Сименон Жорж - В случае беды.

    Все сведения о происшествиях в Париже поступают сюда, к трем мужчинам с трубкой или сигаретой во рту, один из которых варит кофе на спиртовке.

    Это напоминает мне, что как-то утром, уже давно, когда я одевался, усталый до головокружения, Иветта говорила со мной о покупке спиртовки.

    - Выпьете чашечку, мэтр?

    Хоть я здесь и не впервые, полицейским любопытно: что меня привело?

    - Позволите воспользоваться вашим телефоном?

    - Звоните вот по этому. Он прямой.

    Я набираю номер Орлеанской набережной.

    - Это я. Ничего?

    Само собой, ничего. Я подхожу к Гризе, у которого на коротких усиках темнеет кружок от бесчисленных сигарет.

    - Вам не сообщали о каком-нибудь происшествии с девушкой?

    - С начала моего дежурства - нет. Впрочем, минутку.

    Он перелистывает тетрадь в черной обложке.

    - Зовут?

    - Иветта Моде.

    - Нет. Есть тут некая Берта Костерман, заболевшая прямо на улице и госпитализированная, но она бельгийка, и ей тридцать девять.

    Гризе не задает вопросов. Я слежу за маленькими лампочками, вспыхивающими на плане Парижа, особенно в XV округе, где расположен квартал Жавель. Мне приходит мысль позвонить на "Ситроен", но заводоуправление закрыто, а в цехах никаких справок не дадут. Но даже если мне ответят, что Мазетти на рабочем месте, успокоит ли это меня окончательно? Что это будет означать?

    - Алло! Гранд-Карьер?.. Что там у вас?.. Как?.. Да… Высылаю "скорую". Гризе поворачивается ко мне. - Не женщина. Пырнули одного северо-африканца.

    Множественные ранения.

    Сидя на столе, свесив ноги и сдвинув шляпу на затылок, я выпиваю протянутый мне кофе, потом, снедаемый тревогой, принимаюсь расхаживать.

    - Что она за девушка? - осведомляется Гризе не из любопытства, а в надежде мне помочь.

    Что ответить? Как описать Иветту?

    - Двадцать лет, но выглядит моложе. Маленькая, тоненькая, в норковой шубе, прическа - конский хвост.

    Я снова звоню.

    - Это опять я.

    - По-прежнему ничего.

    - Еду.

    Я не хочу выставлять напоказ свое нетерпение. К тому же лучше ждать на Орлеанской набережной, чем здесь, где каждые пять минут вспыхивают лампочки.

    Полицейские слышали мой разговор с Жаниной. Гризе обещает:

    - Если будет что новое, свяжусь с вами. Вы дома?

    - Нет.

    Я даю ему адрес и телефон на Орлеанской набережной.

    Стоит ли описывать остаток ночи со всеми подробностями? Отперла мне Жанина. Ни она, ни я не ложились, не раздевались, а просидели до утра в креслах в гостиной, не сводя глаз с телефона и подскакивая всякий раз, когда под окнами проезжало такси.

    Как мы с Иветтой расстались в полдень? Я пытался это вспомнить, но не сумел. Мне хочется представить себе ее последний взгляд, как будто это подскажет хоть какую-то разгадку.

    Наконец занялся день. До этого Жанина дважды погружалась в дрему, я, кажется, тоже, хоть и не сознавая, что сплю. В восемь утра, заметив за окном велосипедиста с кипой газет под мышкой, подумал, что надо купить какую-нибудь. Вдруг там что-то сообщается об Иветте?

    Жанина просматривала заголовки через мое плечо.

    - Ничего.

    Позвонила Борденав:

    - Вы не забыли, что в десять у вас встреча с министром общественных работ?

    - Не поеду.

    - А на остальные встречи?

    - Отговоритесь как-нибудь.

    По странной иронии судьбы на нужный звонок к аппарату подошел не я, а Жанина.

    - Минутку… Да, он здесь. Передаю трубку.

    Я вопросительно посмотрел на нее и понял, что она предпочитает ничего мне не говорить. Едва я взялся за телефон, как услышал за спиной рыдания.

    - Гобийо слушает.

    - Говорит инспектор Тишауэр, мэтр. Мой сменщик, сдавая ночное дежурство, наказал мне известить вас, если…

    - Да, да. Что случилось?

    - Вы ведь справлялись об Иветте Моде, верно? Двадцать лет, уроженка Лиона. Та самая, что в прошлом году…

    - Да.

    Я замер затаив дыхание.

    - Ее зарезали этой ночью ножом в гостинице "Вильна" на набережной Жавель.

    Преступник, пробродив несколько часов по кварталу, сам явился в полицейский участок на улице Лакордера. На место происшествия выехала оперативная машина, и жертву обнаружили в указанном им номере. Убийца, разнорабочий по фамилии Мазетти, полностью во всем признался.

    Понедельник, 26 декабря.

    Остальное я узнал уже потом: случившимся продолжают заниматься газеты, где моя фамилия набрана крупным шрифтом. Я мог бы этого избежать. Мой коллега Лучани позвонил мне, как только ему поручили защищать обвиняемого.

    Мазетти, которому безразлично, что с ним станет, ограничился тем, что указал в списке адвокатов, предложенных ему следователем, первую попавшуюся фамилию с итальянским звучанием. Лучани интересовался, следует ли ему принять меры, чтобы мое имя не упоминалось. Я ответил "нет".

    Иветту нашли голой на узкой железной кровати, под левой грудью у нее была рана. Я съездил туда. Видел ее до того, как труп увезли. Видел комнату.

    Видел гостиницу с лестницами, где кишели мужчины, нагонявшие на нее страх.

    Я видел Мазетти, мы посмотрели друг на друга, и я отвел глаза: на лице у него не было ни тени сожаления.

    Полицейским, следователю, своему адвокату он твердил одно:

    - Она пришла. Я умолял ее остаться и, когда она решила уйти, помешал этому.

    Значит, она пыталась-таки вернуться на Орлеанскую набережную.

    Ей самой захотелось на набережную Жавель: в номере нашли грубошерстный норвежский свитер, мужской свитер, вроде того, что она купила себе. Это наверняка рождественский подарок, приготовленный ей Мазетти. Картонная коробка с магазинной этикеткой валялась под кроватью.

    Хоронили Иветту мы с Жаниной, потому что семья покойной, извещенная телеграммой, не подала признаков жизни.

    - Что делать с ее вещами?

    Я ответил Жанине: "Не знаю - и разрешил, если она захочет, взять их себе.

    Побеседовал со следователем и предупредил, что, не имея возможности взять на себя защиту Мазетти, как мне хотелось бы, выступлю свидетелем на суде.

    Это его удивило. Все смотрят на меня так, словно отказываются что-либо понимать. Вивиана - тоже.

    Когда я вернулся с похорон, она, хоть и не веря в успех, все-таки предложила:

    - Ты не находишь, что тебе пошло бы на пользу уехать на несколько дней из Парижа?

    Я ответил согласием.

    - Куда хочешь поехать? - полюбопытствовала она, удивленная столь легкой победой.

    - Разве ты не забронировала номер в Канне?

    - Когда рассчитываешь отправиться?

    - Первым же поездом.

    - Нынче вечером?

    - Идет.

    У меня нет к ней даже ненависти. Рядом она со мной или далеко, говорит или молчит, воображая, что по-прежнему распоряжается нашей судьбой, - не важно. Для меня она перестала существовать.

    "В случае беды… - написал я где-то выше.

    Коллега Лучани, которому я пошлю это досье, почерпнет "в нем, может быть, аргументы для того, чтобы добиться оправдания Мазетти или хотя бы избавить его от слишком строгого наказания.

    А я буду по-прежнему защищать всякую сволочь.

    Площадь со сквером на авеню Елисенских полей в Париже.

    Уменьшенное бронзовое повторение знаменитой статуи Бартольди, воздвигнутой в г. Бельфор в честь его героической защиты под руководством полковника Данфер-Рошро во время франко-прусской войны 1870-1871 гг.

    Город на северо-западе Франции, центр департамента Де-Севр.

    Курортное местечко вод Ниццей.

    Имеется в виду Булонский лес, главный парк Парижа.

    У католиков церковный брак может быть расторгнут только папой.

    Курорт зимнего спорта в швейцарском кантоне Граубюнден.

    Невысокий горный кряж на юге Прованса.