Александр Дюма - Катрин Блюм

    Расставание происходило со слезами, но лицо Блюма выражало такую преданность, что ни у кого не возникло сомнений в его возвращении. У него был план, о котором он никому не сказал. Он заключался в том, чтобы найти нового короля в Кесселе и подать ему прошение, в котором он излагал всю свою историю и просил назначить его лесничим в этом лесу, имеющем восемь лье в длину и пятнадцать лье в ширину, простирающемся от Рейна до Дуная, который назывался Черным лесом.

    Этот план был простым и наивным, и именно в силу этой простоты и наивности он удался.

    Однажды, стоя на балконе своего Замка, король увидел солдата с бумагой в руке, который, казалось, пытался добиться его расположения; он был в хорошем настроении, как и все короли, только что вступившие на трон и вместо того, чтобы просто приказать принести ему послание, он велел позвать солдата, который изложил ему на довольно хорошем французском языке содержание своего прошения. Король написал свое высочайшее позволение внизу просьбы, и Фридрих Блюм стал главным лесничим в округе Черного леса.

    Трехмесячный отпуск, который давал возможность новому главному лесничему поехать к своей невесте, и пособие в 500 флоринов на расходы, связанные с этим путешествием, которые были даны вместе со свидетельством о назначении на новую службу, обеспечивали будущее наших молодых людей.

    Фридрих Блюм попросил три месяца, а вернулся через шесть недель. Это было серьезным доказательством его любви, которое говорило само за себя, и у Гийома Ватрена не было больше никаких возражений.

    Но у Марианны возникли достаточно серьезные возражения. Марианна была доброй католичкой, каждое воскресенье она ходила к мессе в церковь Вилльер-Котре и причащалась четыре раза в год во время праздников под руководством аббата Грёгуара.

    По мнению Марианны, Фридрих Блюм был протестантом, и, следовательно, его душа была навеки погублена, а душа ее невестки серьезно скомпрометирована.

    Позвали аббата Грёгуара.

    Аббат Грегуар был прекрасным человеком, близоруким и слепым, как крот, ко всему, что относилось к области телесного зрения. Но эта внешняя близорукость и материальная слепота делали более острым его внутреннее зрение. Невозможно было глубже проникнуть в суть земных дел и небесных помышлений, чем достойный аббат, и я убежден, что никакой священник не был так верен данным им обетам самоотречения, как аббат Грегуар.

    Аббат Грегуар ответил, что существует религия, которой нужно следовать прежде всего, - это религия души, и души молодых людей дали друг другу клятву вечной любви. Фридрих Блюм будет следовать своей религии, а Роза Ватрен - своей; дети будут воспитаны по правилам религии той страны, где они будут жить, и в день страшного суда, Бог, который являет собой воплощенное милосердие, удовольствуется только тем, - это была надежда достойного аббата, - что отделит не протестантов от католиков, а лишь только праведников от грешников. Это решение аббата Грегуара, которое поддержали - молодые и Гийом Ватрен, соединило три голоса в его пользу, в то время как противоположное мнение поддерживал только один голос, голос Марианны, и было условлено, что свадьба состоится сразу же, как только будут выполнены религиозные и гражданские формальности. Эти формальности заняли три недели, после чего состоялось бракосочетание Розы Ватрен и Фридриха Блюма в мэрии Вилльер-Котре, в книге записей которой можно увидеть дату этого события - 12 сентября 1809 года; в этот же день они были обвенчаны в церкви того же городка.

    Отсутствие протестантского пастора задержало церковный брак до прибытия супругов в Вестфалию.

    Месяц спустя, в тот же самый день, они были вновь повенчаны пастором Вердена, и все формальности, соединяющие два разных религиозных культа, были выполнены. Через десять месяцев родился ребенок женского пола, получивший имя Катрин и который, вернее, которая была воспитана в протестантской религии согласно правилам той страны, в которой она родилась. Три с половиной года продолжалось безмятежное супружеское счастье, а затем пришла печально известная кампания 1812 года, за которой последовала не менее ужасная кампания 1813 года.

    Великая армия исчезла под российскими снегами и льдом Березины. Нужно было создавать новую армию: все те, кто уже состоял в списках, все те, кому еще не исполнилось тридцати лет, были поставлены под ружье.

    Согласно этому декрету, Фридрих Блюм дважды становился солдатом: во-первых, его имя значилось в списках, и во-вторых, ему было только двадцать девять лет и три месяца. Может быть, тот факт, что порой старая рана давала себя знать, и послужил бы в глазах короля поводом для его освобождения от призыва в армию, но он об этом даже и не подумал. Он поехал в Кассел, представился королю, который его узнал, попросил разрешения служить, как и раньше, в кавалерии, поручил заботам короля свою жену и дочь, получил должность бригадира вестфалийских стрелков и уехал на поля сражений. Он был среди победителей при Люцине и Бауцине; он был среди побежденных и убитых при Лейпциге.

    На этот раз саксонская пуля пронзила его грудь, и он упал, чтобы больше уже никогда не подняться среди шестидесяти тысяч раненых за этот день, в которых было выпущено сто семнадцать тысяч пушечных выстрелов, - на одиннадцать тысяч выстрелов больше, чем при Мальплаке. Как видно, с веками происходит прогресс!

    Король Вестфалии не забыл своего обещания: вдове Фридриха Блюма, находящейся в слезах и трауре, была дана рента в триста флоринов, но начиная с 1814 года королевство Вестфалия перестало существовать, и король Жером перестал входить в число коронованных особ.

    Фридрих Блюм был убит, сражаясь на стороне французской армии, в ту эпоху реакции этого было достаточно для того, чтобы его вдова не чувствовала себя хорошо в Германии, которая начинала подниматься против нас.

    И она пустилась в путь вместе с остатками французской армии, которая переходила через границу, и однажды утром, с ребенком на руках, постучалась в дверь дома своего брата Гийома. Мать и ребенок были приняты с той добротой, которую золотые сердца, подобные этому, всегда сохраняют для других, ибо таково их предназначение. Маленькая девочка, которой было три года, стала сестрой девятилетнего Бернара, а ее мать снова поселилась в той комнате, где лежал на постели раненый Фридрих Блюм, и из окна которой были видны приусадебные деревья большого леса и которые раньше находились под охраной Фридриха Блюма.

    Увы! Бедная женщина была больна гораздо более серьезно, чем ее муж; усталость и горе способствовали появлению воспаления легких, которое перешло в скоротечную чахотку и, несмотря на все заботы и уход, которыми ее окружали невестка и брат, она умерла.

    Таким образом, в 1814 году, то есть в возрасте четырех лет, маленькая Катрин Блюм осталась сиротой.

    Конечно, она была сиротой только официально, потому что Гийом Ватрен и его жена заменили ей родителей, хотя, как известно, потерянных родителей вернуть невозможно. Но она обрела в юном Бернаре брата еще более нежного и преданного, чем если бы это был ее родной брат. Дети росли, совершенно не волнуясь о политических переменах, происходящих во Франции, которые два или три раза существенно повлияли на материальное положение их родителей.

    Наполеон отрекся от власти в Фонтенбло, затем через год он вернулся в Париж, второй раз потерпел поражение после Ватерлоо, отплыл в Рошфор, был отправлен в ссылку и умер на скалистом острове Святой Елены, но в их глазах эти великие перемены не имели того смысла, который в один прекрасный день им придаст история.

    Единственное, что волновало семью, спрятавшуюся среди густой листвы, куда доходило лишь слабое эхо тех событий, которые волновали мир, известий о жизни сильных мира сего, заключалось в том, что герцог Орлеанский, восстановленный в своих правах и снова ставший владельцем леса Вилльер-Котре, оставил за Гийомом Ватреном должность главного лесничего этой местности.

    Его не просто сохранили на этом посту, но даже повысили в должности: после трагической смерти лесничего Шорона Ватрен был переведен из лесничества Пипиньер в лесничество Шовиньи и, покинув свою усадьбу в Фезандери, он переселился в Новый дом по дороге в Суассон.

    В этом лесничестве ему стали платить на сто франков больше, что явилось существенным улучшением материального положения старого лесничего.

    К этому времени Бернар вырос, и в 18 лет был назначен помощником лесничего. А в день своего совершеннолетия он стал лесничим, и ему было назначено жалованье 500 франков в месяц.

    Теперь общая сумма доходов семьи составила 1400 франков в месяц, которые, вместе с бесплатным жильем и возможностью охотиться, позволяли жить в достатке.

    Увеличение доходов существенно отразилось на жизни семьи. Катрин Блюм отправили в пансион в Вилльер-Котре, где она получила хорошее образование и постепенно превратилась из простой крестьянки в городскую девушку. Кроме того, во время пребывания в пансионе, красота ее настолько расцвела, что в шестнадцать лет Катрин Блюм считалась одной из самых прелестных девушек в Вилльер-Котре и его окрестностях. И тогда братская привязанность, которую в юные годы Бернар испытывал к Катрин, незаметно превратилась в любовную страсть. Однако ни один, ни другой не отдавали себе полностью отчета в своем чувстве; каждый, со своей стороны, понимал, что он любит другого все больше и больше, и так оно и было в период детства и юности. Ни один не задумывался о том, что происходит в его душе, до того самого момента, когда появились обстоятельства, которые доказывали, что они так же крепко связаны своим чувством, как два цветка, растущие из одного стебля.

    Выйдя из пансиона, то есть когда ей было четырнадцать лет, Катрин Блюм поступила на учебу в мастерскую мадемуазель Риголо, первой белошвейки и модистки в Вилльер-Котре. Она оставалась там в течение двух лет и при этом обнаружила столь незаурядные способности и столь тонкий вкус, что мадемуазель Риголо заявила, что если Катрин Блюм проведет год или полтора в Париже, чтобы перенять столичный стиль, то она не побоится со временем передать ей свое дело, причем не за немедленный, наличный расчет, а с выплатой двух тысяч ливров в год в течение шести лет.

    Это предложение было слишком важным, чтобы не вызвать серьезных размышлений у Гийома Ватрена и его жены.

    В конце концов было решено, что Катрин, которой мадемуазель Риголо дала рекомендательное письмо к своей подруге в Париж, поедет туда и поселится у нее, чтобы провести в столице восемнадцать месяцев.

    Улица Бург-Лабе, может быть, не была самой модной и красивой, но на ней жила подруга мадемуазель Риголо, и уже самой Катрин предстояло исправить то негативное влияние, которое могли оказать на нее привычки и вкус буржуа, живущих на этой улице. И только тогда, когда Бернар и Катрин должны были расстаться, они поняли, насколько сильна их любовь и что это страсть влюбленных, далекая от привязанности брата к сестре.

    Они обменялись обещаниями постоянно думать друг о друге, писать друг другу, по крайней мере, три раза в неделю и хранить непоколебимую верность; скрытные, как всякие настоящие влюбленные, они сохранили в своих сердцах тайну их любви, в которой они еще сами не полностью отдавали себе отчет.

    Во время 18 месяцев отсутствия Катрин Бернар получил два отпуска по четыре часа каждый, чему он был обязан покровительству инспектора, который по-человечески любил и ценил как работников обоих Ватренов. Бернар использовал их для поездок в Париж, которые еще больше укрепили чувство, связывающее молодых людей.

    Наконец, пришел день возвращения, и чтобы отпраздновать это событие, инспектор дал разрешение загнать кабана.

    Именно поэтому Франсуа встал в три часа утра, чтобы поднять зверя, сделал отчет дядюшке Гийому, который тот воспринял по-своему, поэтому все лесничие из округа Шовиньи, друзья и, несомненно, гости Нового дома, встретились в условленном месте, которое называлось Прыжком Оленя, и поэтому Бернар хотел встретить Катрин нарядный, причесанный, завитой, улыбающийся и радостный, пока письмо, которое ему показал Матье Гогелю, в одно мгновение не превратило эту улыбку в недовольную усмешку, а эту радость - в беспокойство!

    Действительно, по адресу на письме Бернар узнал почерк молодого человека по имени Луи Шолле, сына торговца лесом в Париже, уже два года живущего у мсье Рэзэна, первого торговца лесом в Вилльер-Котре, который одновременно был еще и мэром города.

    Он изучал там фактическую сторону своего состояния, то есть он был управляющим по продаже леса у мсье Рэзэна - так же, как на берегах Рейна в Германии сыновья самых крупных промышленников занимали первые должности у коллег его отца.

    Шолле-старший был очень богат и дал своему сыну на мелкие расходы пенсион в 500 франков в месяц. Это сумма в 500 франков позволяла ему иметь тюльбири ^{note 25}, верховую лошадь и лошадь для прогулки. Кроме того, если ты парижанин и еще притом, что всегда можно заставить отца развязать кошелек и оплатить расходы на портного, весьма легко прослыть провинциальным богом.

    Что и произошло с Луи Шолле.

    Молодой, богатый и красивый, привыкший к парижской жизни, где женская любовь ему доставалась легко, переживший множество романов и, как и всякий молодой человек, имеющий до того дело только со служанками, он думал, что никто не сможет перед ним устоять. И даже если в Вилльер-Котре будет пятьдесят дочерей Даная, то рано или поздно он завоюет их сердца и совершит тринадцатый подвиг Геракла, который, как известно, принес в свое время сыну Юпитера особенно громкую славу.

    Итак, приехав, он в первое же воскресенье отправился на танцы, думая, что благодаря своему фраку, сшитому по последней моде, брюкам неяркой расцветки, модной вышитой рубашке и цепочке от часов со множеством брелков, ему нужно будет лишь бросить платок; и, внимательно посмотрев на всех девушек, он бросил платок Катрин Блюм.

    К несчастью, то, что он решил сделать, три века назад сделал один знаменитый Султан, с которым мы имеем честь его сравнивать; современная Рокселана не подняла платка, в отличие от средневековой Рокселаны ^{note 26}, и Парижанин, - таково было прозвище, которое сразу было дано вновь прибывшему, - в результате остался ни с чем.

    Более того: поскольку Парижанин стал интересоваться Катрин, она вообще не появилась на танцах в следующее воскресенье.

    Для нее это было естественно: она увидела, что Бернар обеспокоен ухаживанием молодого управляющего, и сама предложила своему кузену, что будет приезжать на воскресенье в Новый дом вместо того, чтобы он приезжал в Вилльер-Котре, как он это обычно делал с тех пор, как Катрин стала жить в городе, на что он с восторгом согласился. Но Парижанин вовсе не склонен был считать дело проигранным. Он заказал у мадемуазель Риголо сначала рубашки, затем - носовые платки, затем - пристяжные воротнички, что дало ему возможность несколько раз увидеть Катрин, которая всегда встречала его с профессиональной вежливостью, но оставалась совершенно равнодушной к нему как женщина. Эти визиты Парижанина к мадемуазель Риголо, в причине которых не приходилось сомневаться, сильно взволновали Бернара, но как можно помешать этим визитам? Только сам будущий торговец лесом мог быть судьей того, какое количество рубашек, носовых платков и пристяжных воротничков он хочет иметь; и если ему нравилось иметь двадцать четыре дюжины рубашек, сорок восемь дюжин носовых платков и шестьсот пристяжных воротничков, это никоим образом не должно было касаться Бернара Ватрена.

    Кроме того, он волен был заказывать рубашки, носовые платки и воротнички одни за другими, что давало ему возможность триста шестьдесят пять раз в году заходить в магазин мадемуазель Риголо.

    Из этого количества дней мы должны вычесть воскресенья, но не потому, что по воскресеньям мадемуазель Риголо закрывала свой магазин, а потому, что все субботы, начиная с восьми часов вечера, Бернар приезжал и увозил свою кузину, и привозил ее обратно в понедельник, в восемь часов утра.

    Нужно заметить, что как только Парижанин узнал об этой традиции, он сразу же перестал не только заказывать что-либо по воскресеньям у мадемуазель Риголо, но даже справляться, готовы ли те вещи, которые он заказывал раньше.

    Между тем мадемуазель Риголо предложила отправить Катрин в Париж. Это предложение, как мы уже говорили, было благосклонно принято Гийомом Ватреном и матушкой Ватрен; конечно, Бернар бы высказал этому некоторое сопротивление, если бы он не лелеял мечту о том, что благодаря этому между ненавистным Луи Шолле и любимой Катрин Блюм возникнет расстояние в семьдесят два километра. Эта мысль, по мнению Бернара, смягчала боль разлуки.

    Но хотя в то время и не существовало железной дороги, семьдесят два километра вовсе не являются препятствием для влюбленного, особенно когда он служит управляющим по торговле лесом как любитель и не должен просить отпуск у своего хозяина, а вдобавок имеет 500 франков на карманные расходы.

    Вышло так, что вместо двух путешествий, которые Бернар совершил в Париж в течение 18 месяцев, Шолле, будучи свободным в своих действиях и получая в конце месяца такую сумму, какую получал Бернар в конце года, совершил двенадцать таких путешествий.

    Кроме того, существовал еще один важный факт. После отъезда Катрин в Париж Шолле перестал тратить деньги на рубашки в магазине мадемуазель Риголо на площади Ла Фонтен в Вилльер-Котре и перенес свои заказы в магазин мадам Кретте и К на улицу Бург-Лабе, в дом 15.

    Нужно, однако, сказать, что Бернар был немедленно поставлен Катрин в известность об этой перемене, которая была очень важной для мадемуазель Риголо, но не менее важной и для него.

    Так уж устроено человеческое сердце: хотя Бернар и был уверен в чувстве, которое испытывала к нему его кузина, это преследование Парижанина внушало ему сильное беспокойство.

    Двадцать раз ему приходила в голову мысль найти повод к ссоре с Луи Шолле, которая закончилась бы ударом шпаги или выстрелом из пистолета. Постоянно упражняясь, Бернар прекрасно стрелял, благодаря одному из своих друзей, который служил старшиной в полку и дал ему столько уроков фехтования, сколько он только пожелал, прекрасно владел шпагой, и если бы представился подходящий момент, то дуэль не представляла бы для него никакой сложности.

    Гораздо сложнее было найти повод для ссоры с человеком, на которого ему не в чем было пожаловаться; он был вежлив со всеми, а с ним даже больше, чем с другими. Это было просто невозможно!

    Итак, нужно было ждать подходящего случая.

    Бернар ждал 18 месяцев, но случай ни разу не представился. И вот, в день приезда Катрин Блюм, ему попадается на глаза письмо, адресованное к этой девушке, и он узнает, что адрес на этом письме написан рукой его соперника!