Понятно, что при одном виде этого письма Бернар побледнел и пришел в сильное волнение. Как мы уже говорили, он повертел его в руках, вынул из кармана платок и вытер им лоб. Затем, подумав, что платок ему еще понадобится, он заложил его за манжет рукава левой руки, вместо того чтобы положить в карман, и с видом человека, принявшего важное решение, распечатал письмо. Матье следил за ним со своей злобной улыбкой, не без удовольствия замечая, что по мере чтения Бернар становился все более бледным и взволнованным. - Так вот, мсье Бернар, что я сам подумал, беря это письмо из кармана Пьера… я подумал: "Прекрасно! Я узнаю для мсье Бернара обо всех проделках Парижанина, а заодно заставлю побегать Пьера!" Действительно, я не ошибся, когда Пьер пришел сказать, что он потерял письмо… идиот! Как будто он не мог сказать, что отнес его на почту! Это было бы большим преимуществом, так как в этом случае Парижанин, думая, что первое письмо отправлено, не написал бы второго, мадемуазель Катрин его бы не получила и, следовательно, не ответила бы на него! При этих словах Бернар, который перечитывал письмо во второй раз, остановился и издал звук, похожий на рычание. - То есть как это ответила? - закричал он. - Ты хочешь сказать, несчастный, что Катрин ответила Парижанину? - Вовсе нет, - сказал Матье, прикладывая руку к щеке, слов но защищаясь от второй пощечины, - я этого и не думал говорить! - А что же тогда ты хотел сказать? - Я говорю, что мадемуазель Катрин - женщина и что искушение всегда подстерегает дочь Евы! - Я тебя спрашиваю, точно ли Катрин ему ответила, слышишь, Матье? - Может быть, и нет… Но, Боже мой! Вы же знаете, что точно ничего сказать нельзя! - Матье! - закричал Бернар с угрозой в голосе. - Во всяком случае, он должен был сегодня утром выехать ей навстречу в своем экипаже! - И он поехал? - Поехал ли он? Разве я могу об этом знать, если я провел сегодняшнюю ночь в пекарне? - удивился Матье. - Но вы хотите это узнать? - О, конечно, хочу! - Ну так нет ничего легче! Вам стоит только спросить об этом в Вилльер-Котре - первый же человек, "у которого вы спросите: „Проезжал ли здесь в своем экипаже в сторону Гондревиля мсье Луи Шолле?“, ответит вам положительно! - Да! Но поехал ли он туда? - Или поехал, или нет… Вы же знаете, что я - идиот. Я вам сказал, что он должен был туда поехать, но я вовсе не говорил вам, что он туда поехал! - - Но как ты можешь знать об этом? Действительно, ведь письмо распечатано и запечатано снова… - Ах! Может быть, Парижанин распечатал письмо, чтобы, как говорится, дописать постскриптум! - Так, значит, это не ты распечатал и запечатал его снова? - А зачем, позвольте вас спросить? Разве я умею читать? Разве я не глупое животное, которому не смогли вбить в голову даже начатков алфавита? - Это правда, - прошептал Бернар, - но тогда, как же ты узнал, что он должен выехать ей навстречу? - Так он мне сказал: "Матье, утром нужно вычистить лошадь, так как в шесть часов я должен выехать в экипаже навстречу Катрин". - И он назвал ее просто Катрин? - А вы ждете, что он будет церемониться? - А, - прошептал Бернар, - если бы я был там, если бы я имел счастье это слышать! - То вы бы дали ему пощечину, как мне или, скорее всего, вы бы ему ее не дали… - Почему ты так решил? - Потому что, хотя вы прекрасно стреляете из пистолета, но в лесу у мсье Рэзэна на просеке есть деревья, все изрешеченные пулями, которые доказывают, что он тоже неплохо стреляет; хотя вы прекрасно владеете шпагой, но ведь однажды он дрался на дуэли с помощником инспектора, который в свое время был телохранителем, и, как говорят, славно его отделал! - Ну и что? - спросил Бернар, - ты думаешь, это меня остановит? - Я этого не говорю, но, может быть, вы немножко подумаете, прежде чем дать пощечину Парижанину, как вы дали ее бедному Матье Гогелю, который беззащитен, как ребенок! Чувство, похожее на жалость, смешанную со стыдом, шевельнулось в сердце Бернара, и, протянув руку Матье, он сказал: - Прости меня, я был неправ! Матье робко протянул ему свою холодную дрожащую руку. - Однако, - сказал Бернар, - ведь ты меня не любишь, Матье! - О, милосердный Боже! - вскричал бродяга, - как вы можете так говорить, мсье Бернар! - Ведь ты лжешь каждый раз, как только открываешь рот! - Прекрасно! - сказал Матье. - Предположим, что я солгал… Но зачем мне это нужно, близкий ли друг Парижанин для мадемуазель Катрин, поедет ли или не поедет он встречать ее в своем экипаже? Какое мне до этого дело, с тех пор как мсье Рэзэн, который делает все, что хочет мсье Шолле, ожидая, что тот женится на его дочери Эфрозин, отослал Пьера и взял меня вместо него к себе в услужение? Я должен вам сказать, что он даже и не знает, что я, из преданности к вам, достал из кармана старика это письмо! Этот проклятый мэтр Пьер с виду-то очень тихий и замкнутый человек, но увидите, мсье Бернар, что в тихом омуте черти водятся! Бернар, погруженный в свои мысли, комкая письмо в руке, слушал Матье, хотя, казалось, он не понимал, что тот говорит. Вдруг, повернувшись в его сторону, он бросил письмо на пол и придавил его одновременно ногой и прикладом ружья. - Да, решительно, Матье, ты… - начал он и внезапно остановился. - О! Не останавливайтесь, мсье Бернар, - сказал Матье со своим полуглупым-полунасмешливым видом, - не нужно останавливаться, это приносит несчастье! - Ты мерзавец! - сказал Бернар. - Убирайся отсюда! И он сделал шаг по направлению к бродяге, намереваясь заставить его уйти силой, если он не захочет уйти добровольно; но, следуя своей привычке, Матье не выказал никакого сопротивления: как только Бернар сделал шаг вперед, он сделал два шага назад. Продолжая пятиться время от времени смотря назад, чтобы найти дверь, Матье сказал: - Может быть, следовало поблагодарить меня как-нибудь по- другому, мсье Бернар, но так уж вы обычно поступаете… Как говорится, каждый благодарит, как умеет. До свидания, мсье Бернар, до свидания! - И, обернувшись на пороге, голосом, в котором чувствовалась новая волна ненависти, он прокричал: - Вы слышите? Я вам сказал: "До свидания!" И быстрым движением, столь необычным для его медленной походки (он ходил, как бы засыпая на ходу), он перепрыгнул ров, отделяющий дорогу от леса, и исчез в тени больших деревьев. Глава VII. Ревность
Но вместо того, чтобы продолжать следить, как поспешно удаляется Матье, произнося угрозы, Бернар снова занялся письмом. - Да, - прошептал он, - то, что он написал письмо, как и всякий Парижанин, это я прекрасно понимаю, - он ни перед чем не остановится; но чтобы она возвращалась по той дороге, которую он укажет, чтобы он предлагал ей место в своем экипаже, в это я никак не могу поверить!.. А! Черт побери! Это ты, Франсуа? Добро пожаловать! - эти слова были адресованы молодому человеку, с которым мы вместе открыли дверь в дом дядюшки Гийома в первой главе нашего романа. - Да, клянусь Богом, это я, - сказал он, - я пришел узнать, не умер ли ты от внезапного апоплексического удара! - Нет еще, - улыбаясь уголками губ, ответил Бернар. - Тогда - в путь! - воскликнул Франсуа. - Робино, Лафей, Лаженесс и Бертелин уже собрались у Прыжка Оленя, и если старый ворчун застанет нас здесь, когда вернется, то охотиться будут не на кабана, а на нас! - Да, но… Подойди сюда! - сказал Бернар. Эти слова были произнесены резким и повелительным тоном, что было необычно для Бернара, и это удивило Франсуа. Но заметив, как побледнел Бернар и как исказились черты его лица, и догадавшись, что письмо, которое он держал в руке, было причиной изменений, которые отразились на лице и в поведении молодого человека, он приблизился, улыбаясь и волнуясь одновременно. Приставив руку к своей форменной фуражке так, как это делают военные, он сказал: - Я здесь, мой повелитель! Заметив, что взгляд Франсуа прикован к письму, Бернар, заложив за спину руку, в которой держал письмо, и, положив другую на плечо Франсуа, спросил: - Что ты думаешь о Парижанине? - Об этом молодом человеке, который живет у мсье Рэзэна, торговца лесом? - Да, о нем! Франсуа кивнул головой и восхищенно прищелкнул языком. - Я бы сказал, что он хорошо одет, - ответил он, - и как мне кажется, всегда по последней моде! - Речь идет не о его костюме! - Следовательно, речь идет о внешности? О, Боже мой! Это красивый молодой человек, ничего не скажешь! И Франсуа снова сделал восхищенный жест. - Я не говорю о его внешности, - сказал Бернар с нетерпением, - я говорю о его нравственном облике! - О нравственном облике? - воскликнул Франсуа, внезапно изменив интонацию, что доказывало, что как только речь заходила о нравственности этого человека, то его мнение сразу менялось. - Да, о его моральных качествах, - повторил Бернар. - Ну, - сказал Франсуа, - я бы сказал, что он был бы не способен найти корову матушки Ватрен, если она вдруг потеряется в поле Метар, хотя корова оставляет после себя довольно заметный след! - Да, но он вполне способен поднять лань, пуститься в погоню и преследовать ее, пока не настигнет, особенно если эта лань носит чепчик и юбку! При этих словах на лице Франсуа появилась веселая улыбка, причина которой не вызывала сомнений. - О, Боже мой, в этом смысле он имеет репутацию прекрасного охотника! - Да, - сказал Бернар, сжимая кулаки, - но пусть он лучше не охотится на моих землях, или горе этому браконьеру! Бернар произнес эти слова с такой угрозой в голосе, что Франсуа посмотрел на него в растерянности. - Эй, - сказал он, - что с тобой? - Подойди сюда! - сказал Бернар. Молодой человек повиновался. Бернар одной рукой обнял своего товарища, а другой - поднес письмо Шолле к его глазам. - Что ты скажешь об этом письме? - спросил он. Франсуа посмотрел сначала на Бернара, затем на письмо, а потом начал читать: "Дорогая Катрин!" - О! - сказал он, прерывая чтение. - Твоя кузина! - Да! - сказал Бернар. - Понятно, но мне все-таки кажется, что язык бы у него не сломался, если бы он назвал ее мадемуазель Катрин, как все делают! - Да, поначалу… но подожди, ты еще не дочитал! Франсуа продолжил чтение, постепенно понимая, о чем идет речь. "Дорогая Катрин! Я узнал, что вы возвращаетесь после продолжительного отсутствия, во время которого я вас едва видел, когда ненадолго приезжал в Париж, и даже не мог поговорить с вами. Мне кажется, что не имеет смысла говорить вам, что в течение этого времени Ваш милый образ не выходил у меня из головы, и я все дни и ночи напролет думал о вас. И я еще раз хочу повторить вам то, что уже писал: я поеду вам навстречу по направлению к Гондревилю, и надеюсь, что найду вас после возвращения более разумной, чем до вашего отъезда, и что воздух Парижа заставил вас забыть об этом дуралее Бернаре Ватрене. Ваш верный обожатель Луи Шолле" - О! - воскликнул Франсуа, - так это написал Парижанин? - Как видишь! Этого дуралея Бернара Ватрена! Ты только послушай! - Ах да! Но… а мадемуазель Катрин? - Да, вот именно, Франсуа: а мадемуазель Катрин? - Ты думаешь, что он поехал ее встречать? - А почему бы и нет? Эти городские щеголи ни перед чем не остановятся! Да и зачем стесняться такой деревенщины, как я! - Ну, а ты-то что скажешь? - Я? Теперь?! - Боже мой! Уж ты-то знаешь, какие у вас отношения с мадемуазель Катрин! - Я это знал до ее отъезда, но теперь, после ее почти двух летнего пребывания в Париже, кто знает? - Но ты же ездил ее навещать! - Всего лишь два раза, но уже восемь месяцев, как я ее не видел… А за восемь месяцев в голове у девушки бывает столько разных мыслей! - Боже мой, что за мрачные мысли! - воскликнул Франсуа. - Я знаю мадемуазель Катрин, и я отвечаю за нее! - добавил он уверенно. - Франсуа, Франсуа, даже лучшая из женщин, если и не лгунья, то, по крайней мере, кокетка! Эти восемнадцать месяцев пребывания в Париже… Ах! - Я тебе повторяю, что ты найдешь ее по возвращении такой же, как и до отъезда - верной и смелой! - О, если она только сядет в его экипаж, то я… - воскликнул Бернар с угрозой в голосе. - Тогда что? - спросил Франсуа с испугом. - Эти две пули, - сказал Бернар, доставая из кармана две пули, которые он пометил крестиком с помощью ножа Матье, - эти две пули, которые я пометил условным знаком для охоты на кабана… - И что? - Одна из них будет предназначена ему, а другая - мне! И, вставив обе пули в ствол ружья, он закрепил их с помощью пыжей. - Подойди сюда, Франсуа! - сказал он. - Ах, Бернар, Бернар! - попытался было возразить молодой человек. - Я тебе сказал, подойди сюда! - угрожающе закричал Бер нар. - Ты слышишь, Франсуа?! И он с силой увлек его за собой, но внезапно остановился, услышав за дверью шаги своей матери. - Моя мать, - прошептал он. - А, старушка! - сказал Франсуа, облегченно вздохнув и потирая руки: он надеялся, что присутствие матери заставит Бернара изменить свои ужасные намерения. Добрая женщина вошла с улыбкой на устах, держа в руках чашечку кофе на блюдечке, на котором, как обычно, лежали два поджаренных кусочка хлеба. Лишь только она бросила взгляд на сына, как, благодаря материнскому инстинкту, поняла, что с ним произошло что-то необычное. Однако она сделала вид, будто ничего не заметила и, улыбаясь, сказала: - Доброе утро, дитя мое! - Доброе утро, матушка! - ответил Бернар и сделал движение по направлению к двери, но она его задержала. - Как ты спал, мой мальчик? - спросила она. - Прекрасно! - ответил он. Увидев, что Бернар снова направился к двери, она спросила: - Ты уже уходишь? - Все ждут нас у Прыжка Оленя, и Франсуа пришел за мной! - О, можно не спешить, - возразил Франсуа, - они подождут! Десять минут ничего не меняют! Но Бернар не остановился. - Минуточку! - сказала матушка Ватрен, - я только успела поздороваться с тобой, но я тебя даже не поцеловала. - Она посмотрела на небо и задумчиво добавила: - Говорят, что сегодня будет пасмурно! - Ба! - возразил Бернар. - Прояснится! Прощайте, матушка! - Постой! - Что? - Выпей что-нибудь перед тем, как уйдешь! - И с этими словами она протянула молодому человеку чашечку кофе, которую приготовила собственноручно. - Спасибо, матушка, но я не голоден! - сказал Бернар. - Это тот кофе, который ты так любишь, и Катрин тоже, - продолжала настаивать старушка. - Выпей! Бернар покачал головой. - Нет? Ну тогда сделай только один глоток! Все-таки будет лучше, если ты его попробуешь! - Бедная мамочка! - прошептал Бернар и, взяв чашку, сделал один глоток и поставил ее на блюдечко. - Спасибо! - сказал он. - Мне кажется, что ты дрожишь, Бернар! - сказала старушка, все более и более волнуясь. - Нет, напротив, у меня никогда не было такой твердой руки. Вы скоро увидите! И привычным жестом охотника он переложил ружье из правой руки в левую, затем, словно стараясь освободиться от невидимых цепей, обвивавших его, решительно произнес: - До свидания, матушка! Мне действительно пора идти! - Ну хорошо, раз ты так решил, но возвращайся поскорее, ты ведь знаешь, что Катрин приезжает сегодня утром! - Да, я знаю, - сказал молодой человек с непередаваемым выражением в голосе, - пойдем, Франсуа! И Бернар снова направился к двери, но на пороге столкнулся с Гийомом. - А, это вы, батюшка! - сказал он, отступая на шаг. Дядюшка Гийом вернулся, так же, как и пришел - с трубкой в зубах. Его маленькие серые глазки сверкали от удовольствия. Он не видел Бернара или сделал вид, что не видит, и, обращаясь к Франсуа, сказал: - Браво, мальчик, молодец! Ведь ты-то знаешь, что я не любитель комплиментов! - Да, это не в ваших правилах! - ответил Франсуа, и, не смотря на то, что был очень взволнован, расплываясь в улыбке. - Да уж, - повторил старый лесничий, - браво! - Так все оказалось так, как я вам говорил? - спросил Франсуа. |
