Буссенар Луи - Французы на северном полюсе.

    Было достаточно трех часов, чтобы преодолеть расстояние, отделяющее лодку от точки, где проходит земная ось, при условии, конечно, что льды внезапно не придут в движение. Казалось, что препятствий, по мере приближения к цели, становилось все меньше, но сколько трудностей ждет отряд на обратном пути! Нужно будет отыскать прежние следы и добраться до лагеря, в котором осталось четырнадцать больных матросов со скудными запасами продовольствия, которых едва хватит, чтобы не умереть с голоду. Правда, думать о возвращении было еще рано. Прямо не верилось, что здесь, совсем рядом, как говорится, "стоит лишь руку протянуть", находилась эта таинственная точка, на поиски которой отправлялось столько экспедиций и ради достижения которой было отдано столько жизней. Неужели через несколько часов на полюсе, который не удалось покорить ни немцам, ни англичанам, ни русским, ни американцам, будет водружен трехцветный французский флаг в знак взятия этой твердыни, мирно завоеванной горсткой французов.

    Эта мысль удесятеряла силы моряков, и они мечтали о том, как прославят свое отечество.

    Стояла ясная погода, ярко светило солнце, даже рябь не пробегала по воде, было двенадцать градусов, Наступило первое мая 1888 года.

    Обычно спокойный, де Амбрие был чем-то озабочен, и по мере приближения к заветной цели все больше и больше мрачнел.

    Между тем никаких препятствий впереди заметно не было. Все реже попадались льдины. Лодка легко скользила по гладкой, словно зеркало, воде.

    Матросы, видя, что капитан чем-то взволнован, хранили молчание и больше не перебрасывались солеными шуточками. скрашивающими однообразие долгого путешествия. Лишь иногда слышались тихие вздохи и плеск весел.

    Собаки, сбившись в кружок, отдыхали в блаженной лени, "пригревшись" на солнышке при минус двенадцати градусах. Это была настоящая весенняя температура, которая заставляла псов высовывать языки, настолько эти северные животные привыкли к жутким полярным морозам.

    Прошло часа два.

    Торжественный момент приближался. Капитан то и дело вставал, всматриваясь в горизонт.

    Через четверть часа он вздохнул с облегчением.

    Над зеленоватой водой возвышалась темная масса.

    – Наконец-то! – прошептал он едва слышно.– Фортуна повернулась ко мне. Быть может, дело всей моей жизни увенчается успехом.

    Нетерпение де Амбрие росло. Глаза лихорадочно блестели, движения стали резкими. Он не спускал глаз с черной точки, которая быстро увеличивалась.

    – Стоп! – скомандовал он.

    Лодка остановилась. Матросы удивленно взглянули на капитана.

    – Мои отважные друзья! – произнес он дрогнувшим от волнения голосом.– Если я не ошибся в расчетах, мы у заветной цели. Все препятствия позади. Там, где мы сейчас находимся, нет ни широты, ни долготы… Это мертвая точка, ось, вокруг нее вращается Земля. Мы на Северном полюсе!.. Да здравствует Франция!..

    – Да здравствует Франция! – что было силы закричали матросы и подняли весла, капитан трижды взмахнул национальным флагом.

    – Мне казалось, тут должен быть хоть маленький островок земли, но я ошибся. Видите впереди скалу? Там мы и оставим письменное доказательство об успешном завершении нашей экспедиции. Вперед, друзья! К скале! Это последнее наше испытание. После него подумаем о возвращении.

    Справедливости ради следует сказать, что матросы были близки к разочарованию. Ведь ничего особенного они на полюсе не увидели. А сколько потрачено сил, сколько жертв принесено! Зато де Амбрие был счастлив. И, глядя на него, матросы не могли не радоваться. Скала все приближалась, и уже можно было ее рассмотреть. Вытянутая вверх, без выступов и шероховатостей, она имела в длину не более двадцати пяти метров.

    Когда до скалы осталось метров сто, Мишель Элимбери вскричал:

    – Черт побери!..

    – В чем дело? – спросил капитан.

    – Мы ошиблись! Это не скала…

    – Что же тогда?

    – Кит, самый настоящий, только мертвый. Баск оказался прав.

    Подойдя ближе, все увидели полуоткрытые неподвижные глаза, громадную пасть, необъятное туловище.

    Как очутился этот исполин в краю, где не осталось ничего живого? Сколько он вытерпел мук, прежде чем погибнуть?

    Китолов по привычке ткнул тушу в бок крюком и тотчас же его выдернул. Из пробитого отверстия со свистом вырвалась зловонная струя, к горлу матросов подступила тошнота, и они поспешили отвести лодку подальше. Кит, видимо, погиб еще летом, стал разлагаться, а зимой замерз. Он еще долго оставался бы в таком состоянии, не наткнись на него моряки. Прямо у них на глазах "скала" стала уменьшаться, постепенно погружаясь в воду и вздымая волны, а вскоре совсем исчезла.

    Матросы ждали приказа, но капитан молчал, не зная, на что решиться.

    Поблизости не было места, где он мог бы оставить хоть какое-то доказательство своего пребывания на Северном полюсе. Правда, де Амбрие вел корабельный журнал, для серьезных ученых это веское доказательство. Но не для его соперника, большого любителя памятных знаков. И все же французу не могут не поверить, слишком хорошо его знают…

    После завтрака, состоявшего из двойного рациона по случаю успешного завершения экспедиции, капитан приказал возвращаться к оставленным на льдине товарищам. Лодка развернулась и взяла курс на юг.

    Вечером, несмотря на усталость, спать никому не хотелось – даже собакам. Впрочем, вечера в нашем понимании на полюсе не бывает. Полгода темно, полгода светло. Солнце восходит в день весеннего равноденствия, десятого марта, и до десятого сентября не заходит. А потом наступает полярная ночь. Долго бодрствовали путешественники, но усталость взяла свое. Сразу после ужина все легли спать. Кроме капитана. Он размышлял об оставленных на льдине товарищах, о победе, о бесконечных трудностях обратного пути…

    Возвращение.– Радость Констана Гиньяра.– Хлеб есть, а зубов нет.– Опасения.– Буря.– Похищение провизии.– Примерное наказание воров.– Массовое избиение.– Бегство Помпона.– Голод.

    Отряд во главе с капитаном благополучно возвратился на стоянку. Съестных припасов почти не осталось и тащить лодку было нетрудно.

    До полюса шли пять суток, обратно – шесть.

    Итак, седьмого мая моряки из лагеря радостно встретили капитана. Де Амбрие был тронут до глубины души и сказал, что победа эта общая, поскольку от стоянки до полюса всего пятьдесят километров.

    Радовались не только успеху, но и вознаграждению. Слава славой, а деньги деньгами.

    Вначале были обещаны две награды: за Северный полярный круг и за Северный полюс. Теперь капитан пообещал объединить их в одну и раздать всем без исключения. Это вызвало новый всплеск радости.

    Едва оправившись от скорбута, Констан Гиньяр хитро подмигивал и потирал, свои распухшие руки.

    – Вот и кусок хлеба на старость! – говорил он парижанину.

    – Чем ты его есть будешь? Ведь зубы все выпали!

    – Тебе бы только скалиться, Плюмован! Если хлеб будет слишком твердым, я его размочу в пиве.

    – И будешь пить за здоровье Северного полюса, старый пьяница?

    – Да, Полюс стал моим приятелем.

    – А ты его точно видел?

    – Да вот как тебя.

    – И какая же у него физиономия?

    – Представь себе кита, наполовину высунувшегося из воды, который не шевелит, так сказать, "ни рукой, ни ногой".

    – Ух ты, ну и дальше что?

    – Ну Мишель как воткнет ему гарпун в бок и пш-ш-ш… Вдруг разнесся такой запах, что можно было отравить все живое на семь саженей вокруг.

    – А потом?

    – Кит или Полюс, называй как хочешь, наполнился водой и потонул. На том все и кончилось.

    – Что ты плетешь? Мишель убил Полюс?

    – Да, и ты получишь часть наследства.

    – От Полюса?

    – Черт, ну конечно! Это твоя пенсия, жалованье, твой хлеб и пиво. Все это, старина, наследство бедняги Полюса, которого мы так бесцеремонно вытащили из его владений и потопили как старый баркас.

    Тем временем Бершу сдал полномочия капитану и доложил о том, как обстоят дела.

    Ничего утешительного. Провизии оставалось совсем мало, несмотря на уменьшение рациона. Перед путешественниками встал грозный призрак голода.

    – Но разве охота… рыбная ловля…– начал было де Амбрие.

    – Здесь мертвая пустыня! Ледяной ад… Ужиук и то ничего не смог раздобыть, как ни старался. Страшно мне, капитан, очень страшно! Погибнуть после такой победы!..

    – Надеюсь, этого не случится. Нам надо продержаться до оттепели, завтра уже восьмое мая.

    – Дай Бог, дай Бог…

    Надежды капитана не сбылись.

    На следующий день барометр начал падать. Подул южный ветер, пригнавший тучи, и началась снежная буря. В нескольких шагах ничего не было видно. Палатку ветром снесло, и французы остались без крова. Особенно тяжело приходилось больным, они дрожали в своих спальных мешках. Сани вместе с лодкой, на которой команда плыла к полюсу, разбились о ледяную скалу.

    Следовало как можно скорее соорудить укрытие из снега, наподобие хижины. Здесь очень помог Ужиук, знавший, как это делается. Входное отверстие являлось до того узким, что в жилище приходилось вползать на четвереньках. Там и укрылись измученные люди вместе с собаками, страдая от жажды и голода. Дюма снова вступил в должность повара, сменив Курапье, заподозренного в поедании чужих порций. В хижине было душно и тесно – от людей и собак, от зажженной лампы, но никто не жаловался, радуясь, что хоть есть крыша над головой.

    Стали собирать припасы, засыпанные снегом. Но, к несчастью, оказалось, что больше половины поглотили оголодавшие псы.

    Ураган по-прежнему бушевал, и казалось, не будет ему конца.

    Эта снежная буря, самая страшная из всех случившихся за время путешествия, неистовствовала, ни на минуту не утихая, целую неделю, до десятого мая.

    Годовщину отплытия из Франции предполагалось ознаменовать маленьким пиром, но этот день – тринадцатое мая – принес горькое разочарование. Собаки вошли во вкус и пускали в ход всю свою хитрость, чтобы находить еду. И преуспели в этом: растерзали тюки, разгрызли ящики, причем так ловко, что невольно возник вопрос: не помог ли им кто-нибудь? Но кто?

    Матросы все честные, и каждый из них скорее умрет, чем решится на подобный поступок.

    А вот Ужиук… Он вряд ли способен на самопожертвование. На глазах жиреет, отличается завидным здоровьем.

    Однажды даже на предложение поесть ответил, что совершенно не голоден.

    Сомнений больше не оставалось: это он вместе с собаками рыскал под снегом и поедал припасы.

    При этом старательно заметал следы, прикрывая брезентом распоротые тюки и взломанные ящики…

    И вот грянула беда. Надвинулась угроза голода. Собак кормить было нечем, и их осудили на смерть. Дюма собственноручно порешил несчастных животных.

    Однако не всех – одной псине чудом удалось избежать резни, вызванной суровой необходимостью.

    Все спрашивали себя, почему тезка знаменитого Тартарена орудовал поварским ножом, а не взял карабин? Почему он перерезал собакам – этим верным помощникам человека,– горло, как баранам или свиньям, вместо того чтобы просто пристрелить. Оказывается, таков был строгий приказ доктора.

    Так как отсутствовала свежая тюленья кровь, необходимая больным скорбутом, только таким способом можно было получить достаточное количество целебной жидкости, более действенной, чем все лекарства.

    Нужно сказать, что все больные без исключения, независимо от тяжести заболевания, согласились выпить теплой крови. Впрочем, в этом не было ничего удивительного, настолько страшный конец несчастного Фрица поразил всех. Тяжелое воспоминание, постоянно преследовавшее матросов, помогало побороть отвращение. Плюмован, "собачий капитан", не мог присутствовать на бойне и смотреть, как убивают его подопечных и друзей, ставших, как мы помним, настоящими учеными псами и развлекавших людей в более счастливые времена.

    Артур убежал подальше от лагеря, чтобы не слышать ужасного воя несчастных животных и не видеть агонии своих любимцев: Белизара, Кабо, Помпона и Рамона. Вернувшись, парижанин увидел Дюма, красного, как палач после казни. Тот только что схватил бедного Помпона, который, вместо того чтобы сопротивляться, жалобно плакал как ребенок.

    При виде этой сцены Фарен не смог сдержать слез и закричал срывающимся голосом:

    – Господи, я думал, резня уже закончена. Дюма, отпусти его, прошу тебя!

    – Э, да я и сам хотел того же. Если бы ты только знал, как мне больно убивать невинных бедняг.

    Помпон, ускользнув от палача, бросился на руки парижанину, который поспешил уйти подальше от лагеря, унося обезумевшее от страха животное, преследуемое запахом крови товарищей.

    Отойдя метров на сто, Плюмован остановился среди снежного вихря и, опустив собаку на толстый снежный ковер, заговорил с нею, как будто та могла что-то понять:

    – Знаешь, старина, твоих друзей больше нет. Они поплатились за то, что съели лагерные запасы, а это – преступление, которое карается смертью. Если хочешь избежать их страшной участи, мотай отсюда, и побыстрее! Ты ловкий как обезьяна, шустрый как белка, а льды – твоя родина, беги же… И даже близко не подходи к нам, если не хочешь, чтобы тебя слопали.

    Артур поцеловал четвероногого друга в черный, блестящий, похожий на трюфель нос, взмахнул рукой, указывая на безбрежные снежные поля, и громко крикнул:

    – Беги, Помпон, беги!

    Пес убежал, и больше его никто не видел. Убитые собаки пошли в пищу.

    Вот каков был рацион матросов, скорчившихся в душной, тесной иглу.

    Утром – чай или кофе без сахара. Ужиук и собаки съели его, и больше ничего не осталось. Двести граммов собачьего мяса на человека, несколько капель водки или рома, разбавленных горячей водой. Ни сухарей, ни мясного концентрата. Все было проглочено голодными псами. В полдень – некоторое подобие супа из собачьего мяса и кусочка тюленьего жира, со щепоткой соли.

    Все это съедалось горячим, чтобы получить побольше "топлива", как шутили в прежние дни.

    На ужин – опять крохотный кусочек мяса, для разнообразия – кофе и несколько капель спиртного.

    После столь скудной трапезы засыпали голодными.

    Пищи оставалось в обрез. Собаки, ужасно исхудавшие за последнее время, весили едва ли килограмм двадцать, то есть мяса от каждой получили не более десяти килограммов. Несмотря на строжайшую экономию, оно было очень быстро съедено. Самым изголодавшимся давали дополнительную порцию – варево, запах которого вызывал тошноту у наиболее щепетильных. Добавьте к этому ужасную тесноту, скученность, затхлый воздух, и вы хотя бы отдаленно сможете представить себе судьбу людей, которые корчились от голода, прислушиваясь к завываниям ветра.

    Восемнадцатого мая буря наконец утихла, но легче от этого не стало. Всюду, куда ни кинь взгляд, высились огромные сугробы. Положение казалось безвыходным.

    Но капитан не терял надежды. С наступлением оттепели на север должны были прилететь птицы. Тогда голод отступит…

    Двадцать третьего мая на термометре все еще было десять градусов. Шел мелкий снег.

    Двадцать четвертого мая у троих заболел желудок – с непривычки к собачьему мясу. Совсем ослабели больные скорбутом.

    Двадцать пятого съели последнюю собаку. Двадцать шестого принялись жевать тряпки, кости, все, что попадалось под руку.

    Двадцать восьмого температура резко повысилась до нуля градусов. Ни чая, ни кофе не было, и доктор давал каждому по ложке глицерина.

    Двадцать девятого появилась чайка. Уже съедены шкуры собак. Еще оставалась сбруя из тюленьей кожи.

    Ослабевшие, бледные, с блуждающими глазами, люди двигались словно тени.

    Де Амбрие с напряжением вглядывался в горизонт – не появится ли стая уток или медведь.

    Оттепель набирала силу. Лед трещал, текли потоки воды… Дюма, Плюмован и Итурриа пошли на разведку, но вернулись ни с чем. В этот день съели половину сбруи и запили глицерином.

    – Ба! – сказал парижанин, который едва держался на ногах.– Завтра мы придем в себя.

    Но тридцатого мая, вместо того чтобы "прийти в себя", бедный малый слег от лихорадки, так же как повар Дюма и его товарищи. В отряде не осталось ни одного здорового человека! Доктор, повинуясь профессиональному долгу, все время оставался возле больных. Капитан не щадил себя, стараясь помочь всем. Он распределял последние кусочки пищи, которые и пищей-то назвать было нельзя, их глотали машинально, не думая и ничего не чувствуя. Врач заботился об экипаже, рискуя здоровьем, а может быть и жизнью.

    Тридцать первого мая даже самые стойкие поняли, что все кончено, и покорились судьбе, ожидая смерти.

    Странный шум.– Промахнулся! – Помпон.– Сытая собака и голодные матросы.– Прекрасное открытие.– Парижанин рассказывает о мясных залежах.– Что Помпон делал в отлучке.

    Тридцать первого мая термометр показал плюс два градуса.

    В ясном лазурном небе ярко сверкало солнце.

    Изголодавшиеся матросы – кожа да кости – стали есть свои шубы. Больные ловили ртом капельки воды, бежавшие по стенам снегового жилища.

    – К оружию!

    Дюма схватил винтовку. За ним лейтенант Вассер, парижанин и баск. Появление зверя придало им силы. Ведь он мог стать добычей.

    Удивительно, до чего живуч человек. Близкие к смерти матросы бодро выбежали из хижины с винтовками на изготовку.