Машина взяла направление в центр; возле большого барского дома на Потаповском неизвестный, не отпуская водителя, быстро прошел во двор и скрылся в подъезде двухэтажного с т р о е н и я. (После Октября во дворах красивых ампирных громадин, законченных как раз накануне переворота, таких уродцев понатыкали во множестве; и старорежимную красоту приятно изговнять, мстительно п р и г н у в до уровня безликого равенства, да и в графу "заботы о повышении благосостояния трудящихся" вполне вписывается реляция про то, что увеличили Жилфонд, - в такую трущобину можно вселить двенадцать семей, на каждую - по комнате, экономия налицо: одна стена - капитальная, барская, три других - в один кирпич, не замерзнут, батарею поставим.) В с т р о е н и и "неизвестный" пробыл не более пятнадцати минут; наружка, оставленная на Потаповском, приняла в наблюдение молодого парня, вышедшего из темного подъезда через минуту после "неизвестного"; две машины продолжили прослежку частника. "Неизвестный" расплатился с ним возле дома семь на улице Строителей, вошел в четвертый подъезд; судя по тому, что зажглись окна на третьем этаже, он жил в квартире номер двенадцать; установили имя и фамилию: Владимир Аркадьевич Никодимов, сорок четвертого года рождения, русский, не судим, образование незаконченное высшее, работает на договоре в москворецком торге, разведен; жена, Никодимова Валерия Юрьевна, сорок девятого года рождения, инструктор Росконцерта по организационным вопросам. Парень, вышедший следом за Никодимовым, был взят в наблюдение под кличкой Длинный. Его д о в е л и до Варсонофьевского переулка; там жила Валерия Юрьевна Никодимова. Пробыв у нее десять минут (устанавливать не пришлось, на двери была табличка с фамилией и инициалами), Длинный вернулся домой в двадцать три сорок семь и больше никуда не выходил; фамилия Страхов, зовут Геннадий… Установку по жильцам всех квартир на Парковой (судя по номеру телефона, который дал Артист, там жил Сорокин) Костенко и Строилову принесли в пять утра на чердак дома, стоявшего напротив того подъезда, из которого вчера вечером вышел Никодимов. Н у ж н ы х фамилий - ни Сорокина, ни Хренкова - среди жильцов не оказалось. - Что будем делать? - спросил Строилов. Не отрываясь от окуляров бинокля, Костенко ответил; - Ждать. … Ждали до восьми. - Глаза не слипаются? - спросил Строилов, растирая лицо своими донкихотскими, длиннющими пальцами. - Слипаются. - За кофе, может, съездить? - Потерпим. - Хотите отдохнуть? - В лицо его знаю один я… - Думаете, мог бороденку отпустить? - Мог… Судя по всему, у него очень развито чувство опасности… Но я не могу взять в толк: зачем ему следить за нами?! - Костенко опустил бинокль, закурил, потер покрасневшие глаза и недоумевающе, с нескрываемой растерянностью поглядел на Строилова. - Я постоянно задаю себе этот же вопрос. - Кто ему мог рассказать, что вы теперь ведете дело Ястреба? Кто? - Об этом знают восемь человек, все наперечет… - То-то и оно… Оттого и страшно… Костенко снова уперся в окуляры бинокля и сжался: Хренков, он же Сорокин, неотрывно смотрел ему в глаза - протяни руку, тронешь. - Он, - прошептал Костенко. Строилов неожиданно для самого себя съежился, опасливо поднес к губам "воки-токи" и прошептал: - Человек в спортивном костюме - тот, кто нам нужен. Не спускать с него глаз. Делайте фотографии. Докладывайте о маршруте постоянно… … Строилов-старший посмотрел на мокрые еще фотографии человека в спортивном костюме, трусившего по улице, откашлялся, положил пергаментную руку на птичью свою грудь и тихо сказал: - Это он, Сорокин, мой следователь… В десять часов тридцать минут Валерия Юрьевна Никодимова зашла в кабинет своего начальника с текстом телекса в Нью-Йорк. Адресат - Джозеф Дэйвид; американца срочно вызывали на переговоры о концертном турне советских актеров по Соединенным Штатам. В одиннадцать сорок Костенко подвезли с Петровки домой - отключиться хоть на пару часов, не спал всю ночь. Во дворе было ч и с т о; в подъезде тоже; однако взгляд его - тренированный, всезамечающий, особенно в ситуациях экстремальных - отчего-то задержался на деревянной дверочке, закрывавшей электрическую и телефонную разводку на лестничной клетке. Костенко даже не понял, что его к о л ь н у л о; зашел в пустую квартиру, прочитал Маняшину записку про то, что и в какой последовательности надо подогреть, вынес табуретку на лестничную клетку ("вот ведь ужас, какие слова напридумывали, а?! сами себя к тюрьмам толкаем, - „клетка“; какая же у нас чудовищная, беспросветная судьбина"), °сторожно встал на нее, приоткрыл зелененькую дверочку пошире и сразу же заметил возле своей разводки маленькую пластмассовую присосочку; надел очки, зажег спичку; "Мэйд ин Гонконг"; ("Вот так номер! Значит, и мои разговоры пишут?! Кто?! ") … Вместе со Строиловым приехал эксперт из НТО; пока смотрел присоску и "пальчики", капитан, выпив чашку крепчайшего кофе (бессонная ночь сделала его лицо серым, глаза, окруженные с и н е-ж е л т ы м, провалились, такие у здоровых людей с тяжкого похмелья бывают), заметил, хрустко потянувшись: - Заезжал ваш знакомец Ромашов, из комитета, сказал, что нам высылают все материалы следственного дела по Сорокину… Пистолет у него был… Именно "Зауэр"… Подарен лично Абакумовым… Изъят при аресте, где находится сейчас - неизвестно. … Позвонили с Петровки: - Добрый день, товарищ полковник, это дежурный по… - Я сплю, - перебил Костенко, - позвоните через два часа… - Так к вам же капи… Костенко осторожно положил трубку на рычаг, пояснив: - Не надо знать тем, кто нас слушает, что капитан Строилов находится сейчас у меня… Интересно, определит эксперт, куда подтянут этот телефонный жучок? Или он может передавать текст моих разговоров на расстоянии? Оказалось - на расстоянии, до километра; сиди себе в машине и катай на диктофон. Ну бандиты пошли! Ну техническая оснащенность! Сыщикам бы такую! Костенко зашел к соседям, оттуда позвонил на Петровку; дежурный сообщил, что Злой (так называли Сорокина в сводках наружного наблюдения) был прописан на Парковой под фамилией Витман; после пробежки был дома, никого не принимал, только что вышел из квартиры и в настоящее время приехал в Безбожный переулок, к Пшенкину Борису Михайловичу, литератору… В два часа позвонили из Ярославля: фотографии Никодимова и Страхова, переданные по фототелеграфу в редакцию областной газеты, предъявлены той старушке, у которой останавливался слесарь кооперативного гаража Окунев и его неизвестный спутник. Старушка (Цыбунина Анна Максимовна) опознала в Геннадии Страхове человека, приезжавшего вместе с ее покойным постояльцем. Однако после того, как к ней зашли соседки, показания изменила, сказав участковому, что это не точно: "могла и ошибиться, глаза-то старые, слепые"… В три часа Строилов собрал оперативное совещание; прежде чем идти с докладом к высокому начальству, решил связать все эпизоды воедино, постараться выработать версии; первое слово предоставил Костенко. Тот поднялся, оглядел членов оперативной группы (мальчишечки совсем, лица хорошие, с такими можно идти в разведку; куда тебе в разведку? отходил; а может, нет еще?), горестно вздохнул и, спросив у капитана разрешения закурить, начал д о к л а д ы в а т ь: - Я признателен нашему руководителю, капитану Строилову, за предоставленную возможность поделиться своими соображениями по тому узлу проблем, который ва… нам предстоит развязать… А не выйдет - будете… будем рубить… Итак, первый осмотр квартиры Зои Алексеевны Федоровой, проведенный двенадцатого декабря восемьдесят первого года, показал, что в комнатах не было следов борьбы, насилия и грабежа. Обстановка в шкафах и тумбочках не была нарушена; найдены пустые коробочки из-под колец с товарными ярлыками - от тридцати до трехсот пятидесяти рублей, изъяли двенадцать кассет, бывших в употреблении, - лежали в тумбочке возле кровати, нашли сберкнижку на имя Федоровой - вклад сто девяносто семь рублей восемьдесят девять копеек… В стенке - при тщательном осмотре - найдены еще две кассеты, "Лоу Войс" и "Панасоник", кулон желтого металла с белым камнем, брошь, перстень. С журнального столика изъят отпечаток пальца на дактилоскопию. В корреспонденции, лежавшей на пианино, обнаружено четыреста сорок рублей; десять золотых коронок; около балкона нашли изделия из белого и желтого металла: шесть пар запонок, подвеску, серьги, кольца, браслеты… Что-то еще было - точно не помню… На следующий день осмотр квартиры продолжался… Нашли конверт с двумя тысячами рублей, еще несколько колец, гарнитур из браслета, двух колец и кулона… Следовательно, версия грабежа должна была отпасть сама по себе… Однако кто-то сверху требовал работать именно эту версию… Почему? У меня нет ответа… Незадолго до гибели Зоя Алексеевна получила письмо… Вскрыв его она обнаружила свой портрет из журнала - с выколотыми глазами; там же была записочка: "Грязная американская подстилка, тебя ждет именно такая смерть за предательство Родины! ". Вскорости она получила еще один свой портрет с идентичной записочкой… Заметьте, выстрелили ей в затылок, пуля вышла через глаз… Однако версию политического убийства нам отрабатывать не давали… Один из допрошенных мною сотрудников ВЦСПС - он посещал несколько раз Зою Алексеевну - обличал ее в своих показаниях: "Я слушал разговоры тех людей, которые у нее собирались, - о пытках, расстрелах и мучениях в так называемых „сталинских лагерях“ и словно бы погружался в грязь. Однажды я не выдержал и сказал: „Как вам не смрадно жить прошлым?! “ В ответ на это она обозвала меня стукачом и сексотом… Больше я у нее не бывал… " Одна из допрошенных показала: "Федорова очень плохо говорила о товарище Сталине - даже после того, как убрали Хрущева и снова начали писать правду, каким великим стратегом был Иосиф Виссарионович. И вообще у нее слишком часто бывали какие-то странные типы… Раз я у нее встретила отвратительного еврея с длинным носом… Может, ее сионисты убили? " Строилов усмехнулся, процитировав злую эпиграмму на одного литератора: "И сам-то ты горбат, стихи твои горбаты, кто в этом виноват? Евреи виноваты". Костенко кивнул: |
