Дождался, когда наконец уберется феканец, запер - чего никогда не бывало - кают-компанию на ключ и подошел к жениной двери. - Матильда! Ни слова в ответ. Однако она не спала: в каюте слышался шорох. - Открой. Надо поговорить. - Слушаю. - Нет, не так. Открой на минутку. Ланнек уже почти улыбался: верхняя губа у него изогнулась от игривых мыслей. А ведь верно! Они еще ни разу не поцеловались на борту собственного судна. - Открой, Матильда! Он старался говорить как можно ласковее. Пригнулся, услышал за дверью приближающиеся шаги. - Хватит злиться! Я объясню тебе… Ланнек больше не вспоминал об их пустячной размолвке в полдень. С этим покончено! Он готов заключить жену в объятия. - Открой скорее! Защелка отодвинулась. Дверь приоткрылась, Матильда выглянула, но лицо ее осталось все таким же суровым. - Что случилось? - осведомилась она. Ланнек почувствовал, как улыбка застывает у него на губах, но все-таки потянулся к двери. - Да перестань же злиться! - промямлил он. - Уверяю тебя, я… Дверь захлопнулась, защелка встала на место, и раздались два шлепка - обувь сбросили на пол. Ланнек занес кулак. Было мгновение, когда он чуть не грохнул в дверь, но затем рука поднялась еще выше и наткнулась на переносной фонарь, который держали в кают-компании на случай, если откажет электричество. Абажур у него был зеленый. Ланнек ухватился за днище, секунду поколебался, потом пожал плечами и рванул изо всех сил. Жест пришлось повторить: фонарь был закреплен надежно. Кают-компания наполнилась грохотом. За дверьми кто-то заметался. Это, конечно, Кампуа. Наверняка ломает себе голову: уж не стряслось ли что-нибудь с судном? Ланнек ушел к себе, захлопнул дверь и, не раздеваясь, бросился на койку. Несколько минут он пролежал, даже не прислушиваясь к тому, что происходит за переборкой. А когда все поуспокоилось, различил голос жены и понял, что Матильда с феканцем наводит порядок или просто подсчитывает убытки. 3
Он проспал два часа, а в пять уже сидел в кают-компании под переносным фонарем без абажура - его успели водворить на место. Молча - так уж было заведено - феканец поставил перед Ланнеком на зеленое сукно стола чашку с кофе. Подобно тому как факиры приводят себя в гипнотическое состояние, созерцая хрустальный шар, Ланнек обладал способностью служанок и домохозяек отвлекаться от действительности за чашкой кофе с молоком. Чашка была огромная, из фаянса, толщиной чуть ли не в сантиметр. Сгущенку Ланнек подливал сам из продырявленной в двух местах банки. В эту минуту он еще качался на полпути между сном и явью: зевал, расправлял затекшие члены. И аромат горячей сладкой жидкости лишь постоянно вытеснял другой запах, тоже занимавший определенное место в монотонном течении дней, - запах только что покинутой койки. Ланнек никогда не осмелился бы признаться, что, ложась вздремнуть после обеда, он втягивает воздух ноздрями с тем же наслаждением, что и лошадь, вернувшаяся в родную конюшню. А когда он проводил несколько дней на берегу, ему было не по себе в любой другой постели - даже в постели собственной жены. - Кампуа! Ланнек не повысил голос: он знал, что феканец где-то поблизости. - Ветер переменился? Даже подремывая за чашкой кофе с молоком, он мысленно следил за ходом судна. Точно так же, отдыхая, он сквозь сон отметил, что часа в четыре бриз ослаб и уступил место дождю, время от времени принимавшемуся хлестать по иллюминаторам каюты. Теперь он слышал, как волны бьют о корпус парохода, и удары их подсказывали ему, что подул встречный ветер. - Норд-вест, - подтвердил Кампуа. Только что стемнело. Две электрические лампочки, сочтенные Матильдой слишком тусклыми, освещали кают-компанию, где в чашке дымился кофе, за которым, упершись локтями в стол, Ланнек оцепенело просиживал десять минут, отведенные на то, чтобы стряхнуть сон. Когда идешь через Фламандские банки, норд-вест означает, что погода будет скверная, может быть и туман вдобавок. Ну, об этом еще хватит времени поразмыслить. На зеленом покрывале валялась газета - в нее что-то заворачивали, и Ланнек машинально, не собираясь читать, пододвинул ее к себе. Газета, оказавшаяся маленьким провинциальным листком из департамента Нижней Сены, была раскрыта на колонке с объявлениями: "Пивная-ресторан Шандивера. Самое современное и веселое заведение в городе. Каждый день играет оркестр".
Ланнек посмотрел на дверь жениной каюты, потом на иллюминатор, дочиста обмытый дождем, лившим все сильней. Кан… Пивная Шандивера… Дождь… Матильда… Их помолвка… Дождь, непрерывный дождь, особенно по вечерам… В такой вот дождливый вечер Ланнек и забрел к Шандиверу. Он командовал тогда пароходом, разгружавшимся в Кане. По еле освещенному тротуару скользили тени, но в громадной пивной было тепло, царило возбуждение, звучали смех, обрывки разговоров, музыка, стук бильярдных шаров и бокалов. Пахло пивом, кофе, страсбургскими сосисками. По правде сказать, Ланнек просто искал себе подружку, когда заметил Матильду, сидевшую рядом с матерью. Он даже помнит, как медленно, словно стараясь растянуть удовольствие, они ели пирожные. С чего ему взбрело в голову бросать на девушку красноречивые взгляды? Она улыбнулась. Потом рассмеялась. Мать ничего не поняла, но на всякий случай обшарила глазами соседние столики. "Выйдите к туалетам", - твердил взор Ланнека. Он был в парадной капитанской форме, чисто выбрит. В конце концов девушка поднялась, направилась к туалетам, и он нагнал ее. "Нельзя ли увидеться с вами без посторонних?" Она прыснула со смеху, хотя и не без нервозности, - так ее поразила подобная смелость. "Почему вы не отвечаете?" "Но я же вас не знаю". "Зато я все про вас узнаю. Узнаю, где вы живете. И буду ждать у подъезда". Ланнек сам не верил тому, что мелет, и все же от нечего делать так увлекся игрой, что пошел вслед за ними до дома на улице Сен-Пьер, где они занимали квартиру над обувным магазином. - Кампуа! Феканец выскочил из коридора, в уголке которого прятался, как паук. - Моя жена спит? - Не знаю. Ланнек отхлебнул кофе и раскурил свеженабитую трубку. Он разомлел от воспоминаний, хотя вспоминались ему разные глупости: как вечерами он подолгу ожидал на безлюдной улице, пока Матильда не выбегала из дому, чтобы сообщить, что ей сегодня не выбраться, или бросала записку из окна прямо в грязь, а он подбирал. Ланнек допил кофе, со вздохом поднялся, снял с вешалки дождевик, обмотал шею синим шерстяным шарфом. В последний раз перед уходом взглянул на каюту жены, и тут дверь отворилась. - Эмиль! - окликнула Матильда. - Да? - Хочу предупредить: если ты не устроишь так, чтобы мы с тобой ели вдвоем, ноги моей не будет в кают-компании. - Но… - Остальным придется обедать отдельно. С этими словами она захлопнула дверь, а Ланнек медленно поднялся по трапу на палубу и нахмурился: волна становилась все выше. Мимо в темноте пробежали два человека; одного из них, боцмана, капитан успел перехватить. - В чем дело? - Привязываем коров. Одна чуть не сломала себе ногу. Спору нет, "Гром небесный" - хорошее судно. Но, как у всех английских судов старой постройки, корпус у него длинный и узкий, поэтому чертовски валкий. Ланнек выбрался на мостик и различил два силуэта: поближе к нему - Жорж Муанар, позади - г-н Жиль. В таких случаях он не здоровался, а бурчал нечто невнятное. Затем отыскивал глазами ближайший маяк, бросал взгляд на компас и, если нужно, на карту. - Южный Форленд? - спросил он на этот раз, указывая на маячный огонь, мигавший сквозь пелену дождя. Задавая этот вопрос, Ланнек учитывал, что ветер дует встречный: при попутном они ушли бы гораздо дальше. - По-моему, Дувр, - с озабоченным видом отозвался Муанар. Если это Дувр, значит, они два часа, так сказать, топтались на месте. - Ты не уверен, что это Дувр? - Погляди сам: два огня. Старший помощник и г-н Жиль вот уже четверть часа наблюдали за двумя световыми точками, то вспыхивавшими, то угасавшими там, где полагалось быть только одной. - Но это же бортовой огонь! - Да, но которая из двух? Втроем они минут десять всматривались в море, пока наконец одна из точек не отделилась от другой настолько, что всякие сомнения отпали. - Право на борт! - скомандовал Ланнек. И вовремя! Хотя судно шло вполветра, его разом закачало, как в настоящий шторм, и брызги водопадом обрушились на коров. На секунду Ланнек вспомнил о жене, запершейся в каюте. Она, конечно, лежит и с замиранием сердца ожидает каждого нового крена. - Что там впереди? - Вроде бы рыбачий баркас. Эта братия вечно забывает зажечь сигнальный фонарь. - Слушай, Муанар, мне надо кое-что тебе сказать. Понимаешь, моя жена… - Ланнек сплюнул и выбил трубку. - Словом, Матильда хочет питаться отдельно, вместе со Мной. Если тебя это не задевает, вы все будете есть после нас. - Мне все равно. Муанар лгал. Ему, как и капитану, было далеко не все равно. История получилась настолько неслыханная, что им обоим было стыдно за свое судно. - Я, видишь ли, не думаю, чтобы она поехала с нами еще раз… - Это ее право. Муанар всегда такой. Принимает все как есть, не пытаясь ничего изменить, в отличие от Ланнека, - тот ощетинивается из-за любого пустяка. - Видимость ухудшается! Дождь превратился в изморось, а та постепенно сменилась туманом, в ореоле которого свет маяка расплылся и как бы начал удаляться. - Жиль, включите сирену. Все трое были совершенно спокойны, разве что чуть больше взвинчены, чем обычно: ночь предстоит бессонная - придется высматривать в тумане маячные огни и глохнуть от воя сирены. На мостик заглянул радист. Молча потоптался минуту-другую и, словно невзначай, обронил: - Дальше еще хуже. Около Эймедена какое-то судно уже запрашивает курс по радио. Ланнек косо посмотрел на него. Почему? Вроде бы все нормально. В такое время года всегда штормит, и он десятки раз совершал этот рейс в гораздо худших условиях - при нулевой видимости, с минуты на минуту готовый услышать грохот толчеи на банках. Он звонком вызвал Кампуа и крикнул ему с высоты мостика: - Будешь подавать еду сперва нам с женой, потом - офицерам. Так прошло два часа. - Отдохнуть не хочешь? - опросил Ланнек Муанара. Он заранее знал, что тот откажется. Высматривать маяки в таком паскудном тумане всегда легче вдвоем, чем в одиночку, а уж втроем - подавно. Ровно через полчаса после Южного Форленда Ланнек определился по карте. Когда он, закончив прокладку, вышел из штурманской, Муанар встретил его вопросительным взглядом. - Еле-еле три узла! - объявил капитан. Против них было все - не только ветер, но и приливные течения. "Гром небесный" рыскал так, что приходилось непрерывно перекладывать руль с борта на борт. - Моей жене сейчас невесело! Ланнек говорил так в отместку Матильде, но не испытывал злорадства, вернее, никакого удовольствия при мысли, что ее мучит морская болезнь. Когда прозвонили к обед он повернулся и бросил Муанару: - Вернусь через десять минут. Если что-нибудь стрясется… Ему хотелось плакать от бешенства при виде такого пренебрежения ко всем морским традициям, да еще в первом же рейсе его собственного судна. Поэтому он старался ступать как можно тяжелее, придал лицу максимально суровое выражение, а войдя в кают-компанию, сперва отряхнул дождевик и лишь потом повесил его на крючок. - Моя жена не… Ланнек не успел закончить фразу: Матильда вышла из каюты и уселась на свое место так же непринужденно, как она сделала бы в их столовой в Кане. На ней было изящное платье из черного шелка, она тщательно причесалась, напудрилась, подкрасила губы. - Ты не страдаешь морской болезнью? - Тебя это огорчает? Он вытащил салфетку из кольца и молча расправил ее. Кампуа подал суп. Ланнек, униженный и взбешенный, окончательно растерялся. Ему казалось, что все на судне смеются над ним, осуждающе следят за каждым его шагом. Подумать только! Его вынудили предупредить старшего механика, радиста - словом, всех, что мадам угодно кушать один на один с супругом! Матильда, чуточку бледная, все-таки ела, хотя волнение стало настолько сильным, что по краям стола пришлось установить штормовые планки, чтобы тарелки не соскальзывали от качки. - И ты не испытываешь ни малейшего недомогания? - Я же ответила: нет! Ланнеку показалось, что в синих зрачках Кампуа сверкнул насмешливый огонек, и он разозлился еще больше. - Так на флоте не делается, - проворчал он, шумно дохлебывая суп и отодвигая тарелку. - Тем больше оснований начать так делать. Нет, это было сильнее его: у Ланнека создалось впечатление чего-то ненормального, почти неприличного. Он чувствовал себя смешным, сидя один на один с женой, в то время как его офицерам, особенно Муанару, придется обедать после них, как слугам! На его взгляд, это подрывало весь установленный порядок корабельной службы. - И с чего тебе взбрело идти с нами в рейс? Он ничего не добавил, но на языке у него вертелось: "Твоя маменька решила присмотреть за своими денежками, так ведь?" Мамашу Питар, как он именовал вдову, Ланнек не выносил: заодно - всех теток и кузин Питар. - Чего ты этим добилась? - А чего, по-твоему, добился ты, оставляя меня на берегу? Матильда произнесла эти слова в тот момент, когда Кампуа подавал овощи. Ланнек, дождавшись, пока буфетчик выйдет, отложил вилку и в упор взглянул на жену: - На что ты намекаешь? - Думаешь, Марсель не воспользовался твоими отлучками? Матильда даже не подняла глаза на мужа: она и без того знала, что он побагровел. В списке людей, ненавистных Ланнеку, первое место занимали все-таки не мамаша и тетки Питар, а человек, от одного имени которого у капитана закипала кровь. Марсель!.. И началось это почти сразу. Уже во время их первой встречи на улице в Кане Матильда не преминула осведомиться: "Вы знаете Марселя?" Она произнесла его имя так, словно это Иисус Христос или Наполеон и все на свете обязаны знать, кто такой Марсель! "Какого Марселя?" "Скрипача". "Что еще за скрипач?" "Тот, что играет у Шандивера". Позже Ланнек вдосталь насмотрелся на этого парня: после помолвки ему пришлось чуть не каждый вечер таскаться с мамашей Питар к Шандиверу и слушать там музыку. Матильда всегда выбирала столик у самой эстрады. Щеки у нее розовели. Она шептала Ланнеку: "Погляди только, как он неистовствует!" Больше всего, однако, неистовствовал жених, видя, что она неотрывно пялит глаза на этого болезненного молодого человека с вьющейся шевелюрой, а тот, орудуя смычком, томно посматривает на нее. "Если твой Марсель не перестанет паясничать, я ему рожу расквашу!" "Какой ты злой! Что ему остается делать, если он влюблен в меня?" Самое обидное состояние в том, что Марсель точно так же поглядывал на каждую девчонку, завернувшую к Шандиверу. И теперь в открытом море, на корабле, где хозяин он, Ланнек, она смеет вспоминать какого-то Марселя! - Повтори, что ты сказала! - с расстановкой процедил он. - Думаешь, Марсель не воспользовался… - Для чего воспользовался? - Для того чтобы ухаживать за мной. - Это все? - Женщина, которая целыми неделями живет без мужа… - Это все? - Почему все? Разве ты постишься, когда заходишь в Антверпен, Гамбург или еще куда-нибудь, а потом я нахожу у тебя в карманах фотографии девок? - Не об этом речь. Я говорю с тобой о Марселе. Ланнек бесился все сильнее еще потому, что знал: Кампуа, как обычно, стоит в коридоре и все слышит. - Марсель приходил и утешал меня. Ты ведь об этом спрашиваешь, не так ли? И ты еще упрекаешь меня, зачем я пошла с вами в рейс! - Ты смеешь утверждать, что… - Да! - Что вы с ним?.. - Да, да! Если тебе так интересно, могу уточнить: это у нас с ним было еще до нашего с тобой знакомства. Теперь ты дово… Она не договорила. Ланнек вскочил и своей здоровенной пятерней так припечатал ей по щеке, что Матильда стукнулась головой о спинку дивана. | 
