- По-моему, ваш брат - скорее всего Джоаким. Или нет, подождите… Верхней частью лица вы напоминаете Джозефа. А может быть, я просто путаю имена? Представьте себе, я всю жизнь путала имена… У одного были длинные белокурые волосы, как у девушки, почти такого же цвета, как мои.

    - Наверное, это Джоаким, - сказал Мегрэ.

    - Дайте подумать. Откуда вы знаете? Другой был довольно плотный и носил очки. Как странно! Мы прожили вместе с ними почти целый год, но кое-что совершенно изгладилось из памяти, а другое помнится, словно это было вчера. Мы все подписали контракт на турне по Южным штатам - Миссисипи, Луизиана, Техас. Это было очень тяжело: тамошние жители - сущие дикари. Некоторые являлись на представление верхом. Однажды во время нашего номера убили негра - уж не знаю, за что. Я стараюсь припомнить, с кем из них двоих была Джесси. Джесси или Бесси?.. Кажется, Бесси… Нет, Джесси! Точно, ее звали Джесси: однажды я обратила внимание, что они составляли три "J - Джозеф, Джоаким, Джесси…

    Если бы Мегрэ мог не спеша задавать вопросы и получать на них точные ответы! Вместо этого приходилось выслушивать старческую болтовню и следить за бесконечными изгибами ее мыслей, которые, видимо, никогда не отличались последовательностью.

    - Бедная малютка Джесси! Она была такая трогательная. Я взяла ее под свое покровительство - она ведь была в деликатном положении.

    Что это означает - "деликатное положение"? В свое время, конечно, это разъяснится.

    - Она была маленькая, тоненькая. Я в те времена тоже была маленькой, тоненькой, хрупкой, как цветочек. Вы знаете, меня называли Ангелом?

    - Да, знаю.

    - Это Робсон так меня звал. Не "мой ангел" - это банально, а просто - Ангел. Не знаю, улавливаете ли вы разницу. А Бесси, то есть Джесси, была совсем молоденькая. Сомневаюсь, было ли ей восемнадцать. И чувствовалось, что она несчастна. Не знаю, где они ее нашли. Я говорю "они", потому что не помню, кто ее нашел - Джозеф или Джоаким. Они все трое не расставались, так что никто ничего не понимал.

    - А что она делала во время вашего турне?

    - Ничего. Она не была артисткой. По-видимому, она была сирота - я никогда не видела, чтобы она кому-нибудь писала. Кажется, они увезли ее от смертного одра ее матери.

    - И она ездила вместе с труппой?

    - Она ездила с нами всюду. Ей приходилось несладко. Наш импресарио был грубиян. Вы его знали, Жермен?

    - Его брат и сейчас еще в Нью-Йорке. На той неделе мне о нем рассказывали. Он продает программки на Медисон.

    - Обращался он с нами хуже, чем с собаками. Я думаю, он с удовольствием кормил бы нас ради экономии скотским пойлом. Жили мы в трущобах, там было полно клопов. В конце концов, он бросил нас в пятидесяти милях от Нью-Орлеана, увезя с собой всю выручку, и только Робсон…

    К счастью, она вдруг решила откусить кусочек пирога, и Мегрэ получил передышку. Но очень скоро Люсиль утерла губы кружевным платком и возобновила рассказ:

    - "J and J" - простите, что я так говорю: ведь один из них ваш брат - я держу пари, что это Джозеф, - "J and J" как артисты были нам не чета, до "звезд" им было далеко - они значились в конце программ. Ничего стыдного в этом нет, простите, если я вас обидела… Зарабатывали они очень мало, собственно говоря, ничего, но проезд им оплачивали, питание тоже, если только можно назвать это питанием. Между тем с ними была Джесси. Надо было покупать ей билеты на поезд. И еду… Еду-то, впрочем, не всегда… Подождите, сейчас вспомню… Держу пари, что я слышу Робсона…

    Ее громадная грудь вздымалась под корсетом, короткие пальцы дрожали.

    - Простите, сэр. Полагаю, вы верите в бессмертие души? А то бы так не старались найти своего брата, которого, быть может, нет в живых. Я чувствую, Робсон мне что-то говорит. Я это знаю, я уверяю, что так оно и есть. Дайте мне собраться с мыслями, и он скажет мне все, что вы хотите узнать.

    Клоун так разволновался, что тихонько застонал. Но, может быть, этот стон относился к пирогу, которого ему никто не подумал предложить?

    Мегрэ сосредоточенно смотрел себе под ноги, ожидая, когда все это кончится.

    - Да, Робсон… Я тебя слушаю… Жермен, выключите, пожалуйста, лишний свет…

    Должно быть, оба они привыкли к спиритическим сеансам: не вставая с кресла на колесиках, Жермен протянул руку и, дернув шнурок, погасил одну из двух лампочек торшера.

    - Да, я их вижу… У широкой реки… Кругом хлопковые плантации… Помоги мне еще немножко, Робсон, миленький, как помогал когда-то… Большой стол… Мы все сидим за этим столом, на почетном месте - ты… "J and J"… Постой… Она сидит между нами… Прислуживает толстая негритянка…

    Клоун опять застонал, но она продолжала монотонным голосом, которым, должно быть, говорила в давние времена, когда была ясновидящей в номере своего мужа:

    - Джесси очень бледна… Мы ехали на поезде… Ехали долго… Поезд остановился в открытом поле… Все ужасно устали… Импресарио отправился расклеивать афиши… "J and J" отрезают по куску мяса от своих порций и отдают Джесси…

    Наверное, ей было бы легче рассказывать без этой потусторонней театральщины. Мегрэ так и подмывало сказать ей: "Мне нужны только факты… И говорите, пожалуйста, по-человечески".

    Но если бы Люсиль заговорила по-человечески, а Жермен трезво оценил свои воспоминания - разве у них нашлись бы силы, чтобы жить?

    - И всюду, где я их вижу, все то же самое… С нею оба, и оба отдают ей часть своей еды: у них же нет денег, чтобы оплатить полный обед…

    - Вы сказали, что турне продолжалось целый год? Она сделала вид, что борется с собой, с трудом открыла глаза и пролепетала:

    - Я что-то сказала?.. Простите, пожалуйста… Я была с Робсоном.

    - Я спросил вас, сколько времени продолжалось турне.

    - Больше года. Уезжали мы месяца на три, на четыре. Но это обычное дело. В дороге постоянно случается столько непредвиденного. К тому же деньги… Вечно оказывается, что заработано слишком мало, чтобы думать о возвращении. Ну и едешь дальше, из одного города в другой, а то и по деревням.

    - А вы не знаете, кто из них был возлюбленным Джесси?

    - Не знаю. Наверное, Джоаким. Это ваш брат, не правда ли? Я убеждена, что вы похожи на Джоакима. Он мне больше нравился, чем тот, другой, - он прелестно играл на скрипке. Нет, не на сцене - там-то он играл только фантазии. Но если мы случайно оставались дня на два в одной гостинице…

    Мегрэ представил, как в деревянной гостинице, где-нибудь в Техасе или в Луизиане, она штопает мужу черные шелковые чулки. И представил эту Джесси, которая смиренно питалась тем, что уделяли ей двое мужчин.

    - А вы не знаете, что с ними сталось?

    - Я уже говорила вам, что труппа распалась в Нью-Орлеане, - ведь импресарио нас бросил. Мы с Робсоном сразу получили ангажемент: наш номер пользовался успехом. А как другие раздобыли деньги на дорогу, я уж и не знаю.

    - И вы тотчас же вернулись в Нью-Йорк?

    - Кажется, да. Точно не помню. Но помню, что я снова увидела одного из "J" в конторе импресарио на Бродвее. Наверное, это было вскоре по возвращении. Я потому так думаю, что на мне было одно из платьев, которые я носила во время турне. Кто же из них это был? Меня удивило, что он был один. Их всегда видели только вдвоем.

    И вдруг Мегрэ совершенно неожиданно для присутствующих быстро поднялся с места. Ему казалось, что он и пяти минут не сможет больше пробыть в этой удушливой атмосфере.

    - Простите за вторжение, - сказал он, обращаясь к старику Жермену.

    - Если бы речь шла о цирке, а не о кафешантане… - повторял тот как испорченная пластинка…

    - Возьмите мой адрес, - говорила Люсиль. - Я еще даю частные консультации. У меня небольшая клиентура - все очень порядочные люди, которые мне доверяют. Вам я могу сказать правду: мне по-прежнему помогает Робсон. Я не всем могу признаться в этом - есть люди, которые боятся духов.

    Она протянула ему визитную карточку, которую он сунул в карман. Клоун бросил последний взгляд на пирог и взялся за шляпу.

    - Еще раз спасибо!

    Уф! Никогда еще Мегрэ не спускался по лестнице так быстро; выйдя на улицу, он вздохнул всей грудью: он чувствовал себя так, словно вернулся на землю, к людям, уличные фонари показались ему друзьями, с которыми он встретился после долгой разлуки. В лавках горел свет, шли прохожие; мальчик из плоти и крови прыгал на одной ножке по бровке тротуара.

    Правда, рядом с ним еще шагал клоун, который улучил-таки момент и жалобно пролепетал:

    - Я сделал все, что мог… Ну ясно - еще пять долларов!

    Вечером Мегрэ снова обедал с О'Брайеном во французском ресторане. Придя в "Бервик", он узнал, что капитан звонил ему и просил передать, чтобы комиссар позвонил, когда вернется.

    - Сегодня вечером я свободен, как и ожидал, - объявил О'Брайен. - Если вы не заняты, можем вместе пообедать и поболтать.

    И вот уже больше четверти часа они сидят друг против друга, а О'Брайен еще ничего не сказал; заказывая обед, он ограничивался тем, что посылал Мегрэ улыбочки, иронические и в то же время удовлетворенные.

    - Вы заметили, - спросил он наконец, разрезая великолепный кусок филе, - что за вами опять следят?

    Комиссар нахмурился, но не потому, что это его встревожило, - он разозлился на себя, что не поостерегся.

    - Я заметил это сразу же, как только зашел за вами в "Бервик". На сей раз это уже не Билл, а тот тип, который задавил старика Анджелино. Он и сейчас стоит у дверей.

    - Мы увидим его, когда выйдем отсюда.

    - Вот только не знаю, с какого времени он на посту… Вы сегодня выходили из гостиницы?

    Тут Мегрэ поднял голову, так что О'Брайен перехватил его тревожный взгляд; комиссар с минуту подумал и, ударив кулаком по столу, воскликнул: "Черт!", что снова вызвало улыбку у его рыжего собеседника.

    - Вы предприняли что-то, очень вас компрометирующее?

    - Этот ваш тип, конечно, брюнет, сицилиец. Носит светло-серую шляпу, так ведь?

    - Точно.

    - Ну, в таком случае, это он был в холле гостиницы, когда мы с моим клоуном спустились вниз, - это было часов в пять. Мы столкнулись с ним в дверях.

    - Стало быть, он следит за вами с пяти.

    - А вы, господа из полиции, ничего не можете сделать, чтобы защитить человека? - не без иронии спросил Мегрэ.

    - Это зависит от того, что ему угрожает.

    - И вы защитили бы старика портного?

    - Знай я тогда то, что знаю сейчас, - да.

    - Прекрасно! Есть два человека, которых надо защитить, и я думаю, вы хорошо сделаете, если примете меры, прежде чем расправитесь с филе.

    Он дал адрес Жермена. Потом вынул из кармана и протянул визитную карточку знаменитой ясновидящей.

    - Здесь наверняка есть телефон.

    - С вашего разрешения…

    Ну и ну! Невозмутимый и хитроумный капитан больше не иронизировал и не толковал о пресловутой свободе личности.

    О'Брайен говорил по телефону очень долго; воспользовавшись его отсутствием, Мегрэ подошел к окну и бросил взгляд на улицу. Напротив, на тротуаре, он увидел ту самую светло-серую шляпу, на которую обратил внимание в холле гостиницы; вернувшись на место, он выпил подряд два больших бокала вина.

    Наконец О'Брайен вернулся, и у него хватило деликатности - или, может быть, хитрости? - не задавать никаких вопросов и снова спокойно приняться за еду.

    - Итак, - пробурчал Мегрэ, которому кусок не шел в горло, - не очутись я здесь, старик Анджелино несомненно был бы жив.

    Он ожидал возражений, надеялся их услышать, но О'Брайен произнес только:

    - Возможно.

    - Значит, если произойдут новые несчастные случаи…

    - То это будет по вашей вине, так ведь? Вы так думаете? И я тоже так думаю с первого же дня. Вспомните наш обед в день вашего приезда.

    - Стало быть, я должен оставить этих людей в покое?

    - Сейчас уже слишком поздно…

    - Что вы хотите этим сказать?

    - Слишком поздно, потому что этим делом занялись и мы, потому что в любом случае, даже если вы выйдете из игры и завтра же отправитесь в Гавр или в Шербур, "они" все равно не будут чувствовать себя в безопасности.

    - Маленький Джон?

    - Понятия не имею.

    - Мак-Джилл?

    - Не знаю. Скажу сразу же, что это дело веду не я. Завтра или послезавтра, когда настанет время и когда пожелает мой коллега - ведь меня все это не касается, он сам себе хозяин, - я вам его представлю. Он славный человек.

    - Вроде вас?

    - Ничего подобного. Потому-то я и сказал, что он славный. Я ему только что звонил. Он хочет, чтобы я сейчас же дал ему более точные сведения о тех двух людях, которых он должен защищать.

    - Это сумасшедшие, - буркнул Мегрэ.

    - Как вы сказали?

    - Сказал, что это сумасшедшие! А если и не настоящие сумасшедшие, так, во всяком случае, несчастные маньяки, которые рискуют поплатиться головой за свою болтливость, а болтали они, потому что хотели мне помочь. И в довершение всего, сам того не желая, я из-за этого дурака, плаксы-клоуна, разыграл, чтобы их растрогать, чувствительную сцену.

    О'Брайен таращил глаза, изумляясь тому, как разволновался Мегрэ, как чеканил каждое слово, как яростно жевал.

    - Вы, конечно, скажете мне, что ничего серьезного я не узнал и что игра не стоила свеч. Но, быть может, мы по-разному представляем себе полицейское расследование.

    Ласковая улыбочка собеседника раздражала Мегрэ.

    - Мой утренний визит в дом на Сто шестьдесят девятой улице тоже вас позабавил, не так ли? И уж наверняка вы расхохотались бы, если бы видали, как я там обнюхивал все углы и стучался во все двери в обществе какого-то мальчишки. Но хотя я в Америке всего несколько дней, утверждаю, что теперь о Маленьком Джоне и о другом "J" мне известно больше, чем вам, Это, конечно, вопрос темперамента. Вам нужны только факты, точные факты, так ведь? Ну а мне…

    Внезапно он замолчал, видя, что его собеседник, несмотря на все усилия сдержаться, вот-вот расхохочется, и решил посмеяться вместе с ним.

    - Простите… Только что я побывал в самом дурацком положении за всю жизнь… Вот послушайте.

    Он рассказал про свой визит к старику Жермену и описал Люсиль и ее транс, очень может быть - притворный.

    - Понимаете, почему я боюсь за них? - заключил он свою повесть. - Анджелино что-то знал, и его убрали. Может быть, Анджелино знал больше других? Это возможно. Но я целый час просидел у бывшего коверного. И там же была Люсиль.

    - Ясно. И все же не думаю, чтобы им грозила какая-то опасность.

    - Бьюсь об заклад, что вы, как и я, полагаете, что те люди ждут опасности со Сто шестьдесят девятой улицы. - Утвердительный кивок.

    - Необходимо срочно узнать, жила ли эта Люсиль в том же доме напротив портняжной мастерской. И можно ли обнаружить в полицейских архивах следы трагического или несчастного случая, который произошел в этом доме лет тридцать тому назад?

    - Здесь это сложнее, чем у вас. Особенно если эта трагедия не приобрела, так сказать, официального характера, если не было проведено расследование. Я знаю, что во Франции можно было бы в комиссариате полиции разыскать следы всех жильцов этого дома или упоминания об их смерти.

    - Значит, вы тоже думаете…

    - Ничего я не думаю. Повторяю, расследование веду не я. Меня бросили на другое дело, которое отнимет у меня несколько недель, если не месяцев. Сейчас мы выпьем коньяку, и я позвоню коллеге. Между прочим, я знаю, что сегодня он ездил в иммиграционное бюро. Там есть список всех, прибывших в Соединенные Штаты. Постойте… Вот что я записал на клочке бумаги.

    Все те же небрежные жесты - О'Брайен как бы хочет умалить значение того, что сделал. А может, в этом больше скромности по отношению к Мегрэ, чем административной осторожности?

    - Вот дата приезда Мора в Соединенные Штаты. Жоашен Жан Мари Мора, родился в Байонне, двадцать два года, скрипач. И название судна, давно уже не существующего: "Аквитания". Что касается второго "J", то речь тут может идти только о Жозефе Эрнесте Доминике Домале, двадцати четырех лет, родился тоже в Байонне. Записался не как кларнетист, а как композитор. Надеюсь, вы улавливаете разницу? Мне дали и другую справку - это, может быть, не так уж важно, но я думаю, что должен вам сказать. Через два с половиной года после прибытия в Америку Джоаким Мора, который теперь требует, чтобы его называли Джон Мора и который жил в Нью-Йорке на Сто шестьдесят девятой улице в известном вам доме, покинул Америку и отправился в Европу, где провел почти десять месяцев. Возвратился он на английском пароходе "Мултан". Не думаю, чтобы мой коллега потрудился запросить Францию. Но, зная вас…

    Мегрэ подумал об этом в ту самую минуту, когда его собеседник упомянул Байонну. Мысленно он уже составил телеграмму в байоннскую полицию:

    Мысль заказать выдержанный арманьяк в бокалах, специально предназначенных для дегустации, принадлежала американцу. И он же первым закурил трубку.

    - О чем вы думаете? - спросил он, видя, что Мегрэ сидит задумчиво и неподвижно, вдыхая аромат коньяка.

    - О Джесси.

    - И что вам неясно?

    Это было похоже на игру: у одного вечная улыбочка, словно держащаяся на резинке для вящей предосторожности, у другого - притворно недовольная хмурая гримаса.

    - Да вот: чьей матерью она была?