… В Переславле, ясное дело, мест в гостинице не было, их ни в одной гостинице страны никогда не бывает, если только не запасся предварительной начальственной бронью или не сунул администратору в лапу; решил подремать в кресле. Дежурная раскричалась: "Тут что, ночлежка?! А ну вали отсюда, у меня люди отдыхают! " Он попросил разрешения позвонить в милицию, женщина разошлась того пуще: "Ты меня не пугай! Пуганая! Вали, говорю! А то сама милицию вызову, пятнадцать суток враз схлопочешь". - Где хоть милиция, объясните. - Иди да ищи, я тебе в гиды не нанималась. - Сука, - сказал Костенко, - гадина… - Товарищи! - женщина заверещала тонко, пронзительно. - Бандит! На помощь! Двери пооткрывались, выскочили постояльцы - кто в длинных сатиновых трусах, кто в кальсонах, только один выглянул в пижаме и тут же дверь захлопнул. Костенко машинально просчитал, что дверей отворилось восемь, а номеров - тринадцать. Дежурная рыдала в трубку: "Милиция? Коль, это ты?! А ну, давай сюда наряд! Бандюгу забери, у меня свидетели, гони быстро". Колей оказался крепыш сержант, он с порога спросил дежурную: - Где хулиган? - Вон, гад! Грозился, матерно обзывал… Правда, мужчины? - спросила она постояльцев. Те отвечали невразумительно, смотрели, однако, на происходящее с интересом. - Поехали, - сказал сержант. - Там разберемся. - Дежурной бросил: - Составь заявление, и чтоб свидетели подписались. - Вы сначала проверьте мои документы, - попросил Костенко. - В отделении проверим. - Проверим здесь, - сказал Костенко и протянул ему свою полковничью пенсионную книжку. Коля долго изучал ее, потом сказал зрителям: - Расходитеся, граждане, театр здесь, что ль?! - Нет, а в чем дело? - сказал тот, что вышел в кальсонах. - Вы нам по-гласному все объясните… Нас ото сна оторвали… За спиной у народа теперь нельзя, не разрешим… - Молчи, "народ"! - отрезал сержант. - Как на рынке виноградом спекулировать, так, понял, "индивидуал", я твой номерок давно заприметил, а если скандал, на "народ" киваешь… Люди молча и быстро разошлись по номерам. Костенко предложил сержанту сесть рядом: - Пусть гражданочка дежурная возьмет ключи, и давай-ка посмотрим пять номеров - есть там постояльцы или пустуют? - Коля, он меня матерно обзывал и грозил глаз вырвать! - испуганно заплакала администраторша. Костенко спросил сержанта: - По какой статье дамочка проходила? Сержант понизил голос: - Так вы с контрольной проверкой, что ль, товарищ полковник? Услыхав последнее слово, дежурная заплакала еще пуще: - Начальник, не губи, не губи, начальник, дам я тебе номер, но он же бронированный, без исполкома не могу я, запрет мне на эти номера, вдруг начальство нагрянет, их селить надо, не губи… - Агентов надо выбирать понадежнее, - заметил Костенко сержанту, - она ж взятки за номера берет. По нонешним временам вы ее не отмоете, придется сажать, как ты ей будешь в глаза смотреть? Да и сам под монастырь попадешь… Смотри, парень… - А я чего? - спросил сержант, потупив очи долу, - я ничего такого с ней не имею… А без присмотру гостиницу оставлять нельзя: скопление, мало ли чего может случиться… … Утро было солнечным, небо - высокое, синь непроглядная, какое-то странное ощущение невесомой массы; ассоциировалось с вселенской тишиной, миром, бессмертием и безмятежным вечным покоем… Хотя вечный покой скорее приложим к кладбищу, если идти от "передвижников"… Все двоякотолкуемо, нет одной правды и никогда не будет; приближение к правде - слагаемость множества мнений… До того домика, в котором жил отставной генерал Трехов, можно добраться на автобусе, что ходил раз в Два часа, или топать семь километров вдоль по берегу Плещеева озера - оно искрило мелкой зыбью, сентябрьский камыш казался бархатным, стайки чирков пролетали стремительно, как реактивные истребители: брать пример с Божьей твари и подвешивать - под копию с нее - атомные бомбы… Эх люди, люди, порожденье крокодилов… Жуки - прообраз танка, крот - сапер, воистину из ничего не будет ничего; проецируем Божью тварь на мощь разрушения, вгрызание в глубь самих себя, подкрадывание к дьяволу, который сокрыт в каждом… На третьем километре на поднятую руку откликнулся наконец шофер бензовоза - молоденький парень, волосы что солома, глаза - синие, громадные. - Куда вам, дядя? - А здесь неподалеку, на берегу, возле Зубанихи старик живет… - Генерал, что ль? - Точно. - Чокнутый… - Да ну? Давно ли? - А как Горбачев пришел. Раньше молчал, а вот стали товарища Сталина хулить, так и он, - туда ж… - Любишь товарища Сталина? - Его все честные люди любят. - Ты сам-то с какого года? - Старый уже, - усмехнулся паренек, - с шестьдесят пятого. - Да, дед прямо-таки… Ты ж ни Хрущева не застал, ни Сталина… Откуда в тебе любовь к Иосифу Виссарионовичу? - А папаня работал в охотхозяйстве, его Василий Иосифович держал, сын вождя… И консервов привезет егерям, и бутылку каждому… Чего ни попросишь - кровель там, стекло, - всем помогал, и взятки, как сейчас, не брал: все от чистого сердца… За это его масоны с сионистами и погубили мученической смертью… - А масоны - это кто? - Ну как? Враги народа, нерусские. - А сионисты? - Так это ж евреи! Вы что, шуткуете, дядя? - Почему? Просто интересуюсь, как ты себе это мыслишь. Радищева в школе проходил? - А как же! До сей поры помню, очень замечательно писал про страдания народа… - Он, кстати, масоном был. Радищев-то… - Ты, дядя, давай, напраслину на русского писателя не неси, а то высажу, и точка… - Да вот тебе истинный крест, - серьезно ответил Костенко. - Для интереса сходи в библиотеку, посмотри издание Радищева, там про то сказано… - Какая у нас библиотека?! Одни собрания сочинений - то Брежнев был, то сусловы там всякие с соломенцевыми, двух слов сказать не могут, а туда ж - за Пушкиным в ряд… - Сионисты, - рассмеялся Костенко. - Дорогу небось тоже они, сионисты, мешают проложить, по ухабинам елозим?! - У них руки длинные… Если б от нас что зависело - сразу б провели… - Ну так и провели б! - А ты пойди в исполком, сунься! С Гушосдором поговори! От ворот поворот- и точка! - Масоны там сидят? Нерусские? - . Да что ты с этими долбанными масонами ко мне привязался, дядя? Все об них говорят, что ж, людям не верить?! - Об них не все говорят, об них наши цари говорили с охранкой… И Гитлер… Ладно, хрен с ними, с масонами этими… Мясо дают? Колбасу? Сыр? Шофер покосился на Костенко, оглядел его наново, прищурливо, холодно: - А вы вообще-то наш? - Нет, украинец… - Ну, это разницы нет, что хохол, что русак… - Полагаешь? - А что? Если б вы чуркой были - я б вас по физиономии отличил, прибалтийца какого - по выговору, я с ними в армии служил, аккуратные ребята, своих в обиду не дают, молодцы, это только мы как в расколе живем, только и ждем, чтоб друг дружку схарчить, будто шакалы какие… … Генерал Трехов отмахнулся от костенковского удостоверения: - Я любому человеку рад, мил-душа, живу бобылем, милости прошу в зало… У Костенко стало тепло на сердце; "зало" было комнатой метров шестнадцати, вдоль стен стеллажи с газетами, журналами и книгами, уютный абажур, такой у бабульки был, только у нее белый, а у этого - красный; спаленка крохотная, метров шесть, зато кухня с русской печкой - настоящая, просторная, впрочем, Костенко отметил, что ему мешало здесь что-то, потом понял - холодильник; чужероден. Генерал словно бы понял его: - Погреб отменен, мил-душа, но я дважды сверзился, еле отлежался, пришлось изнасиловать российскую первозданность атрибутом антиэкологической цивилизации… Увы, молочко из погреба несравнимо с тем, что хранится в холодильнике, но годы вносят свои коррективы… Чайку с дорожки? Хлебушка с салом? - Ни от чайку, ни от хлеба с салом не откажусь, товарищ генерал… - Мое имя-отчество легко запоминаемо, мил-душа… Я Иван Иванович… А вы? - Владислав Романович. - Красивое созвучие. Очень раскатистое, какое-то театральное… Присаживайтесь, сейчас накормлю… С чем пожаловали? - Я по поводу Зои Федоровой… - Кто это? - Актриса, которую убили восемь лет назад… - Погодите, погодите, я ее реабилитировал бы… Так? - Именно… Я думал, вы ее сразу вспомните… - Через меня прошли десятки тысяч людей, Владислав Романович… Я и Сергея Королева дело закрывал, и Туполева, и детей Микояна, и Тату Окуневскую реабилитировал, жену моего фронтового друга Бориса Горбатова, и Павла Васильева, гениального сибирского поэта… Пильняка, Бабеля, Тухачевского, Мандельштама, Мейерхольда, Вознесенского, Михоэлса - разве всех в памяти удержишь?! Видимо, ее дело было легким, в других-то приходилось разбираться, мил-душа… Таких показаний навыбивали, стольких свидетелей выставили… Липа? Ясное дело… Но - докажи! Молотов требовал развернутых справок по каждому делу, особенно в связи с военными, его же подпись там стояла… Каганович велел справки на всех секретарей райкомов Москвы ему лично пересылать… По Наркомпути - тоже… Никита Сергеевич постоянно интересовался Украиной, только Ворошилов в ус не дул… Знаете, кстати, как он пил? Две чарки водки, а после - для похмельной бодрости - фужер шампанского. И - все. Умел пить, знал, когда остановиться… Но он уже тогда, мил-душа, мало что воспринимал, парил, так сказать, считал, что если Хрущев в своей речи сказал, мол, Сталин винил Ворошилова - "английский шпион", то с него все списки автоматически снимутся, а он ведь тоже на сотни тысяч давал свою подпись… - Иван Иванович, вы не помните, кто был следователем Зои Федоровой? Генерал поставил на стол квашеную капусту, буханку хлеба, сало, порезанное щедрыми кусками, и варенье: - Конечно, не помню, мил-душа… Если б записи вел, а то ведь все тогда было "совсекретно"… Никто не знал, когда придет приказ прекратить реабилитацию и вернуться к восхвалению великого кормчего, будь он проклят… Костенко достал фоторобот Хрена, показал его генералу. Тот долго вглядывался, потом задумчиво произнес: - Я его допрашивал… Он в Лефортове сидел… - По какому делу? - Кажется, по тем спискам, которые подписывал Абакумов… - Зою Федорову арестовали по указанию Берии… Генерал покачал головой: - Сдается мне, там была какая-то игра… Что-то там было особенно коварное… Вы угощайтесь, мил-душа, угощайтесь, а я пока расслаблюсь и повспоминаю… Костенко положил кусок сала на черняшку, чуть присолил, съел быстро, с нескрываемым аппетитом; есть дома, где угощение в с л а с т ь, а бывают такие, где совестишься кусок со стола взять. - Хорошо едите, - заметил генерал. - Я-то на твороге сижу, рак был, полжелудка вынули, ничего, третий год уже, дети всех врачей-убийц съехались, чьих отцов я реабилитировал, а их следователей - сажал… - Иван Иванович, врачей реабилитировал Берия… - Он их выпустил, мил-душа… А дело по-настоящему закрывал я… Лаврентий Павлович только крохотный кусочек айсберга приоткрыл в своей борьбе за интеллигенцию, он был игрок мудрый, учитель был не кто-нибудь, а Хозяин… Кстати, у вас портретов Зои Федоровой нет? Костенко с готовностью разложил перед генералом фотографии Федоровой: и кадры из фильмов, и в шикарном платье со знаками лауреата Сталинских премий, и убитую - с телефонной трубкой в руке… Генерал отодвинул все фото, оставив одно - со Сталинскими премиями. - Вот что я помню точно, мил-душа… Прямо-таки страницу дела вижу: "… после вручения мне Сталинской премии я набралась смелости и обратилась к Иосифу Виссарионовичу: „Дорогой товарищ Сталин, у меня отец репрессирован… “ Зоя Федорова была у Сталина на Ближней даче… Потом ездила к Берии на улицу Качалова… Сталин умел давать в з я т к и, это не брежневские дилетанты, тот был злой гений дозировок, все просчитывал вперед… Эк ведь как сумел „обоймы“ создать, организовать классиков… Детская литература: ба-бах ордена Ленина Чуковскому, Маршаку, Михалкову, Гайдару и Барто - гении, высшие авторитеты, только их и читать детям… Ба-бах премии артистам, любимым народом: Крючкову, Алейникову, Андрееву, Черкасову, Марецкой, Зое Федоровой - только они говорят с экрана правду, они, и никто больше… Так же и в балете было, и в театре, в науке, живописи… Пойди кто хоть слово скажи против Александра Герасимова, Серова, Налбандяна, Иогансона… Что там всяких Гудиашвили, Кончаловские, Мешковы, Сарьяны?! Третий сорт… Хоть и тем давал от пирога, но орденок поменьше, премию пожиже, все взвешивал, фармацевт… Так вот я вспомнил: вскоре после визита Федоровой к Сталину на дачу и к Берии в особняк ее и забрали… Ей ведь шпионаж шили, я вспомнил, шпионаж и террор, мил-душа, у нее какой-то американец был во время войны, верно? - Верно. Военный атташе, капитан Джексон Роджер Тэйт… - Его когда выслали из страны? Костенко улыбнулся: - Ухватили кончик шнурка? - Не сглазьте, мил-душа… Так в каком его турнули? - В сорок пятом. - В сорок пятом, - задумчиво повторил генерал. - Смотрите, как интересно: первый американец, которого турнули, - в год Победы… А Сталин "железный занавес" начал заново строить в сорок шестом… Понимаете, к чему я веду? - Понимаю… Вы ищете личные мотивы для высылки американца. - Точно… Ее, видимо, пытались вербовать… Впрочем, о мертвых или ничего, или хорошо… Костенко хмыкнул: - А как быть со Сталиным? Он же мертв.. Генерал покачал головой: - Жив… Многомиллионен… Его жаждут рабы, мечтающие о жесткой руке и "новом порядке"… Если о нем молчать - придут те, кто страшнее его… Придут такие тупоголовые изуверы, такие неграмотные солдафоны, что Россия после них перестанет существовать как цивилизованное государство… Стоп, стоп, стоп… Фамилия Бивербрук вам говорит что-нибудь? - Доверенное лицо Черчилля? Прилетал к нам в июле сорок первого? - Молодчина, мил-душа, молодчина, память - форпост ума… Так вот я вам расскажу историю с Бивербруком, а потом напомню про любопытный приказ Лаврентия… Лично я документ не видел, вероятно, братья Кобуловы, его заместители, часть архивов успели сжечь накануне ареста, их же взяли только на другой день, а Всеволода Меркулова, ставшего в сорок первом начальником разведки, и вовсе арестовали через неделю - после первых показаний членов группы Берии… Но об этом эпизоде вспоминали все… Так вот, мил-душа, когда к нам приехал Бивербрук, зная о его специфических наклонностях, Берия подвел к нему мальчика-переводчика: после того как лорда торжественно проводили, мальчик исчез, как в воду канул… Берия посрывал шевроны со своих помощников, кого-то отправил на фронт, кого-то приказал вывести на Особое Совещание, а потом выяснилось, что Сталин этого мальчика просто-напросто подарил лорду. Тот обратился к нему с личной просьбой - после успешного окончания переговоров, - и вождь отдал приказ заранее загрузить прелестное дитя в аэроплан англичанина… Тогда-то Берия и издал приказ: следить за всеми союзниками, мотивируя это необходимостью гарантии личной безопасности наших "боевых друзей по антигитлеровской коалиции". Вот мне и сдается, не было ли желания у Лаврентия Павловича превратить Зою Федорову в "охранницу" ее американского Друга? Конечно, она отказалась, и тогда на нее начали крутить дело… Абракадабра была какая-то: "Он просил ездить в районы, где расположены военные заводы, и производить там фотографирование заборов, через которые можно сделать лазы… " Что-то вроде этого, мил-душа. За точность - не отвечаю… И еще - но это тоже надо проверять - где-то и как-то пересеклись пути Зои с Галиной Серебряковой, писательницей, эпопея о Марксе, с Лидией Руслановой… И, кажется, с Ром-Лебедевым, этим чудесным цыганским актером… Конечно, я сделал преступление: надо было б вести хоть одностраничные конспекты, но я тогда полагал, что оттепель быстро кончится: через полгода после двадцатого съезда Хрущев круто повернул, стал говорить, что, имей он Сталинскую премию, - с гордостью бы носил на груди. Все время печатались статьи о "неоднозначности" Сталина… Расстрелял всех ленинцев, сделал страну концлагерем - и на тебе: "неоднозначен"… Мы ж нация мифотворцев, живем иллюзиями и преданиями, подгоняем факты под то, что нам угодно, а не следуем за ними… Чайку подогреть? - А не трудно? Давайте я сам… - Все вещи в труде, - усмехнулся генерал. - Когда слишком бережешься, начинается распад… Все сам, только сам - в этом залог жизнестойкости… Он вернулся через пять минут: на лысом большом черепе римского патриция бисерился пот, виски были запавшие, с синевой; уши восковые - морщинистые и очень большие. Не жилец, подумал Костенко. Это пот у него выступил от усталости, плитка нормальная, не спиральная, только та дает жар… Надо уходить, а я не имею права уйти, потому что он ящичек доброй Пандоры, если такая была; его надо разговорить, он вспомнит, он обязательно даст мне зацепки, помимо той, которую уже дал; будь проклята безнравственная нравственность моей профессии; прав Ястреб, "легавый, взял след", не сойду, а утеряю - скулить стану, тьфу, противно. |
