Я удостоился чести быть принятым ею три раза за те два дня, что провел в Амстердаме; каждое слово, произнесенное ею, навек запечатлелось в моей памяти. Дай Бог, чтобы народ любил свою королеву и был ей верен, чтобы Господь никогда не дал ее печали перерасти в скорбь! Процессия прошла мимо и скрылась с глаз. Это видение казалось странным для нашего времени, когда короли, кажется, отмечены роковым "тау"! Увы! Кто из них прав: короли или народ? Разрешение этой великой загадки стоило жизни Карлу I и Людовику XVI. Реставрация 1660 года обвиняет народ. Революция 1848 года обвиняет королей. Будущее покажет. Но я готов биться об заклад, что не прав народ. Процессия прошла, скрылась, и до одиннадцати часов завтрашнего дня у меня уже не было дел в Амстердаме. Я распрощался с хозяевами, попросив объяснить мне, как добраться до Монникендама. Эта прихоть показалась им странной: зачем мне ехать в Монникендам? Я скрыл от них, что собирался отправиться на поиски морской девы, и просто настаивал на своем желании посетить Монникендам. Брат Виттеринга вызвался сопровождать меня. У Александра были свои планы, он хотел отправиться в Брок. Биар же, решив и дальше разделить мою судьбу, объявил, что поедет со мной. Я думаю, Биару было неловко оттого, что он, побывав на мысе Нордкап, самом краю Европы, где встречаются воды двух морей, не увидел в этих морях ни одной русалки. Не веря больше в свою удачу, он рассчитывал на мою. Оказавшись в порту, я стал разыскивать - вернее, попросил моего проводника отыскать - папашу Олифуса. Долгое время поиски оставались бесплодными: лодка была на месте, но хозяина нигде не было. Наконец его обнаружили в ужасной таверне, где он был завсегдатаем. Ему сообщили, что путешественник, направляющийся в Монникендам, ни с кем другим ехать не желает. Такое явное предпочтение ему польстило: оставив свой грог, он с широкой улыбкой направился ко мне. - Вот и папаша Олифус, - сказал человек, разыскавший его по просьбе Виттеринга. Я дал ему флорин. Увидев, как дорого я его оценил, папаша Олифус стал еще любезнее. Все это время я рассматривал его с любопытством - он стоил того, - а Биар сделал с него набросок, Как мне и говорили, это был старый морской волк, от шестидесяти до шестидесяти четырех лет, больше напоминавший тюленя, чем человека: волосы и борода белые, то и другое не больше дюйма длиной, жесткие, будто прутья метлы; круглые влажные светло-голубые глаза; большой рот, в котором сверху торчали два желтых зуба, словно моржовые клыки; кожа цвета красного дерева. На нем были широкие штаны (когда-то они были синими) и пальто с капюшоном (сохранившиеся кое-где вдоль швов клочья отделки позволяли догадаться об испанском или неаполитанском происхождении его). Одна щека была, точно флюсом, раздута огромной порцией жевательного табака. Время от времени из его рта вылетала струя черной слюны, сопровождаемая характерным свистом. - А, так вы француз, - сказал мне папаша Олифус. - Откуда вы знаете? - Ну вот! Стоило объезжать все части света, Азию, Африку и Америку, чтобы я не мог с первого взгляда распознать человека. Француз, француз, француз! И он затянул: За родину умрем…1 Я сразу же прервал его. - Не то, папаша Олифус! Совсем не это! - Почему же? - Этот припев я уже слышал. - Что ж, как хотите. Значит, вы хотите попасть в Монникендам? - Да. - И вы настаиваете на том, чтобы отвез вас туда именно папаша Олифус, без шуток? - Да. - Ну что же! Мы вас туда отвезем и дорого не запросим… - А почему? - Потому что у меня есть глаза и я все вижу, а этого достаточно. Вы собираетесь заночевать в Монникендаме? - Да. - Так вот - я советую вам остановиться в гостинице "Морской царь". - Я именно туда и собирался. - Ее содержит моя дочь Маргарита. - Мне это известно. - Ах, так вы это знаете! - сказал папаша Олифус. - Так, значит… И он погрузился в размышления. - Папаша Олифус, что, если нам отправиться в путь? - Да, да, сейчас, - сказал он. Затем, повернувшись ко мне, продолжил: - Я знаю, зачем вы туда едете. - Знаете? - Знаю. Вы ученый и хотите заставить меня рассказывать. - Неужели для вас это так трудно, папаша Олифус, если начало рассказа смочено тафией, середина - ромом, а конец - араком? - Смотрите-ка! Вы знаете последовательность? - Ей-Богу, нет! Я случайно угадал. - Хорошо, мы поговорим, только не при детях, понятно? - А где дети? - Вы сейчас их увидите. И он засвистел, поворачиваясь в разные стороны. Звук, который издавал папаша Олифус, очень напоминал паровозный свисток. Я увидел, как с разных сторон после этого сигнала появились пять здоровенных парней и устремились к одной точке. Этой точкой были Биар, папаша Олифус и я сам. - Эй, Иоаким! Эй, Фома! Эй, Филипп! Симон и Иуда! Поторопитесь! - крикнул он по-голландски. - Есть заработок для вас и для вашей сестры Маргариты. Услышав имя Маргариты и тон, каким папаша Олифус обратился к направлявшимся в нашу сторону парням, я приблизительно догадался, о чем речь. - Так это и есть ваше потомство, папаша Олифус? Мне о нем говорили. - В Гааге, да? Смотритель музея? Пожалуй, я должен делать скидку этому старому плуту. Да, это мои сыновья, все пятеро. - Значит, у вас пять сыновей и одна дочь? - Одна дочь и пять сыновей, из которых двое близнецы: Симон и Иуда; самому старшему двадцать пять лет. - И все от одной матери? - после некоторого колебания спросил я. Олифус взглянул на меня. - Да, от одной матери, в этом я уверен. Не могу сказать этого об… Тише! Идут дети, при них ни слова. Дети прошли передо мной, поздоровались и недоверчиво взглянули на отца: несомненно, им показалось, что старик уже проболтался. - Ну-ну, ребята, в лодку! - сказал папаша Олифус. - Покажем этому господину, что мы и не таким судном смогли бы управлять. Трое молодых людей спустились в лодку, а двое других, оставшихся на берегу, подтягивали ее поближе к причалу. Мы спрыгнули на корму; туда же довольно легко сошел папаша Олифус. Наконец за нами последовали остальные двое его сыновей, Симон и Иуда, и теперь команда и пассажиры были в полном сборе. Мне показалось, что близнецы никогда не расставались: сейчас они вместе поднимали маленькую мачту, лежавшую на дне лодки; тем временем отец усаживался к рулю, Иоаким отвязывал цепь, а Филипп и Фома, взяв в руки по веслу, выгребали на открытое место среди множества лодок и кораблей, заполнивших порт. Преодолев все препятствия, мы смогли поднять парус. Ветер был благоприятный, и лодка быстро продвигалась вперед. Через десять минут, обогнув маленький мыс, закрывавший от нас залив, мы оказались в Зёйдер-Зе. Через полчаса мы прошли между мысом Тидам и островом Маркен. Олифус коснулся моей руки. - Поглядите-ка на этот высокий тростник, - сказал он. - У берега острова? - переспросил я. - Да. - Смотрю; что дальше? - Там я ее и нашел. - Кого? - Тише! В самом деле, Иоаким, заметивший его жест, повернулся в нашу сторону и, непочтительно пожав плечами, бросил на отца укоризненный взгляд. - Ну, дети, в чем дело? - сказал тот. - Ничего не произошло. Все молчали. Через пять минут мы вошли в маленький залив и увидели слева деревню. Молодые люди все время поглядывали в южную сторону с видом не то чтобы беспокойным, но озабоченным. - Что с вашими детьми? - спросил я. - Они словно чего-то ждут. - Да, они ждут чего-то, но предпочли бы этого не дождаться. - А чего они ждут? - Ветра… - Ветра? - Да, ветра, южного ветра. Скорее всего сегодня вечером им придется следить за плотиной. Но для нас это будет кстати… - Почему? - Нам никто не помешает, мы сможем поговорить. - Значит, вам не будет неприятно говорить о… - Напротив, мне это облегчает душу. Но они, похоже, все держат сторону этой потаскушки, Бюшольд. Ну вот, у меня вырвалось слово, и они его услышали. Посмотрите, какие взгляды кидают на меня Симон и Иуда. А ведь это младшие, им еще и двадцати нет. И что же! Они поступают как и их братья. - Кто эта Бюшольд? Парни, нахмурившись, обернулись к нам. - Ну вот, вы еще и повторяете за мной! Посмотрите, как вас примут после этого! В самом деле, настроение наших пятерых матросов, казалось, испортилось. Я замолчал. Мы приблизились к деревушке, которая словно вставала из воды нам навстречу. - Не показывайте вида, - шепнул мне папаша Олифус, - но посмотрите налево. Я увидел кладбище. Он торжествующе подмигнул мне: - Она там. Я понял, и на этот раз вместо ответа только слегка кивнул головой. Наш диалог, наполовину безмолвный, все же не ускользнул от внимания Фомы, который, не разделяя радости отца, вздохнул и перекрестился. - Похоже, ваши дети католики? - поинтересовался я. - Ох, Господи, да! И не говорите, они просто не знают, эти ребята, что бы еще такое выдумать, чтобы позлить меня. Собственно, я зря на них сержусь, это не их вина, а их матери. - Так их мать была… - В день, когда я ее нашел, она некоторое время провалялась без присмотра. За это время кюре быстренько окрестил ее. - Отец! - Филипп, стоявший ближе всех, повернулся к нам. - Ну что? Мы говорили о святом Иоанне, который крестил Господа нашего в реке Иордан, больше ни о чем. Говоря это, он вскочил и в знак приветствия помахал своим колпаком. - Эй, Маргарита!.. Эй!.. - окликнул он красивую девушку лет девятнадцати или двадцати, стоявшую на пороге дома. - Готовь лучшую комнату и подавай ужин повкуснее: я привез тебе постояльцев. - А затем, обратившись ко мне, сказал: - Идите вперед и подождите меня в вашей комнате. Пока они будут на плотине, я поднимусь к вам; мы выкурим по трубочке, выпьем по стаканчику тафии, и я все вам расскажу. Я утвердительно кивнул, он в ответ лукаво подмигнул мне; сойдя на берег с помощью Симона и Иуды, мы направились к гостинице "Морской царь", на пороге которой, улыбаясь, ждала нас прекрасная трактирщица. V. ПЕРВАЯ ЖЕНИТЬБА ПАПАШИ ОЛИФУСА
Мадемуазель Маргарита Олифус приняла нас как нельзя лучше. Проводив нас в комнату с двумя постелями, она спросила, будем мы ужинать в общем зале или хотим, чтобы ужин подали в комнату. Мы надеялись услышать рассказ о приключениях папаши Олифуса и попросили подать ужин в комнату. Выбор блюд мы предоставили целиком на усмотрение хозяйки. Весь этот разговор, разумеется, велся с помощью знаков; но, если такой способ неудобен в общении между торопящимися мужчинами, он становится приятным в разговоре с хорошенькой улыбающейся женщиной. За десять минут мы обо всем договорились, хотя и не произнесли ни единого слова. Папаша Олифус не ошибся: ветер продолжал дуть и даже усилился. Опасаться было нечего, но все же приходилось из осторожности наблюдать за плотиной. Из своего окна мы видели, как трое сыновей папаши Олифуса направились к берегу; двое других, Симон и Иуда, вошли в какой-то дом; позже мы узнали, что они ухаживали за двумя живущими там сестрами. Пока мы сквозь сгущающиеся сумерки следили за уличной и портовой жизнью, на столе появилось сначала блюдо жареной лососины, за ним - дымящиеся крутые яйца (размером с голубиные, зеленые в рыжую крапинку; они оказались яйцами чибиса; их собирают в мае; на вкус они гораздо нежнее куриных). Среди блюд национальной кухни возвышалась, как тонкая, качающаяся от малейшего толчка колокольня, бутылка бордо. От морского воздуха аппетит у нас разыгрался, и мы набросились на еду, оказавшуюся удивительно вкусной, как и вино. Впрочем, ужин не был для нас главным: с гораздо большим нетерпением мы ожидали появления папаши Олифуса. Во время десерта мы услышали, что кто-то тяжело, но вместе с тем крадучись поднимается по лестнице. Дверь открылась, и показался папаша Олифус с бутылками в руках, трубкой в зубах, с безмолвной ухмылкой на лице. - Тсс! - сказал он. - Ну вот и я. - И, похоже, в хорошей компании. - Да. Я сказал себе: здесь два француза, надо идти вчетвером, чтобы сила была на нашей стороне. Я взял с собой бутылку тафии, бутылку рома и бутылку арака, и вот я здесь. - Честно говоря, папаша Олифус, - сказал я ему, - чем больше я вас слушаю, тем больше удивляюсь: вы говорите по-французски не как матрос флота его величества Вильгельма Третьего, но как мореплаватель, что служит его величеству Людовику Четырнадцатому. - Это потому, что на самом деле я француз, - подмигнув, ответил папаша Олифус. - Как это на самом деле? - Да, мой отец - француз, мать - датчанка; мой дед был француз, а бабка родом из Гамбурга. Что касается моих детей, могу похвастаться, что они французы по отцу, а по матери… Не берусь решить, кем она была, только они настоящие голландцы. Этого не случилось бы, если бы я занимался их воспитанием, но я был в Индии. - Ну, время от времени вы возвращались! - смеясь, заметил я. - В этом вы ошибаетесь, я сюда не приезжал. - Значит, ваша жена приезжала к вам? - Нет и да. - Что значит "нет и да"? - Вот здесь и начинается путаница, как видите. Похоже, расстояние не имеет значения, если жена у вас ведьма. - И что же? - Да, так вот. Впрочем, я все вам расскажу, только сначала пропустим по стаканчику тафии - это настоящая, я за нее ручаюсь. За ваше здоровье! - За ваше, старина! - Ну, как я вам и говорил, я француз, сын француза, потомственный моряк из породы морских волков и морских тюленей: в море я родился, на море надеюсь и умереть. - Как же вы могли, имея такое призвание, не вступить в военный флот? - О, я служил при императоре, но в тысяча восемьсот десятом году - привет! - меня схватили и отправили в Англию - вероятно, для того чтобы я выучил английский; позже, как вы увидите, он мне пригодился. В тысяча восемьсот четырнадцатом году я вернулся сюда, в Монникендам: император взял меня отсюда. Я был ремесленником, там, на блокшивах, делал всякие вещи из соломы и продавал их англичанкам, которые приходили посмотреть на нас; таким образом, я скопил небольшую сумму, триста или четыреста флоринов. Я купил лодку, набрал команду матросов и стал возить путешественников в Амстердам, в Пюрмерен, в Эдам, в Хорн - словом, вдоль всего побережья. Так продолжалось с тысяча восемьсот пятнадцатого по тысяча восемьсот двадцатый год. Мне было уже тридцать пять лет, и меня спрашивали: "Вы все не женитесь, папаша Олифус?"Я отвечал: "Нет. Я моряк и не женюсь, пока не найду себе русалку". - "А почему вы хотите жениться на русалке, папаша Олифус?" - "Ну, как же! - отвечал я. - Потому что русалки не умеют разговаривать". Надо вам сказать, что двести или триста лет назад на одном берегу нашли выброшенную морем морскую деву. Ее научили делать реверанс и прясть, но никогда - никогда в жизни! - она не разговаривала. - Да, я знаю. И что же? - Вы сами понимаете: женщина, умеющая делать реверанс и прясть, но не умеющая говорить, - настоящее сокровище; но, видите ли, на самом деле я не верил в существование русалок и решил, что не женюсь никогда. Однажды - это было двадцатого сентября тысяча восемьсот двадцать третьего года, и мне не забыть этот день - случилась непогода; второй день ветер дул с Северного моря. Я отвез одного англичанина в Амстердам и возвращался назад. Проходя между мысом Тидам и островком Маркен, как раз там, где растут тростники - я показывал вам это место по дороге сюда, - мы заметили, что в воде бьется какое-то существо. Мы направились к этому месту; чем ближе мы подплывали, тем больше это создание нам напоминало человека. "Держитесь! Не бойтесь! Мы здесь!" - призывали мы его. Но чем громче мы кричали, тем сильнее слышался плеск воды. Мы подошли совсем близко и что же увидели? Перед нами барахталась женщина. В команде был один парижанин, большой шутник. Он сказал мне: "Смотрите-ка, папаша Олифус, русалка - как раз для вас". | 
